Потом уже Валерий Абрамов поступил в Школу-студию МХАТ на курс одного из лучших театральных педагогов Виктора Монюкова. Он-то вместе с прославленным мхатовским «стариком» Виктором Станицыным и порекомендовал своего ученика в труппу МХАТа. Начинающий артист уже готовился к роли лакея Тишки в пьесе «Свои люди — сочтемся» Островского. Но МХАТ возглавил Олег Ефремов, и все пошло по другому сценарию.
Валерий Абрамов оказался в Центральном Театре Советской Армии в команде актеров-военнослужащих. Служил там вместе с Михаилом Швыдким. Позднее переиграл на этой сцене множество ролей вплоть до Рогожина в «Идиоте» Достоевского и Лопахина в чеховском «Вишневом саде».
— А чего вы так прикипели к одному театру, не ударились в бега?
— Меня держали люди, которые здесь работали, удивительные артисты — Петр Вишняков, Любовь Добржанская, Людмила Касаткина, Нина Сазонова, Даниил Сагал, Владимир Зельдин. Атмосфера была такая человеческая, что театр стал мне родным домом. И интересной работы было много.
— Учились вы в Школе-студии МХАТ, а в Театре Армии оказались после армейской службы?
— Получилось так, что после окончания театрального училища я должен был работать во МХАТе по распределению. Но в тот момент поменялось руководство — пришел Олег Ефремов. У него был свой взгляд на вещи. А я был совсем молодой. Подходил срок службы в Вооруженных силах, и я решил показаться в Театр Советской Армии в команду актеров-военнослужащих. Смотрели меня Андрей Попов, ведущие режиссеры, среди которых был и Борис Львов-Анохин, актеры. Меня приняли в команду. А после службы предложили остаться в театре. И я согласился.
— Сейчас такой системы прохождения армейской службы уже нет?
— К сожалению, команды нет, но обсуждается вопрос о ее восстановлении. В разное время ее прошли Михаил Швыдкой, Леонид Ярмольник, Сергей Шакуров, Александр Балуев, Олег Меньшиков, Александр Домогаров.
— Со стороны может показаться, что артист вроде как от армии откосил. Понятно, что пианисту надо руки беречь, артисту балета — ноги. А драматического артиста от чего оберегать?
— Это была помощь талантливым людям. Они несли всю нагрузку — убирали и мыли театр, выносили мусор, приводили в порядок территорию, выходили в массовке, ставили декорации вместе с рабочими сцены, выполняли черновую работу. Белой костью не были. Кому-то выпадали маленькие роли. Команда — не резиновая, в нее брали человек 15 — пианистов, скрипачей, актеров и искусствоведов. Все жили в театре. На шестом этаже находилась казарма. Был класс для обучения теоретическим предметам. Мы носили форму и только на время репетиции надевали штатскую одежду.
— Стрелять вас не учили?
— Нет. Хотя до меня артистов-военнослужащих направляли на месяц в лагеря, где они проходили практику молодого бойца.
— Всякий раз смотрю на огромную коробку сцены вашего театра и думаю: как вы только на ней работаете?
— Когда после уютной сцены МХАТа я впервые попал в ЦТСА, тоже подумал: как буду играть, разговаривать в таком огромном зале? На такой сцене не пройдет шептальный реализм. Надо, чтобы в твоем слове присутствовала энергия. Большая сцена заставляет артиста быть более профессиональным, подготовленным, сконцентрированным. На полушепоте не проскочишь.
— Ваш театр в отличие от многих других находится в ведомстве Министерства обороны. Как это сказывается на вашей жизни?
— Наш театр создан для армии. В его репертуаре были пьесы, которые в других театрах запрещались. Ставили «Последние дни ставки Гитлера» Михаила Шатрова, роман «Белая церковь» Иона Друцэ, его же пьесу «Святая святых», где играли Николай Пастухов и Игорь Ледогоров. У нас шел спектакль по прозе Бориса Васильева, которую где-то запрещали ставить. Солдатского надзора не было. Военные проявили себя как интеллигентные люди, относились к творческим вещам с пониманием.
— У вас, наверное, помимо основной театральной работы есть и шефские концерты?
— Военно-шефская работа считается делом чести для актеров нашего театра. Концертные бригады выезжали в Афганистан и Чернобыль, на Дальний Восток, в самые «горячие точки». Мы играем отрывки из спектаклей, поем. Я езжу как чтец, читаю лирику, рассказы Зощенко. Выступаем в частях и делаем это совершенно бесплатно. Иногда приезжаем на учения. Я летал в Читу, выступал даже в поле. У танкистов была пауза. Они — пыльные, грязные — вышли на полянку, и мы попытались поднять им настроение. Летал я и в Грозный, выступал в госпиталях Чечни. Мы заходили с нашей актрисой в палату к раненым, разговаривали с ними о каких-то душевных вещах. Это помогает. Всякий раз пытаешься подарить им кусочек своего сердца, чтобы они не отчаивались.
— Поэтическое слово сегодня не так востребовано, как раньше. Залы теперь не собрать.
— Да, время изменилось. Раньше я выступал в школах, часто перед младшими классами. Когда звучит живое слово — профессиональное, а не любительское, и ты подготовил программу, пришел не с казенным репертуаром, а с тем, что отвечает твоему сердцу, — это не проходит даром. Конечно, ушли настоящие мастера, какими были наши народные артисты Александр Кутепов и Петр Вишняков. Я с ними дружил. С Даниилом Сагалом мы выступали в МИДе. Труднейшая аудитория! И когда выходишь и эти люди начинают улыбаться, испытываешь поразительное чувство. Слово, идущее от сердца, ничто не заменит.
— Что сегодня составляет смысл вашей актерской жизни?
— В Театре Российской армии есть детская театральная студия под руководством Натальи Аристовой. Она меня и пригласила заниматься с ребятами 10–14 лет. Это совсем другое поколение с особым взглядом на мир. Но как же с ними интересно! Какие они живые! Задают непростые вопросы, и ты не сразу можешь дать на них ответ. Мы разговаривали с одним мальчиком о Есенине и его строках «Я сердцем никогда не лгу…». И он спросил: «А разве сердце может врать?». В современных детях есть пытливость. Они помогают в моей профессии, заставляют на многое посмотреть другими глазами, не быть долдоном и оставаться живым человеком. У детей, которые пришли в студию, разные способности, но все они получают духовное развитие. Я их специально провоцирую, чтобы они приучались размышлять: «Почему «Капитанская дочка» так называется? Почему не «Дворянин Гринев»?». «Вы считаете, что Пушкин гений? Потому что так учительница сказала? Она ошиблась. Что гениального Пушкин написал?». Ребята удивленно смотрят и начинают соображать. Задача преподавателя — развить духовное восприятие литературы, жизни, чтобы дети понимали, почему Пушкин — гений. Один наш 14-летний мальчик прочитал «Тихий Дон». Представляете, осилил такой роман! Ему понравился финал: «Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына. Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром». 9-классник, мальчишка так воспринимает Шолохова. Это удивительно. Моя задача сделать все, чтобы эти ребята не были примитивными, стали глубже. Не надо им ничего навязывать. Они сами должны во всем разобраться. Главное — чтобы душа трудилась.