На Авиньоне пошла последняя неделя, а две предыдущие пролетели как-то незаметно. Очевидно от плотности и разнообразия программы и еще от жары: когда в воздухе хорошо за тридцать, теряется ощущение реального времени. В тягучей жаре, как в наваристом бульоне, плаваешь от одной театральной точки к другой — цирк, классика, современный танец — и какой-то там счет дней и их название уже не имеют значения.
Две шекспировские постановки — конкуренты: «Король Лир» Оливье Пи против «Ричарда III» Томаса Остермайера. Конкуренция не объявленная, но очевидная всем. Тем более что и играли их буквально по соседству — «Лира» в Почетном дворе Папского дворца, «Ричарда» — в Опере, где, между прочим, серийный убийца Ричард поет. Ларс Эдингер в роли злодея всех времен и народов хорошо известен еще и как рок-музыкант. Но дело не только в его композициях, исполненных сильным голосом под перкуссиониста.
Как ни странно, но в этих двух громких спектаклях есть нечто общее: например, не новый в театре прием — действие начинается среди публики и артисты идут по проходам, недвусмысленно намекая, что особой дистанции между публикой и средневековыми героями нет. И там и там — обнаженка, причем сугубо мужская, и, замечу, что голый мужчина, чья белая задница в упор уставилась на публику, на сцене все-таки не эстетичен. Даже несмотря на то что «Ричард» — тот редкий случай, где обнажение уместно и даже неизбежно. Но до эстетики ли в истории, когда речь идет о мире людей, конкретно живущих по законам животного мира.
«Ричард III» — одна из ранних пьес Шекспира, которую впервые поставили в 1593 году. Новый перевод пьесы для Остермайера сделал драматург Мариус фон Майенбург. Перевод в прозе, а не в стихах, и он позволяет лучше услышать голос Ричарда III, мечтающего о короне Англии. А вот и он — некрасив, горбат, хром, кожаный шлем из ремней на голове. Даже после Войны Алой и Белой розы продолжает делать то, что умеет лучше всего, — убивать. Жестокая ошибка природы, сделавшая его уродом, не позволяет ему войти в общество удачливых людей, тогда он жаждет власти над этим обществом. С большой политической ловкостью устраняет своих соперников, натравливает одних на других, использует чужие амбиции для удовлетворения собственных. В общем, сюжет известен, а Ричард — давно имя нарицательное и символ кровавого пути к власти. Что нового в нем видит Остермайер?
Если бы не Ларс Эдингер, то новая работа яркого немецкого режиссера вряд ли стала бы такой же заметной, как прошлогоднее «Замужество Марии Браун»: полтора часа из трех, что идет спектакль, она похожа на радиоспектакль, где сцены озвучены ровными голосами, не запоминается чьей-то особой игрой, а действие более чем статично (в отличие от «Короля Лира», где энергия бьет ключом). Хотя король Эдуард со свитой то и дело фланирует по проходам Оперы. Обмен репликами, пришли/ушли...
И тут же Ричард Эдингера... Злодей без крика и надрыва. С потрясающей пластикой, которая решает все — образ, атмосферу, концепцию в конце концов. Он как спрут, который, тяжело ковыляя, припадая, скособочившись, своим корявым телом незаметно как-то оплетает мир и переделывает его под себя. Он коряв, но виртуозен в искусстве манипуляций — оно как будто из Макиавелли. Он создает со зрителем такой контакт, который позволяет по-другому посмотреть и увидеть это кровавое полотно. Тишайшая ненависть психопата к миру — и мир незаметно уже его. Вот ведь кто владеет им — точно уж не крикуны и горлопаны. Серийный убийца Ричард — еще и портрет элиты у власти, которая глубоко коррумпирована и в отличие от Ричарда топорно плетет интриги. Это ли не почва для рождения извращенной диктатуры?
А теперь о технической стороне вопроса — уверена, что после «Ричарда» Остермайера следует ожидать моды на некоторые его приемы. Так, микрофон, надоевший в театре и ставший знаком режиссерской беспомощности, у Остермайера совмещен с камерой. К тому же микрофон не на стойке, а спускается на злодея сверху на перекрученном, как его больное тело, жгуте. И злодей, устало произнося монолог, делает селфи. На экране — вконец загнанное одичавшее животное, никому не нужное, никем не любимое. На этом же жгуте убивца через пару минут вздернут, и он повиснет бездыханной распятой тушей, как на бойне. Жаль только, что в белых трусах — голый смотрелся бы эффектнее. Без иронии.