— Прежде чем вы переступите порог, ответьте на вопрос: говорите ли вы по-французски? — встречает меня Елена Георгиевна.
Услышав мое «нет», укоризненно качает головой. Но все же приглашает войти в квартиру на Большой Спасской. Сейчас почти все свое время Орановская проводит дома, но по четвергам в любую погоду спешит в свой театр. А как иначе — уже больше сорока лет благодаря ее стараниям актеры Театра на французском языке говорят на языке Мольера с идеальным прононсом.
Из Парижа с любовью
— Я сделаю вам чай, но сама не буду, — Елена Георгиевна усаживает меня за стол, — представляете, врачи запретили много жидкости пить. А на вопрос почему толком не отвечают. Вообще, с возрастом у меня накопилось так много вопросов, на которые я уже не узнаю ответов. Например, откуда моя бабушка в совершенстве знала французский? Мне никто про это не рассказывал. А ведь вся наша французская история началась именно с бабушки.
— А я думала, что все началось с вашей мамы, известной в театральной и литературной среде под псевдонимом Алис Оран.
— Да, но если бы не бабушка, то моя мама никогда бы не полюбила театр и французский язык. Мама была пятым ребенком в семье, и не успела она родиться, как моя бедная бабушка овдовела. И решилась на отчаянный план: с пятью детьми на руках уехать из царской России в передовую Францию, дать детям среднее образование, которое тогда было бесплатным, и вернуться в Россию с профессией.
— Отчаянный план для женщины в конце XIX века!
— Но у нее все получилось! Скромная пенсия по потере кормильца при переводе на франки превратилась в довольно сносную сумму, семья сняла комнату в пригороде Парижа и начала новую жизнь. Так и вышло, что для моей мамы родными стали два языка — французский и русский.
— Долго они там прожили?
— До Первой мировой войны. В Россию мама вернулась с внушительным багажом. В Париже она получила три специальности: машинистки, стенографистки и бухгалтера. Еще посещала народный университет и курсы драматического искусства. И все это в 16 лет! Именно в этом возрасте она стала настоящим фанатом театра. Каждый день умудрялась смотреть с галерки разные спектакли, а в воскресенье посещала театр дважды.
— Что ее ждало в России?
— Мама устроилась гувернанткой в богатый дом, где и познакомилась с моим отцом. Он приехал с войны героем — ему удалось спастись из плена в Польше. И на обратном пути он смог собрать все сведения о расположении войск, за что его пригласили на аудиенцию к царю. Но эта встреча принесла отцу горькое разочарование: из вопросов, которые царь ему задавал, он понял, что Николай Второй ничего не смыслит в военном деле. Это открытие стало для него ударом. Вскоре после знакомства родители поженились. А потом началась Гражданская война и революция, папа пошел служить в Красную армию и взял с собой маму на Северный фронт.
— То есть ей довелось увидеть войну изнутри?
— Да, мама там трудилась сразу на трех должностях: бухгалтером, счетоводом и делопроизводителем. У нее было три стола, чтобы как-то распределить документацию, и в зависимости от того, по какому делу пришел посетитель, за тот она и садилась. Тот период маминой жизни очень похож на судьбу героини фильма «Офицеры»: она заболела тропической малярией, которую занесли на наш север колониальные войска, потеряла ребенка и сама была при смерти. Но молодой организм справился с болезнью. Именно тогда на войне у мамы и появилась мечта — о мире и о дружбе между народами, между Францией и Россией. Она считала, что французская и русская душа очень много могут дать друг другу. А война — это абсурд, которого не должно быть на свете.
Французские подмостки в русском коридоре
— Как ваша мама основала театр?
— Гражданская война кончилась, и родители обосновались в бывшей гостинице в Леонтьевском переулке. И угадайте, как она называлась? «Малый Париж»! Просто мистика... У них была маленькая комната, в которой появилась я. Мама стала работать переводчицей в издательстве «Иностранный рабочий» и в этот период взяла себе псевдоним на французский манер — Алис Оран. А напротив дома была школа, где детям преподавали французский. И школьники повадились прибегать к маме за помощью и консультациями. Вы представьте, дом был как пчелиный улей! Мама стала давать уроки французского всем желающим ребятам и делала это в игровой форме. Сценой стал наш общий коридор, там и зародился будущий Théâtre de la langue française. Так мечта мамы об укреплении связей с народом Франции стала осуществляться.
— Что, неужели сразу стали ставить спектакли?
— Нет, конечно. Началось все с детских песенок: мама аккомпанировала на рояле, дети с удовольствием пели и выступали. Потом пошли сценки, басни. Наша первая полноценная постановка на французском языке — басня Лафонтена «Стрекоза и муравей». Мне было пять лет, и я в ней играла автора, это была моя первая роль на французском языке. Две другие роли играли девочки с нашего этажа. Муравья изображала Тамара Зяблова, которая потом стала актрисой, ее мужьями были режиссер МХАТа Николай Горчаков, затем Василий Лановой. Она трагически погибла в аварии. Потом мы разучили много спектаклей: «Павел Корчагин», отрывки из «Синей птицы» и т.д. Родители делали все: декорации, костюмы, прически. У нас даже был реостат, с помощью которого мы могли «включать» день и ночь. И все это в коммунальном коридоре!
— Несомненный плюс таких коридоров — они были просторные; в моей квартире, можно сказать, его вообще нет. А какая у вас была первая серьезная работа?
— «Сирано де Бержерак», правда, на русском языке. За основу взяли перевод Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник. Она очень заинтересовалась этой работой и после спектакля пригласила нас в гости в квартиру Ермоловой на Тверском бульваре — теперь это музей. После этого мы стали считать ее крестной мамой нашего театра.
— Если есть крестная мама, значит, должен быть и папа?
— Совершенно верно, и «папа» наш — знаменитый француз. Мама написала о своей работе писателю Ромену Роллану и приложила к письму свои переводы детских стихотворений Маршака. И, представляете, Роллан ответил! «Я вкусил прелесть ваших детских изданий. И очень сильно смеялся, читая историю о собачонке» — это он о даме, которая сдавала багаж. А в конце написал: «Я сердечно приветствую ваших юных артистов». На радостях мы устроили праздник: купили ситро, пирожные и отпраздновали такое важное для нас событие — Ромен Роллан нас заметил и благословил!
— Как долго ваши подмостки оставались в коридоре?
— Свое первое помещение домашний театр обрел в конце 30 х — мы переехали в Библиотеку иностранной литературы. И там «официально» родились — 12 декабря 1939 года показали сцены из Мольера на французском языке.
— Как на театре отразилась Великая Отечественная война?
— Все наши мальчики ушли на фронт. И им выпало немало испытаний. Исполнитель графа де Гиша в «Сирано» был начальником эскадрильи и с боевого задания не вернулся. У исполнителя Кристиана пуля прошла в двух миллиметрах от сонной артерии. Он потом стал профессиональным диктором.
— Вы были в эвакуации?
— Да, я вернулась в 1943 м, мама чуть раньше. И снова взялась за театр — нам дали помещение в здании военного института иностранных языков. И там мы уже поставили много спектаклей: «Севильский цирюльник», «Нашествие», «Молодую гвардию», «Женитьбу Фигаро» и главную нашу гордость — «Тартюфа»... О, наш Тартюф был гениален! Он был одновременно и противный и очень смешной, неизменно вызывал хохот у зрителей. Его играл молодой студентик Владимир Гак, который потом стал прекрасным лингвистом, автором многих учебников по французской грамматике и орфографии, издал потрясающие франко-русские словари.
— Каково было быть дочкой руководителя TLF? Мама давала вам главные роли?
— Что вы! У нас это не было принято. Мама очень честно подходила к этому: все роли распределялись по справедливости. Хотя я постоянно была задействована, ведь я в театре с трех лет. В «Фигаро» я играла Сюзанну, в «Ученых женщинах» — Генриетту. В «Сирано» была буфетчицей, и хотя там всего три слова, это моя золотая роль, я очень ее люблю.
Днем — учитель, вечером — актер
— Как вы попали в Дом учителя?
— Очень просто: в нашей труппе было много педагогов. И когда в 1954 году открыли Дом учителя, мы пришли и сказали: у нас весь состав педагоги, посмотрите наш спектакль. Они остались в восторге и выделили нам помещение.
— Кто ваши актеры?
— Самые разные люди, которые любят театр и французский язык. Одно время нам «поставляли» кадры спецшколы с углубленным изучением языков. Часто люди приходят прямо с улицы.
— То есть можно просто зайти и сразу получить роль?
— Да. Все наши взрослые актеры работают на других работах, но в шесть часов вечера бегут к нам на репетиции. Хотя, знаете, сейчас стало тяжело, всех задерживают на работе. Главное — у нас все играют на добровольных началах. Зарплату получает только режиссер и руководитель.
— Но французский знать нужно?
— Желательно. Всех предупреждаем: мы не курсы французского, мы театр. Но не все приходят к нам с идеальным знанием французского, многие актеры учат язык самостоятельно вне стен театра.
— А в других театрах вы давно были?
— Недавно. La Comédie-Française привез в Москву «Женитьбу Фигаро». Увы, я была разочарована, потому что они играли в современных костюмах, а я этого не люблю. Ведь костюмы эпохи Бомарше — такая радость для глаз. Мне вообще не понять многие современные режиссерские фокусы. Сейчас сквозь пальцы смотрят на прически, порой даже грим наносить не хотят, если нужно «состарить» персонажа.
— Мама сама просила вас продолжить ее дело, возглавить TLF?
— Это был единственный путь. Мама умерла в 1965 году, но я не смогла взяться за все сразу. Поэтому приняла на себя обязанности руководителя и учителя французского, а режиссером к нам пришел молодой Борис Щедрин. Он совмещал работу у нас с Театром Моссовета. Мы с ним сразу сдружились, и его талант — это было нечто. Мы поставили много спектаклей: «Чудо святого Антония», «Дон Жуан», «Топаз», «Лоренцаччо», «Мнимый больной». Потом в силу обстоятельств он передал нас своему ученику Иосифу Львовичу Нагле.
— И Иосиф Львович до сих пор с вами.
— Совершенно верно. До недавнего времени я работала на полставки, и зарплата у меня была 5000 рублей, но сейчас передала свою должность моей помощнице Леночке Гороховской. Она любит театр так же, как Алис Оран, сыграла все мои роли. И я уверена, что театр в надежных руках.
— Но вы бываете в театре?
— Да, каждую неделю. Меня возит на машине сын, сама бы я уже не доехала. Я продолжаю помогать нашим актерам с французским языком. Я плохо вижу и плохо слышу, они читают мне на ухо. Без театра я не могу, благодаря ему я переносила все невзгоды.
— Я надеюсь, невзгоды у вас в прошлом?
— К счастью, да. Но и сейчас у нас трудности — нас лишили постоянной сцены. Здание Дома учителя передали в ведение Департамента культуры. Нам сказали, что будут подыскивать новое помещение. Я писала письмо на имя директора с просьбой оставить его за нами, ведь там вся наша жизнь. Нам оставили возможность репетировать, но сцену забрали. Поэтому теперь мы даем только выездные спектакли, каждый месяц. Но я мечтаю, чтобы нам вернули сцену бывшего Дома учителя. Пусть мы будем в тесноте, да не в обиде.