Весь день в БДТ толпился народ. Открыли бюст на парадной лестнице, созданный скульптором Иваном Корнеевым и архитектором Вячеславом Бухаевым. Провели церемонию гашения почтовой марки с изображением Мастера. Открыли выставку архивных материалов и презентовали видеоинсталляцию, созданную ученицей Дмитрия Крымова, художницей Верой Мартыновой. До этого она в БДТ не бывала, прославленных спектаклей не видела, но точно уловила: здесь намагничивали людей. Инсталляция не работает, пока к ней не приблизишься. И тогда открываются картины, разные для разных людей. Например, курящий Товстоногов. Без сигареты его трудно представить. Как-то он отказался от работы в чешском театре, потому как там нельзя было курить во время репетиций. Но ради него сделали исключение. Приставили пожарных, которые с ведрами песка носились за Товстоноговым по залу и сцене.
Приехала вся семья Товстоноговых, немногие оставшиеся в живых друзья Мастера или их вдовы, внебрачный сын Товстоногова Вадим Милков, поразительно похожий на отца. Пришел племянник Алексей Лебедев, в котором угадываются черты дяди и отца — выдающегося артиста товстоноговского театра Евгения Лебедева. Внук Товстоногова Василий, ставший продюсером фильма «Легенды о Гоге», показанного по телевидению накануне, словно извинялся за содеянное, говорил, что он — не автор, а только организовывал интервью. Зато Олег Басилашвили резко высказался по поводу фильма, где Товстоногов представлен Синей Бородой.
Коронным номером юбилейного вечера стало выступление Юрия Стоянова. Он поблагодарил покойного юбиляра от лица всех тех, кто ничего не сыграл в БДТ и не утратил веру в себя. Товстоногов однажды сказал ему: «Дорогой Юра, если когда-нибудь вы сумеете выжать из зрителя то количество смеха, какое вы выжимаете за кулисами, из вас что-то получится». Самая большая роль, которую Стоянову довелось сыграть в БДТ, была в спектакле «Перечитывая заново» про Ленина. Он произносил фразу: «Владимир Ильич, к вам пришел часовщик». А теперь он спел песню: «Быть лакеем все же очень плохо, даже если твой партнер Ильич».
Олег Басилашвили выглядел потерянным в этот день: «Наши дни рождения почти совпадают. Я родился 26 сентября, а Георгий Александрович 28-го. Мне 81 год, ему — 100. Когда-то мне казалось, что он значительно старше и связан со Станиславским, Немировичем-Данченко. Людей, подобных ему, умеющих так говорить по-русски, смотреть в глубь события, почти нет. Когда мы жили рядом с ним, то не придавали этому значения. Теперь понимаю, на что мы должны равняться по мере наших убогих возможностей. Товстоногов научил меня не на словах, а на деле тому, что значит быть актером, зачем выходить на сцену и для чего существует театр. Без него этот мир пуст. Горько выходить на сцену только для того, чтобы получить аплодисменты. Однажды мы встречались с чиновником ЦК КПСС Шауро. Он обратился к нам с вопросами: «Чем вы недовольны? Что вас раздражает в руководстве Коммунистической партии?». Мы обмерли. Я стал прокручивать в голове, что же сказать? И вдруг Товстоногов говорит: «Позвольте я скажу. Чем мы недовольны? Вами прежде всего». Он показал на портреты вождей, развешанные по стенам, и продолжил: «Почему вы так боитесь нас? Почему не доверяете молодежи? Не даете ей возможности выразить себя и посылаете к нам талантливых людей. Я не потерплю у себя другую психологию, другое понимание театра. Волей-неволей молодой человек будет гаснуть. Почему не дать ему возможность работать на чердаке или в подвале, в собственном помещении?» И мы были спасены.
Конечно, у Товстоногова были недостатки, которым можно посвятить целый вечер. Но они искупались всей его деятельностью. Его упрекают за некоторые поступки, а я не могу бросить камень в его огород. Он подписал какое-то письмо против Пастернака или Солженицына. Точно не помню. Это вызвано было желанием сохранить БДТ. Я был вызван в райком партии, и один товарищ всячески склонял меня к тому, чтобы я предал Георгия Александровича. Мне говорилось: «Почему Товстоногов так не любит наш советский народ? Почему вечно в оппозиции?». Мой собеседник упирал на то, что Товстоногов постарел и не может руководить театром. Я обо всем рассказал Георгию Александровичу. А он ответил: «Вы знаете, Олег, меня называют жидомасоном, а Аркадия Райкина обвиняют в том, что он вывозит бриллианты в Израиль». Это сказал человек, который отдал всю жизнь этим сукиным детям. Он был порядочным, честным человеком. Счастье мое, что я с ним находился в театре с 1959 года и до его смерти. Он поддерживал меня, был терпелив, и в результате получалось то, чего он добивался. Спорить с ним было невозможно. Меня ввели вместо Всеволода Кузнецова на роль человека с простым лицом в «Энергичных людях» по Шукшину. А у меня и без того было 28 спектаклей в месяц. Говорю: «Ну какой же я человек с простым лицом? Я скорее похож на недобитого белого офицера». Товстоногов ткнул в меня своим пальцем с перстнем и сказал: «Вот поэтому я вам даю эту важную роль». Это была демагогия чистой воды. Но роль стала моей любимой. После премьеры Товстоногов устроил в своем кабинете банкетик в мою честь. Мы пили шампанское, коньяк. И он произнес тост: «Я был прав!».
Мы все безумно боялись его окрика «что с вами?», когда что-то не получалось. Пришло время, когда все реже и реже мы слышали этот окрик. Он уже умирал, когда репетировал «На дне». Его почти не было слышно. Когда я спросил, есть ли у него претензии ко мне как исполнителю роли Барона, он ответил: «Нет. Главная претензия у меня к самому себе». Он приехал на генеральную репетицию «Визита старой дамы», где мы играли с Валентиной Ковель. Похвалил режиссера Воробьева за его фантазию и обратился к нам: «Что я могу сказать, друзья мои? Гарнир есть, а зайца нет». Зайцы были мы. Он сел за руль своей машины, махнул нам рукой. И умер на подъезде к Кировскому мосту.
Сегодня испытываю сложные чувства — горечи, одиночества, бессмыслицы моего существования... Хоть какого-то на этом свете. И восторженно отношусь к явлению, которое называется Георгий Александрович Товстоногов».