Когда я была маленькая, то очень любила смотреть по телевизору программу «Кабачок «13 стульев». И из всех мужчин мне нравился... нет, не солидный пан Спортсмен или пан Директор с паном Гималайским под ручку, и не близорукий профессор, тихо обожающий пани Монику, — впрочем, по-своему такие забавные и неповторимые персонажи. Но только он один — пан Ведущий — заставлял сердце малолетки трепетать у голубого экрана. Почему? Во-первых, я знала точно — он самый красивый: глаза добрые, смеющиеся, а голос мягкий, с теплыми, домашними нотками, обволакивающий такой, как дорогой бархат. Во-вторых, сквозь толщу экрана он источал какое-то невероятное, неподдельное обаяние и надежность — как показывает жизнь, два малосовместимых ингредиента, особенно у мужчин. Такой не может обманывать, и обаяние у него не деланное, и за ним как за самой каменной из всех каменных, думала я, строя в фантазиях нереальные личные прожекты. И совсем не важно, как была фамилия актера, исполняющего роль пана Ведущего, — Державин или, положим, Петерсон: в детском сердце два образа — артиста и его персонажа — без особых усилий и малейшего сопротивления сливались в один. С этой наивной уверенностью я вступила во взрослую театральную жизнь.
И как же я благодарна Михаилу Михайловичу, что в этой моей взрослой и вполне осознанной жизни он не разрушил детских иллюзий, а только укрепил их позиции, переведя в реальный факт существования реального артиста Михаила Державина. Сына знаменитого вахтанговца Михаила Степановича Державина. Мужа (бывший и настоящий) прекрасных женщин — Екатерины Райкиной, Нины Буденной, Роксаны Бабаян. И этот реальный Михаил Михайлович, проходящий в профессиональных кругах под кодовым обозначением Мих Михыч, оказался так же хорош собой, миролюбив, невероятно добр и по-детски смешлив. Он говорил тем же обволакивающим, чем-то напоминающим голубиное «гур-гур» голосом. Мягкий, обаятельный, обходительный и надежный: муж — для Рокочки (Роксана Бабаян), друг — для Шурика (Александр Ширвиндт), партнер — для сатировцев в театре и остальных коллег на съемочной площадке.
И чем больше я его узнавала, тем больше поражалась тому уникальному свойству, которым обладает этот артист, — своей харизмой он как будто облагораживал своих героев, и все они становились немного Державиными, хотя носили совсем другие имена и фамилии.
Скажу крамольное: я не хотела, чтобы с ним случилось то, о чем мечтают все актеры, — перевоплощения в какой-нибудь роли до полной неузнаваемости. Когда милый Мих Михыч, всеобщий любимец, вдруг становился необузданным зверем, или, хуже того, мерзавцем, душегубом, женоненавистником. Кто угодно пусть будет Отелло или Иудушка Головлев, думала я, только не он!
Почему? Да потому что природное обаяние — это талант и тот уникальный дар, который категорически нельзя бездумно и нерационально использовать. Оно должно нести и дарить свет и радость, а тьмы и темных глубинных персон, темноту усугубляющих, у нас и без того хватает.
ПРАВИЛА ЖИЗНИ МИХАИЛА МИХАЙЛОВИЧА
• Никому не делать гадости
• Доставлять хорошее настроение. Люди в основном живут подавленные — причем во всем мире. Подавленные друг другом, обществом, государством, и если добавляется еще один подавитель, то становится совсем невыносимо. Поэтому я стараюсь радовать людей.
• Приврать в хорошую сторону. Могу придумать что-то или сказать про обидчика: да он дивный парень!
• Не унывать, если не видишь свою фамилию в распределении на роли в новом спектакле. Значит, в этот театральный простой можно посниматься или куда-нибудь уехать половить рыбу.
• Не ругаться с друзьями... Я мог поругаться с Наташей Селезневой, которая через полчаса позвонит: ты знаешь, ты был прав. Или я ей позвоню: Натали, извини, что пошумел.
• Быть довольным, когда появляются деньги, недовольным, когда их нет совсем.
Накануне юбилея мы полистали с Михаилом Михайловичем семейный альбом
Мы с Шуриком вместе, наверное, 70 лет. Ни разу не поссорились, и я всегда играл роль такого послушного молодого человека, который прислушивается к старшему товарищу. А тот может сделать замечание, которое ты будешь помнить всю жизнь. Может похвалить в письменном виде, хорошо отозваться. Но никогда и нигде меня не обидел. И деньги нас не ссорили. По денежному вопросу Шурка — добытчик, а я прохожу по его бухгалтерии. У меня к нему такое естественное, что ли, отношение, потому что мы с детства знакомы: мне было десять, а ему двенадцать, жили в одном доме. Его мама, Раиса Самойловна, была замечательным редактором в филармонии, а папа — чудный скрипач. Мой же папа играл в концертах, которые устраивала его мама. Потом, когда повзрослели, тоже уже участвовали в концертах, которые она устраивала.
Удивительный был спектакль «Ревизор». Мы с Шуриком играем двух друзей — Бобчинского и Добчинского, которые попадают в разные ситуации. У них разные жизни, и вдруг их объединило одно — в их затхлом городе появился Хлестаков, и сразу у них возникло ощущение, что вот оно, новое, начинается. Мы все с Шурой придумывали сами, чтобы, с одной стороны, быть похожими друг на друга, чтобы подчеркнуть единый характер, но один все время стремился вырваться. Конечно, Шурка.
Мы с Роксаной не были знакомы, хотя я много раз как радиоведущий представлял ее в эфире: «Поет Роксана Бабаян». А тут я поехал с Борей Владимировым (знаменитой Авдотьей Никитичной) и группой московских артистов в Джезказган на халтуру. Садимся в самолет, и Борька говорит: «А вот, Миша, познакомься — Роксаночка наша». И мы сидели в самолете, я был в настроении, рассказывал всякие истории, и выяснилось, что у нас обоих наши семейные жизни на излете. После этого созвонились, я пригласил ее в Театр сатиры, и с тех пор 37 лет... Нам дали большую хорошую квартиру в Останкине, прямо напротив телевидения. И вдруг узнаю, что в доме, где я вырос, освободилась тоже двухкомнатная квартира, но маленькая. И я пришел в наш краснопресненский исполком и спросил: можно ли мне обменять? И мне сказали: конечно. Так и живем.
В «Трехгрошовой опере» я играл начальника полиции Брауна, а Андрюшка играл Мэкки Ножа. Играли весело и хорошо. Была сцена в тюрьме, там слова, обращенные к Мэкки: «К вам из Лондона едет сам начальник полиции». Я думаю: что бы мне такое сделать? Андрей знает, что в этой сцене я выхожу из кулисы. Я прицепился к слову «едет». И тогда взял одну из бутафорских лошадок из спектакля «Пеппи Длинныйчулок» (он шел в репертуаре), сел на нее, и когда из кулис показалась лошадиная морда, Андрюшка онемел.
Первую собаку, которая жила у нас в доме, я получил невероятным образом. Мы с папой пошли в цирк, и там Михаил Николаевич Румянцев, он же знаменитый Карандаш, погладил меня по голове и произнес: «Ах вот кто любит собачек!». Я ужасно обрадовался — он, оказывается, знает про мою любовь к собакам, хотя в доме никогда их не было. А он: «В награду за любовь к животным я хочу тебе, Мишенька, подарить собачку». И вынес такого маленького грифона. «Как бы ты хотел ее назвать?» А в это время шел в кинотеатрах мультфильм «Бэмби», и мы, совершенно не сговариваясь, вместе с ним закричали: «Бэмби!». Карандаш засмеялся: «Видишь, как мы вместе сказали! Она действительно девочка — Бэмби». А я-то думал, что Бэмби — это мальчик. Сейчас у меня на даче живут две собаки — овчарка и одна приблудная, я называю ее подмосковная сторожевая. И коша есть — Пуля, а полностью она Пульхерия.
Люсенька — удивительная партнерша, мы с ней еще до комедии «Моя морячка» вместе играли в нашем театре. Люся очень обрадовалась, когда ей сказали, что в этой картине будет играть Миша. Потом даже призналась мне: «Знаешь, я поняла — буду спокойна за фильм, раз ты там». А мне это было так приятно слышать: значит, оценила меня в театре. А тут еще и отпуск совпал со съемками, и мы уехали в Крым, где снимали каждый день. Она профессионалка необыкновенная, и я тоже старался не подвести ее. С удовольствием играл в этой комедии и пел: «Приходи ко мне, морячка...».
Андрюшка, несмотря на то что мы были как бы едины, всегда вежливо относился к нам с Шуркой, наверное, потому, что моложе нас. Мне повезло — я играл в его спектаклях, и скажу так: он был очень современный парень, необыкновенно чувствовал время — и не только политическое, общественное, оно просто чувствовалось в его постановках, он как бы говорил: нельзя стоять на месте, надо двигаться. Мне всегда казалось, что он слишком спешит жить. И как оказалось, многие так думали: видишь, какой он, оказывается, был больной. Но он не ныл. Ни-ког-да!!! На сцене, в трюковых сценах мы знали, как его поймать, чтобы не причинить ему боли. И всегда поражал меня, когда мы втроем работали вместе в концертах — он нас так шикарно представлял с Шурой, что я потом задумывался: может, я такой и есть на самом деле?
Внуки мои — Петр и Павел (здесь они еще маленькие) — изумительные. Но, во-первых, очень прекрасная у меня дочка Машка — от предыдущего брака с Ниночкой Буденной. Во-вторых, Маша в очень хороших отношениях с Роксаной, и они теперь объединились вокруг меня. А парни... О, чудесные ребята, сейчас оба под два метра, учатся в Великобритании.
Ко мне как-то подошел Саша Белявский и сказал: «Минь, ты видел «Кабачок»?» — «Не все, но видел. А в чем дело?» — «Да меня тут перетянули очень сильно в кино, и я сказал режиссеру «Кабачка»: попробуйте Мишу Державина». Так он позвал меня на съемку. Там были практически все наши, сатировские, и я, в общем, прижился. Потом на передачу начали приезжать польские музыканты, авторы, артисты, и все кончилось тем, что нам присвоили звание «Заслуженный для культуры польской».