— Писатель в первую очередь создает книгу для себя или для публики?
— Я думаю, что это вещь очень индивидуальная — нужно спрашивать у каждого писателя. Но по большому счету люди пишут не для того ЧТОБЫ, а потому ЧТО. Я имею в виду, что настоящее литературное произведение создается не в виду какого-то конкретного адресата, пользователя, а потому, что в человеке есть нечто, что не дает ему покоя, бередит, мучает и в конце концов находит этот выход в слове. И тут неважно, кто это прочтет, — ему важно освободиться от того, что мучает. Если талантлив, то освобождение происходит талантливо; если нет, значит... Андрей Платонов когда-то сравнил поэзию с потением. Я думаю, это очень точная метафора. По большому счету искусство — это физиологический процесс.
— А сегодняшний писатель — это успешный менеджер, который знает, на какую аудиторию надо работать, или по-прежнему — только художник?
— Я думаю, что когда мы говорим о высокой литературе, то дело происходит именно таким образом. Другое дело, что это вдохновение может совпасть с тем, что сегодня важно людям, что их интересует, а может не совпасть, но управлять им невозможно. Когда начинается управление, это уже не искусство, а ремесло. Проблема здесь даже не в том, что выбирает конкретный человек, писатель, а в том — кто выбирает такого или другого писателя. Я верю в некую высшую силу, которая занимается подобным отбором. И я думаю, что выбор этой высшей силы надо просто принимать.
— Какая она сейчас, современная литература? И может ли она претендовать на то, чтобы стать классикой? Есть ли среди современных авторов Толстые и Достоевские?
— Если человек пытается претендовать стать классиком, то ничего хорошего из этого не получится. Если среди современных писателей и есть те высокие имена, которые вы назвали, то это происходит лишь нечаянно и бессознательно. Лишь время поможет это понять. Будет ли подобный писатель в современной литературе — это не зависит ни от кого.
— А может быть, современному читателю и не нужны Толстые с Достоевскими? Мне иногда кажется, поколение, которое воспитывается на Глуховском, не может быть готово к толстовскому «Воскресению».
— Я, если честно, не верю, чтобы было поколение, которое сегодня воспитано на книгах какого бы то ни было современного автора. Слишком большая, слишком разная страна, условия, обстоятельства, жизненные ценности — здесь обобщать чрезвычайно сложно. В любом случае, я думаю, то, что было в прежние времена, когда все так или иначе проходили через классику в школьные годы, с одной стороны, было ужасно (в этом было определенное насилие, и литература не всегда преподавалась на должном уровне). Но все-таки... При таких понятиях, как лишний человек, женский идеал в образе Наташи Ростовой или Татьяны Лариной, проблема совести Родиона Раскольникова, конфликт отцов и детей Тургенева, мы хотя бы понимали, о чем речь. Сегодня, наверное, из нынешней жизни это практически ушло.
Я не могу утверждать, что это надо, но получается так, что мое поколение, если уж пользоваться этим термином, потеряло какую-то базу, общий язык, общий код с теми людьми, которые русской классики лишены. Это как иероглиф у китайцев. Вот представьте себе, если бы китайцы вдруг решили отказаться от иероглифов: старое поколение и все, кто был раньше, перестали бы понимать молодежь. Произошел бы какой-то страшный разрыв в китайской цивилизации. Я думаю, что в нашей российской цивилизации сегодня этот разрыв тоже происходит. Я бы хотел его восстановить. И чтобы нынешние дети читали Достоевского и Толстого.
— А я помню, в школе каждое лето нам давали список литературы, которую необходимо прочесть, вместо того чтобы бегать по улицам с друзьями. Это было как насилие литературой. Стоит ли детей заставлять в школе читать классику или лучше бы дождаться, когда они повзрослеют и сами к ней придут?
— Понимаете, если бы я был уверен в том, что дети, которым учителя, педагоги дали возможность летом ничего не читать, потом это с благодарностью оценят, придут к русской классике, прочтут и все правильно поймут, то я считал бы это самой идеальной моделью. Но с тем же успехом можно не учить детей таблице умножения, таблице Менделеева, авось сами когда-нибудь придут. Я боюсь, это немножко утопические представления. Мне все-таки кажется, что культура предлагает не только добровольный выбор. Это вот как мыть руки перед едой, говорить «здравствуйте», «спасибо», «до свидания». Возможно, детям это кажется лишним и не очень понятным. Но мне кажется, что русская классика входит в перечень необходимых жизненных действий, которые в определенном возрасте человек должен получить независимо от того, хочет он это получить или нет. Это так надо, это так принято, это часть нашей жизни и это нужно детям объяснить.
— Имеет ли право современная литература быть политизированной?
— Формулировка «имеет ли право литература…» кажется немножко странной. Кто может отнять у литературы право быть такой, какая она есть? Литература свободна, как свободно всякое высказывание, как свободна, в идеале, всякая личность. И если литературе хочется быть политизированной — что ж, это ее право. Литература, уж если говорить об этих категориях — чего она может, чего не может, чего должна, чего не должна, — она должна быть талантливой и интересной. Если это сочетается с политизированностью — слава Богу. Обвинять писателей в том, что они пишут не на те темы, берут не тех героев, пользуются не тем языком, бессмысленно, потому что писатель в большей степени — тот самый прибор, который измеряет объективные показатели: температуру, давление настроения, страсти, агрессии, непонимания или, наоборот, любви и милосердия. Литература такая, какая жизнь.
— Может ли быть абсолютно искренен писатель, зависимый от рынка, конъюнктуры?
— Когда любой писатель стремится к тиражам, к премиям, к какому-то успеху, он может поддаться соблазну уступить конъюнктуре. В этом случае он пожертвует искренностью. Более того, это может даже принести какую-то сиюминутную тактическую выгоду. Но по большому счету, в долгосрочном стратегическом отношении, я думаю, ничего хорошего из этого не выйдет. Но неискренних писателей и в советское время хватало, и такой вопрос относится не только к нынешним временам. Сколько угодно создавалось неискренних произведений! В том числе и у хороших писателей по самым разным причинам. Тут все зависит от конкретных обстоятельств и деталей.
— То есть автор постоянно стоит перед выбором: быть настоящим или быть созвучным времени, моде?
— В большинстве случаев, если писатель не настоящий, то он вряд ли совпадет со временем и ожиданиями читателя. Читатель не дурак, он все эти вещи чувствует и различает. Я думаю, что ненастоящий писатель — это какой-то оксюморон, это какой-то алогизм. Если ненастоящий, то, наверное, это уже не писатель.