И вот собрались умные люди и решили изваять эпическое полотно, дабы возвысить зрителя и показать могущество и величие, явленные нашими предками при создании непобедимой державы. Сценарий сварганили яркий, захватывающий — с подлинно драматическими коллизиями, любовными перипетиями и конфликтами на троне и вокруг него. За образец взяли английскую киноленту о Елизавете — не нынешней, а той, которая казнила Марию Стюарт и победила испанского короля, при этом осталась девственницей. Нам в этом смысле, конечно, труднее выбрать главный патриотический персонаж: Петр Первый подобен волку, которого сколько ни корми русским салом, он будет смотреть на заграницу. Екатерина Великая, хоть и была ого-го какая мудрая, переписывалась с Вольтером, но девственность не сберегла, а напротив, меняла фаворитов как перчатки, да и вообще по крови являлась немкой.
И все же отыскали подходящую фигуру. Не стану говорить какую, вы после поймете почему. Но на подготовительной стадии нас подстерегла первая незадача: половину бюджета картины, так уж заведено, по существующему негласному правилу, пришлось отдать на откаты в министерства и ведомства. Поэтому богатое убранство дворца, где разворачивалось действие, ускромнили. Костюмы действующих лиц избавили от роскошеств. Из-за урезанного бюджета и пленку взяли качеством похуже. Ничего не различить на такой пленке, подробности расплывчаты. А вскоре и общий финансовый кризис подоспел. Актеры за меньшие гонорары сниматься не хотят, без пафоса, без энтузиазма скучно произносят диалоги и монологи. К тому же запил режиссер — из-за того, что замысел удавалось воплотить не в полном объеме. А помощник режиссера стырил реквизит и толкнул за полцены какому-то частному антрепренеру для оперетты об Иване Калите.
Я хочу сказать: как трагически порой влияет нынешняя реальность на прошлое, как катастрофически искажает его — в угоду современной отвратительной ситуации и наступившим пошлым вкусам.
В итоге вместо прекрасной реплики: «Полцарства за коня!» пришлось произносить: «Отдам Кемскую волость за дойную корову», а вместо шапки Мономаха возложили на голову управителя будущей империи потертую кроличью ушанку. Свелось к тому, что тот самый антрепренер, который ставил оперетку об Иване Калите, заканчивал наш проект в качестве сорежиссера. Пленку, надо отдать ему должное, закупил хорошую. Кое-какие кадры стали четче. Но все равно получилась не душераздирающая величественная сага, а средней руки памфлет, позже (поскольку в прокате он успехом не пользовался) мультипликаторы перерисовали его и превратили в анимационную сказку о богатырях и заморской принцессе на горошине (трон тоже кто-то со съемочной площадки упер, вот и пришлось девушке балансировать на бобах).
Зато мультипликационный шедевр — а ведь нарисовать можно что угодно, для этого реквизит не требуется, только компьютер нужен — прошествовал по миру с громадным триумфом, дал навар, на эту прибыль мы предполагаем затеять новую феерию — непревзойденную, — в трагическом, разумеется, смысле.
Несчастный
Обычно испытываешь стыд за свои претензии к не исполняющей твои капризы жизни, когда видишь в подземном переходе убогого попрошайку или бредущего навстречу на костылях инвалида. Становится совестно: чего еще хочешь в дополнение к тому, что не хромаешь, не голодаешь, не бедствуешь? То есть сравниваешь свое положение с худшим из того, что может выпасть на долю человека, и даешь себе укорот.
Но в этот раз пришлось возносить хвалу Господу с противоположной, так сказать, позиции и благодарить Его за то, что не наделил богатством и успехом.
Я стоял возле «зебры»-перехода, когда ко мне подрулил роскошный «Бентли». Распахнулась дверь:
— Садись, — широким жестом призвал меня водитель.
Я сразу узнал его. Мы учились на одном курсе, но в разных группах: моя называлась «международной», его, на студенческом сленге, — «магазинно-колхозной». Меня отправили работать в солнечную Болгарию, его распределили в холодный Сургут. Но Судьба всех расставляет по ранжиру. Вскоре отношения между социалистическими странами остыли, экономические (и в том числе помидорные) связи ослабли, взаимовыгодные поставки прекратились. Я оказался не у дел.
Зато открылись новые возможности — в сферах, о которых прежде никто не помышлял. Стало известно: наш сургутчанин женился на дочке директора нефтеперерабатывающего завода, возглавил компанию, поставляющую мазут во все точки мира. Удивляться было нечему: парень он был красивый, обаяшка, умел нравиться подружкам и начальству.
Он и теперь выглядел хоть куда — кучерявый, подтянутый, благоухающий дорогим парфюмом, в рубашке от «Версаче» и джинсах «Гуччи», да еще за перламутровым рулем обалденной тачки. Но лицо его, всегда улыбчивое и лучезарное, казалось озабоченным. Он заговорил, не дожидаясь, пока я выражу радость от встречи, и не тратя время на банальные вопросы из серии «как дела?».
— Представляешь, продержали в приемной целых пять минут! И принял меня не сам, а заместитель! Они совсем оборзели. Если бы Билл Гейтс сидел в приемной Обамы и ждал…
Он нецензурно выругался.
Я подумал: может, он сменил профессию, и хотел поинтересоваться: чем занимается теперь, но не успел, он принялся выкладывать:
— Одно к одному. Особняк в Лондоне опечатали. А в квартире на Манхэттене протечка, залило аж три этажа, теперь негде жить. Дом на Рублевке стоит пустой, но атмосфера, ты же сам чуешь, здесь гнилая. Не для меня воздух кризиса, — и он опять вернулся к болезненной теме. — Пять минут в приемной! Большего унижения мне испытать не довелось!
Я молчал, ожидая продолжения тирады и вспоминая, как сам накануне провел в районной поликлинике, добиваясь приема, полдня.
Он вел «Бентли» по «осевой», постовые брали под козырек. В салоне работал телевизор, играла музыка.
— Ну а ты как? — все же задал он вежливый вопрос, но не дал ответить. — И еще с Галчухой морока. Пронюхала, что я отправил дочурку в Швейцарию, и взбеленилась: побочным создаешь лучшие условия, а законные прозябают в Гарварде. Для нее Гарвард — все равно что Гарлем.
Он достал из холодильника бутылку «Баккарди» и разбавил его в пластиковом стаканчике колой. Осушил и крякнул.
— Все нескладно! Отнимают бизнес в Амстердаме, заблокировали счета на Багамах… Поскольку я объявлен в розыск.
— Я читал недавно… О заказном убийстве. Про какой-то полоний, приписываемый тебе, — все же удалось вставить мне.
— Это пустяк. Мелочовка. Повод поскандалить… Продажные писаки! Ух, как раньше обо мне сообщали! «Устроил бал на Маврикии!», «Отчебучил ледовое шоу со слонами на коньках в Канаде!». А теперь пробавляются криминалом. В общем, слезы, сплошные слезы. Может, даже яхту придется продать. А она все же первоклассная, ни у кого из соседей по списку в «Форбсе» такой нет. Я на ней с Танькой уж полсвета обплавал. Только так и могу отрешиться от дел, когда за бортом вода и вокруг никого из корешей. Надоели, блин, обрыдли до невозможности. Да и дружба ли это, если даже орден мне дали не высшей степени…
Мы выехали на загородное шоссе. Мелькали за окном березки и осины. Вероятно, мысли у нас текли похожие.
— Продал три гектара кедровника китайцам, — горевал мой однокашник. — А они не заплатили, кинули. Раньше б я их быстро к ногтю, а теперь мир-дружба… Вот до чего довели либеральные политики. Поставили страну на колени.
Зазвонил его мобильник. Он нажал инкрустированную платиной кнопку громкой связи и ответил:
— Что? Какой канал? Первый? Второй? Хорошо, хоть не третий и не пятый… Прочитать проповедь? В прямом эфире? На тему «Не укради»? Издеваетесь? В тот момент, когда у меня отняли пять отелей в Ялте?
В раздражении отшвырнул трубку.
— Пять отелей передали местным властям!
И он разрыдался. По щекам его катился ниагарский водопад слез. Невольно мне стало его жаль. До какого состояния довели человека!
Я пытался успокоить его:
— Не все потеряно. Сегодня убыток, завтра — прибыль.
Он шмыгнул носом.
— Ты прав. У меня контракт с Роскосмосом на производство ракеты. Отвалят пару миллиардов… Хоть прорехи заткну…
— Ты на все руки мастер, — похвалил его я.
— Несложно… Побазланить о покорении Вселенной… Я уж пятый модуль им впариваю. И как по маслу...
Возле здания аэропорта он затормозил.
— Ты куда сейчас?
Я пожал плечами. Мне вообще-то надо было в магазин — куда я и направлялся, когда он перехватил меня возле светофора. Но поблизости, насколько я знал, никаких супермаркетов не построили.
— А то давай со мной в Вену, на концерт Штрауса, — предложил он. — Жаль, не досталось билетов в первый ряд! Я велел Нинке заказать, а она забыла. Буду прозябать в шестом… В своем расшитом бриллиантами смокинге…
В досаде он ударил по клаксону, который заголосил на все лады.
— Я бы не прочь. Но у меня шенгена нет, аннулировали, — ответил я. — В Греции, на пляже, украинцы меня отметелили, а полиция записала: виновник — я. Да и местные пограничники не выпустят за просрочку квартплаты…
Он вздохнул тяжело.
— Времена настали… А то решайся. Протащу тебя через таможню. Она мною куплена на корню. Составь компанию. И тогда в театре увидят: я с тобой, я — благотворитель, привел оборвашку, потому и не лезу в первый ряд. Полетим, куплю тебе костюм после концерта…
Я мотнул головой. Оптимизм в его глазах сменился печалью.
— Жаль. — Но глаза опять заблистали яростью. — Это ж надо: пять минут в приемной! Унижение дальше некуда. Оскорбление! Несчастье за несчастьем! Танталовы муки!
Он высадил меня и укатил. Глядя вслед его потрясной машине, я подумал: «Какое счастье, что я избавлен от подобных терзаний и страданий». Мне было такое не пережить.