Когда любой русский дирижер касается Брукнера или Малера, он, как человек осведомленный, часто гастролирующий по миру, прекрасно отдает себе отчет, что всегда есть некие ведущие западные маэстро — брукнеристы, малеристы — для которых восприятие великих австрийцев настолько гармонично и естественно, что в шкуру этой естественности влезть очень трудно, требуется многолетний рост. И тем печальнее слышать иные исполнения, когда не то что дирижер в своем росте, но и сам оркестр в своем качестве не может и на йоту приблизиться к брукнеровской атмосфере, — идет бестолковая мешанина звуков.
Для Сладковского Брукнер — это подвиг, а не просто «честолюбивый обязательный репертуар»; Александр Витальевич недавно был удостоен звания народного артиста, и в его случае — как худрука Госоркестра Республики Татарстан — совпали три вещи, совпадаемость которых я вижу крайне редко: и он рос в эти годы, и оркестр вместе с ним невероятно «выстрелил», и публика зрела в своей жажде первоклассной музыки; и в какой-то момент они все друг другу начали очень помогать, всё поднимая общую планку. Вы в Москве когда последний раз видели, чтобы на «Титане» (самоназвание 1-й симфонии Малера) слушатели весь концерт вполголоса пропевали про себя все малеровские темы — от утреннего пробуждения природы до зверей, хоронящих своего охотника? Да с таким зрителем музыковеду можно увольняться.
Неудивительно, что в Казани так чтут имя Натана Рахлина (которому и посвящен апрельский фестиваль Госоркестра РТ): Рахлин простоял за пультом казанского оркестра с 1966 по 1979 гг., и, по сути, это он породил публику, которая сегодня реинкарнировалась в новом поколении, и на благодатной почве Сладковского готова к восприятию самых сложных программ, с нею не надо заигрывать.
— Мне очень приятно, что Натан Григорьевич Рахлин, благодаря фестивалю, живет и молодеет год от года, — говорит г-н Сладковский, — и есть прекрасная традиция — сегодня будем чествовать музыкантов, работавших с ним: они будут в зале...
— Программа очень сложная — две симфонии, в Москве уже часто бывает, что дают одну даже без второго отделения... как вы переключаетесь в концерте с одного на другого, хотя, понятно, по музыке они близки?
— Да, они идеально соединяются, потому что Брукнер передает традицию, эстафетную палочку в руки Малера — от Девятой к Первой. Идем на стыке времен. Понятно, что для слушателей это очень тяжело — так не играют нигде. Но здесь, в Казани мы... голодные до музыки! Нам это надо! Мы очень любим играть такие полотна, подходим к ним со всей отдачей, делаем, скажем, в Малере всё — как задумывал автор: трубачи в Первой симфонии играют из-за кулис (точнее из фойе второго уровня), словно бы издалека, а потом плавно садятся в оркестр. Валторны в финале встают, это особое действо... зрителя мы увлечем настолько, что они сопереживут это вместе с нами. Надеюсь.
— Вы же скоро играете эти симфонии в Мариинском театре?
— Совершенно верно, в мае нас пригласил Валерий Гергиев, и эти две симфонии мы исполним в два австрийских вечера, но сегодня мне захотелось проверить нашу мощь — насколько мы в состоянии это выдержать за раз?! Не всякий оркестр может это физически исполнить. Это невероятно сложно, особенно для меди. Сейчас репетировали, и я все время убирал звук у валторниста — «молчи, молчи, Сережа, тебе надо беречься»; но если мы выдержим это сейчас за один вечер, нас точно хватит на два в Мариинке. Мы не ищем легких путей.
А через год, на юбилей оркестра мы — живыми или мертвыми — обязательно сделаем Вторую симфонию Малера, труднейшую... она очень символична для меня и по названию, и по программе — «Воскрешение». До сего дня, чтобы сделать ее по-настоящему, ресурса у оркестра не было, но скоро, думаю, мы будем готовы. Брукнер мне невероятно дорог. Но Малер дороже. Малер более мирской, он ближе к нам. К Брукнеру приходишь в пожилом возрасте, когда пора думать о вечном, когда всё понимаешь, но еще чего-то недопонял. Тогда Брукнер приходит на помощь. Так что мое личное понимание Брукнера еще придет...
Ян СМИРНИЦКИЙ, Казань