— Алексей, расскажи, так с чего все началось?
— Когда-то довольно много лет назад мы разговаривали с Катей Довлатовой, и она сказала, что была бы не против, если бы я поставил фильм по прозе ее отца. После чего мы в течение нескольких лет с переписывались с ней по этому поводу. Но потом у меня заболел папа, потом папа умер, потом мы завершали «Трудно быть Богом», потом завершали свою картину, «Под электрическими облаками». И все равно, так или иначе, возвращались к идее фильма по прозе Довлатова. Сначала речь шла о «Заповеднике». Пока я в какой-то момент, перечитывая его в очередной раз, не подумал: а зачем мы все время говорим о лирическом герое Довлатова? После чего прямо ночью написал Кате: «А давайте снимем фильм о вашем отце». Потому что это важнее. Потому что он символ эпохи. Потому что у него разная, сложная, но во всех своих противоречиях выдающаяся судьба.
Про Довлатова написано много книг, причем зачастую довольно злобных. Но главное, что в каждой из них нарисован какой-то свой образ Довлатова. Я решил пойти по другому пути: представить его в первую очередь как отца, а потом уже дальше погружаться в историю. Я попросил Катю в нескольких словах его описать — так, чтобы у меня создался какой-то понятный, яркий образ. В моем восприятии Довлатова всегда был некий диссонанс между тем героем, которого мы знаем по воспоминаниям, и тем, каким он предстает в своих рассказах. Потому что если судить по прозе, то Довлатов — это такой немного утомленный жиголо. Мне же казалось, что это не так. У меня никак не укладывалось в голове, как человек, на мой взгляд, невероятно тонкой, незащищенной внешности, совсем не стальной, совсем не распущенный, коррелируется с его литературным образом. Тогда мне и показалось, что надо в первую очередь попытаться уловить это ощущение нежности от него.
Я писал Кате на русском, а она транслитом, поскольку живет в Нью-Йорке и у нее нет русской клавиатуры. Я по ночам разбирался, что она мне прислала и отправлял свои письма в ответ. В этой странной переписке мы и сформулировали какие-то первые вещи. После чего перешли на новый уровень — на разговоры по скайпу. В итоге сегодня у проекта есть почти готовый сценарий, который еще будет прирастать деталями, чтобы как можно глубже погрузиться в ту эпоху.
— И какое время попадет в кадр?
— Четыре дня в Ленинграде 1971 года. Это история про то, как Довлатов хочет сделать дочери подарок и пытается найти на это деньги. А еще про то, как за эти четыре дня он на наших глазах отказывается от идеи написания большого романа. Про то, как ему подворачивается одна халтура в газете. И много других. Сейчас мы придумали некую сюжетную канву. О счастье молодости, о любви к жене, о попытке встроиться в журналистскую систему, но невозможности делать то, что ему не близко. О городе того времени с его какими-то специальными шутками-прибаутками. О встрече с Бродским. А ведь мало кто знает, что Бродский сидел тогда на «Ленфильме» и укладывал дубляж для индийских фильмов. Редактировал переводы, находил для них нужную русскую фразу, чтобы она точно встала в синхрон. То есть все эти: «Раджеш, если ты не возьмешь меня в жены, я брошусь в Ганг», — в фильмах тех лет появлялись при живом участии Бродского.
Получается такая история про чистого человека. Мы пытаемся пойти в сторону «Мне двадцать лет» Хуциева и «Я шагаю по Москве» Данелии. И постараемся сделать фильм изобразительно-мощным.
— Это как?
— Мы хотим добиться очень точного ощущения от прохода по советскому Ленинграду. Осязаемого. Например, я помню, как в детстве с мамой иду домой с Литейного. По-моему, это 81 год, осень, уже сумерки. Зачем-то мне понадобилась маленькая игрушечная кровать. Я не знаю, зачем. У мамы особенно не было денег, но она купила мне эту кровать. И вот мы возвращаемся домой, и я счастлив. Вот это и еще какие-то воспоминания — они всегда при мне. И мне кажется важным преломить мое ощущение от Ленинграда: улицу, большие квартиры с высокими потолками, Репино, электрички, закулисье БДТ, где я бывал маленьким, коридоры «Ленфильма», фонари, которые светили иначе, чем сейчас, — и совместить все это с советской эстетикой. Которая была хоть и немного нелепой, но довольно яркой. Самое сложное — найти правильный подход. Я помню, когда мы снимали «Гарпастум», мы довольно подробно работали с источниками, в том числе с консультантами. И мы старались точно следовать их указаниям, пока в какой-то момент не поняли, что у каждого из них есть своя версия, какого размера был футбольный мяч в 1914 году. То же самое с воротами. Нам помогали очень умные люди, у них стояли огромные стеллажи, заполненные книгами по футболу, но размер ворот мы так доподлинно и не установили.
— Получившийся в итоге Сергей Довлатов — это собирательный образ, твое представление о нем, воспоминания дочери или некий компромисс между ними всеми?
— Я сразу сказал Кате: мы не копаемся в грязном белье, не играем в историю: «А теперь мы сорвем все покровы с биографии великого русского писателя». Тем более, что там, честно говоря, и срывать нечего. В общем, делаем все, чтобы эти для семьи прошли не драматично ни в какой мере. С другой стороны — это кино, и у него свои законы. А биография — это всегда прикосновение к чьему-то личному пространству. Как будто кто-то немножко въезжает в твой дом. Но мне бы хотелось, чтобы в итоге это было кино про свет. Про человека, который пытается, несмотря на все маразмы, удержать себя. Не потерять талант, который и составляет цель его жизни.
— Наконец, главный вопрос: кто сыграет Довлатова?
— Мы знаем одного известного телеведущего на одном известном канале, который на него очень похож.
— Даже так?
— Но мы ему еще ничего не предлагали. Для начала мы должны выстроить небольшую декорацию, составить список всех актеров, кто может справиться с этой ролью и начать пробы. Главное, чтобы зритель ему поверил, а для этого нужно не только внешнее сходство, но и какое-то внутреннее совпадение. А уж кто это будет — суперзведа или совершенно неизвестный актер — неважно.