Влетаю в Ермоловский почти последняя. Зрители уже заняли места, занавес закрыт, а официанты сворачивают белые скатерти и убирают бокалы с недопитым шампанским – зрителям наливали до, вип-гостям — после.
— А вас-то угощают или, как всегда, обслуживающий персонал забыли? — спрашиваю я гардеробщицу.
— Да что вы! У нас такого не бывает, — отвечает миловидная блондинка Лариса Григорьевна. — У нас Олег Евгеньевич тут всех знает. Мимо бежит — всегда поздоровается, рукой махнет: «Привет». А уж в день рождения…
Дата на сцене не обозначена никак, только две металлические буквы — «О» с «М» по заднику. Слева оркестр его мечты — духовой, а справа, на барном высоком стульчике перед пюпитром сам юбиляр. Но он не дает возможности публике встретить его аплодисментами — тут же поет песню «Мaybe I, Мaybe you ».
— Вот в последнее время куда бы я не приходил, везде слышал эту песню. Почему она меня преследует? Черт ее знает! Поэтому и решил начать с нее. «Автобиография» — так называется наш вечер.
Свою автобиографию артист уложит в два часа с небольшим без антракта. Из нее зал узнал, что папа артиста (кстати, присутствовал на юбилее, сидел в ложе) посадили на гауптвахту в честь рождения сына – от радости тот палил из ружья. Что в детском саду будущий юбиляр зачем-то тырил с блюдечек масло сливочное, а в школе никогда не дрался, но его два раза били, но «не за что-то, а потому что с кем-то перепутали». Что он еще пионером обнаружил организаторские способности, и между прочим, был председателем совета дружины. В этом статусе находил неординарные решения массового побега с уроков.
Вступает оркестр — Олег поет. Олег читает из «Демона» Лермонтова, Ахматову, Грибоедова – монолог Чацкого. И снова вспоминает. Например, как в Лондоне, когда он играл Есенина вместе с Ванессой Редгрейв, посмотреть на русского, оказавшегося на волне перестройки на Вест Энде, приходили Элтон Джон, Лайза Минелли, Роберт Де Ниро, Миг Джагер.
— На одном спектакле я читаю стихи, по-русски читаю, все равно никто ничего не понимает. И вдруг ко мне подходит Ванесса и молча выливает мне на голову бокал вина. Я офигел: не было у нас такой сцены. Думаю: «ну ладно». Читаю дальше. Снова подходит и снова выливает мне на голову вино. На утро под моей дверью в отеле стоял поднос с чаем и бутербродами с красной рыбой. Она знала, что я люблю красную рыбу. Я рыбу взял, ну и поднос прихватил. Что с ней тогда случилось на спектакле, до сих пор не понимаю.
Олег не уходит со сцены. Он весь вечер на манеже — поет, шутит, вспоминает. Но это даже не воспоминания, не чтение неопубликованных пока мемуаров, а по сути, моно спектакль — не «Автобиография», а «Олег-шоу» Но в чем его прелесть и эксклюзив? Спектакль не срепетирован от и до, не разутюжен до блеска дорогого костюма. Но этот «костюмчик» дороже любых брендов, потому что в единственном экземпляре и ручной работы. Это нечто особенное, замешанное на такой степени свободы, где есть свобода духа, а не политической смелости. И такой степени искренности, которая обескураживает — разве так можно обнажаться? Оказывается можно и нужно, и только тогда в зале рождается невероятная атмосфера, когда весь зал, затаив дыхание, смотрит на сцену и думает: «Лишь бы не кончалось».
В такие моменты очень интересно смотреть на публику — у всех одинаковое выражение лица — благость, любовь разлиты по мужским и женским лицам. Его любят, его обожают, их можно брать голыми руками и никому не придет в голову сопротивляться. Рецепт успеха вечера оказывается прост: никаких делегаций, чтение телеграмм, представителей власти с официальными речами. Даже министр Мединский стоял с букетом в общей очереди к сцене среди многочисленных поклонников. Жесткий ритм действия, небольшое количество отборных номеров от приглашенных отборных гостей. Среди них отмечу солистку балета Большого театра Марию Александрову с замечательным танцем а-ля Чаплин, двумя короткими, как выстрел, капустниками от стариков и молодежи Ермоловского. Первые в стихотворной форме уверяли, что Крым отошел России лишь по той причине, что в Артеке в детстве отдыхал Олег. А молодые артисты за три минуты презентовали новый оркестр театра — «Жесть»: сыграли на медных и алюминиевых тазах, кастрюлях и плошках. Жесть одним словом.
Владимир Андреев от имени своего партнера Валентина Гафта читает юбиляру стихотворение сочинения Гафта и дарит подлинник Шемякина, уверяя, что на нем изображен именно Олег Евгеньевич. Впрочем, Олега в шемякинском исполнении не узнать — прекрасно-абстрактное расчленение. Из гостей здесь - Юрий Башмет с дочерью, Тамара Гвердцители и пара Гариков — Харламов с Мартиросяном, оба, как оказалось, впервые на театральных подмостках.
А завершает вечер тот, кто его и открывал — Олег Меньшиков. Он — сама свобода, от которой идет свет. Нет, не зря Андреев называет Меньшикова «светлейшим». И этой свободой он заражает зал. Итак, под занавес — Имре Кальман, оперетта «Сильва». Скрипач-виртуоз, а на клавишах Меньшиков, который в какой-то момент их бросает и отрывается в умопомрачительном легкомысленном канкане. Аплодисменты, занавес, публика не расходится. Как в старые добрые времена вызывает и вызывает бенифицианта без конца.