В долинах рек, под боком у тайги, волевые пришлые люди распахивали богатые черноземы, строили крепкие, просторные дома, создавали семьи, давая начало собственному роду-племени. Селение Пылёво, обреченное на затопление, уходит корнями в XVII век. А ныне человек — вовсе не хозяин родины своей. Он не вправе распорядиться даже своим имуществом. Ему не позволят настаивать на своих правах, хотя бы на компенсации уничтоженного имущества. Прижмут могучим словом — Государство. Государственное решение. Выполнять приказано беспрекословно.
Роман «Зона затопления» — не просто отличное произведение. Он еще и смелый поступок писателя. Чтение книги отодвинуло мои житейские проблемы в дальний угол. Что они в сравнении с крушением судьбы огромного сибирского региона, потопляемого и обреченного на вечное гниение? Задумайтесь! Какая острая необходимость повелела свершиться тому, о чем, страдая, повествует Сенчин?
Он ведет читателя по таежному краю, восхищаясь вековой культурой крестьянского землепользования. В труде, преобразующем все вокруг, сам человек обновлял собственную душу. Именно сердечностью и душевностью восхитилась группа писателей, посетивших эти места в советское время. Рядом с такими людьми все живое расцветает и плодоносит, и, кажется, понимает человеческую речь.
В каждом пылёвце Сенчин угадывает что-то особенное, определяющее своеобразие этой личности. Их высказывания в самом звучании несут для нас новизну. Сенчин совершил еще один поступок: из этих таежно-сибирских речений составил словарик и поместил в конце книги — своеобразное пополнение «Толкового словаря» Даля. Уже за это спасибо Роману Валерьевичу.
Первые страницы книги — ключевой телефонный звонок. Он, как молния, режет пространство от Сибири до Москвы: «Привет, Володь…» В пять минут приятели отваживаются на глобальный замысел: «Я по Красноярскому краю езжу, и тут, оказывается, есть ГЭС — недостройчик… Идейка тут возникла одна… Довести до ума ничего не стоит…»
И всесильный «Володь» дает добро, хотя от идеи этого Толи «мороз по коже». Как откажешь, если он соблазняет возможной выгодой: «…электричество можно и продавать иностранным партнерам. Там Китай недалече, уверен, они заинтересуются».
Скоропалительный, радужный напор Толи, явно ответственного чиновника, напоминает читателю фантазийную стилистику Чубайса. В 90-х он «обрадовал» россиян ваучером: дескать, с ним у каждого будет черная «Волга». Но утаил, кому предъявить бумажку. Близкие к новой власти чины и денежные воротилы знали, куда нести свои и прикупленные за пятерку бумажки, где ваучеры превращались в драгоценные акции, а потом в богатство.
Народ остался c фигой в кармане. Открывались какие-то самородные банки. На Красной Пресне близ «МК» расположилось акционерное общество открытого типа «Транснациональная нефтяная компания «Гермес-Союз». Владею теперь десятью пустейшими бумажками — акциями всей нашей большой семьи. Они подписаны председателем союза директоров В.И.Неверовым и президентом компании Г.А.Даниловым. Ребята, ау? Где вы? Все население страны вы держали за доверчивых дураков. И мы примирились. Мы же все прощаем. Мы и не слышали, куда подались влиятельные обманщики. Таких Неверовых было много по стране!
Бедные пылёвцы, ничего не зная об этом секретном телефонном разговоре, уже лет двадцать пять пребывали в тревоге за судьбу своего селения, за собственную семью. Ожидание грядущей беды подрывало здоровье стариков, сводило в могилу. В 2007-м опасная весть стала неотступной. Власть официально, в приказном порядке объявила выселение.
В молодости Роман Сенчин был увлечен книгой Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». Свой роман он посвятил ему. Сибирь ему не чужая. Он исходил ее вдоль и поперек. У него болит сердце за ее сегодняшний день и за будущее великого края. Близкое завершение Богучанской ГЭС заставило Сенчина изучить эту проблему в деталях и документах.
В эту проблему писатель входил не со стороны, он сам — живой свидетель. Его не перестает мучить вопрос: зачем же правительство, уже зная о трагедиях затопленных таежных селений, вновь решительно и бездумно наступило на те же погребальные грабли?
Проза Сенчина трагедийна по существу, по глубине вхождения в народную жизнь, исковерканную тяжкими испытаниями. Автор пошел на смелый риск: начал вторую главу поминальными словами: «В первых числах сентября умерла Наталья Сергеевна Привалихина… До заморозков успела все, кроме капусты, убрать, просушить, засахарить и засолить, спустить в подполье и потом упасть на крыльце». В этой цепочке глаголов сквозит ее цельный, созидающий и жертвенный характер.
Проникновенно, с ощущением собственного присутствия автор запечатлел последние мгновения умирающей: ползла до калитки, чтоб увидели и захоронили. Ее предсмертные тревоги — это звенящие струны угасающего сознания. Глаза прощаются с улицей, домами, с кромкой леса. «Потянулась кверху, чтоб увидеть реку, но не увидела». Соседский мальчик прошел, поздоровался, она что-то хотела сказать. Но ангел смерти отнял речь.
Большой дар — почувствовать, вобрать в себя видения и состояние души уходящего в небытие человека, свидетеля и участника народной трагедии. Переселение здесь ожидалось, а потому в Пылёве давно никто не умирал — страдающих увозили заранее. Смерть соседки односельчане восприняли как личную беду. Двести человек пришли к ее дому по собственному велению и не с пустыми руками. Пчеловод литр меду налил для всех, соседка пирог огромный сотворила, чтоб было чем помянуть. Восемь мужиков добровольно отправились на кладбище рыть могилу, хотя чувствовали — не позволят, ведь уже предупредили об эксгумации захоронений.
Густо и сердечно пишет Сенчин. Есть в его повествовании о народе душевное волнение. Суждения полны такта, внутренней молитвы за людей. Вчитайтесь в главу «Чернушка». Вы словно побываете у крестьянки в гостях. Ирина Викторовна встает рано — и за дела, «чтобы немощь не одолела». Такой настрой лечит человека вернее лекарств! С утра «надо раскачаться, завести тело для дел». Хороший опыт — по себе знаю. Не посидит пожилая женщина в избе. У нее своя житейская мудрость: «На воздухе и время быстрее идет, а в избе сидеть — сердце от мыслей лопнет. От дум этих горьких».
Привыкла женщина чудодействовать на огороде. Ей за 70, «а руки прямо кипели взять грабли и пойти. Ведь не простит земля». В этой главе воскресают видения недавнего прошлого. «Река была рыбой действительно богата. Хариусы, таймени, налимы, щуки… Попадались осетры и стерляди… В этом еще году мужики то и дело выволакивали тайменей килограммов по двадцать-тридцать… Вот осетра Женька Глухих умудрился поймать. Чуть не всех угостил, отрубил по куску».
Где-то к середине романа медленный, песнопевный ритм, доверительная интонация начинают убывать. В ткань романной стихии врываются публицистические высказывания, подкрепленные фактами. Читатель ощущает нарастающий человеческий гнев — как бездумно, безответственно власть обошлась с природой и с людьми! «В этой разобщенности людей — корень многих проблем и несчастий. Если бы где-нибудь в по-настоящему цивилизованном обществе решили строить подобную электростанцию с затоплением тысяч квадратных километров земли с переселением тысяч людей, наверняка эти люди объединились и все сообща потребовали такой компенсации, что каждый бы стал миллионером, способным приобрести дом с большим участком или просторную квартиру. А может быть, компании отказались бы от идеи строительства здесь, стали бы искать необитаемые поймы рек».
А наши люди покричат, поматерятся, но очень редкие отваживаются на активный протест. У отца с сыном Масляковых хорошо работала лесопилка, не так давно построенная, по-современному оборудованная. 24-летний Дмитрий, волевой, страстный, способный на отвагу, продержался дольше всех. А вышло себе дороже! Все готовил к вывозу — и строения, и оборудование. А куда везти? Места не предоставляли. И волевой парень ждал, ночевать оставался, даже не запирал дверь. Ночью явились нанятые здоровяки, бандитски опытные и беспощадные: угрожали, били страшно, свернули челюсть, требуя от него сжечь лесопилку. Увезли избитого в глухое место, вырыли неглубокую могилу и кинули в нее полумертвого. И ружье нацелили.
Пришлось Дмитрию собственными руками облить бензином лесопилку и бросить спичку. Очевидно, подкупить бандитов проще, чем выплатить компенсацию людям за ущерб.
Эксгумация старинного кладбища принесла новые беды. Неподготовленные, без необходимой мединформации и нужных средств выкапывали останки. Внезапно во время акции умирает председатель района, а прибывший самостоятельно перенести прах родных электромонтер Алексей Брюханов заразился какой-то язвой.
На счастье, он уцелел...
До самого финала романа нас не покидает трагическое мироощущение. Накануне Пасхи пылёвец Игнатий Андреевич привел семилетнего внука на переселенческое кладбище, расположенное в низине. И вдруг мальчик Никита увидел воду: «Деда, а там речка?» Откуда она взялась? Неужели еще где-то рвануло? Вода наползала пронырливыми щупальцами. «Этих щупальцев становилось все больше. Они двигались по дорожкам, охватывали кладбище. Меж крестов бежали к дороге люди».
Упаси, Господь, не дай символической метафоре стать явью.