Знаменитый Дом на набережной. В начале 1930-х годов его заселили крупные партийные и государственные бонзы. Мне доводилось бывать в квартире №181. Когда-то здесь жил сын Сталина — Василий Иосифович. Позже здесь поселился бывший руководитель КГБ, начальник Главного разведывательного управления Иван Александрович Серов. Симпатичный человек, светлая голова. Порой я захаживал сюда.
Секретная тетрадь
Генерал рассказывал о первых годах Страны Советов, о нелегкой борьбе карательных органов с преступниками.
Это были потрясающие рассказы о бандитах — знаменитых и не очень, но всегда отважных, дерзких, удачливых.
…После одной из встреч с Серовым в январе 1990 года он протянул мне большого формата служебную машинописную книгу. На обложке истертая наклейка: «Обзор деятельности ударной группы по Б.Б. c 1918 г. по 1927 г. включ.» И еще: «Сов. секретно. Для служебного пользования».
— «Б.Б.» означает «Борьба с бандитизмом», — сказал Серов. — В июле 1939 года я был направлен в НКВД — заместителем начальника Главного управления госбезопасности. Разбирая бумаги, нашел эту тетрадь. Она весьма любопытна. Это отчеты о ликвидации наиболее значительных банд — с 1918 по 1927 год. Так сказать, бесценный опыт прошлого. Может, вам для писательской работы пригодится?
…В ту ночь я заснул поздно: с наслаждением читал потрясающие документальные материалы бурной бандитской эпохи государства Российского. Карамзин отдыхает! Эта «секретной тетрадь» стала документальной основой следующего рассказа.
Бандиты кумекают
6 января 1919 года в трактире Ананьина, что в конце Краснопрудной, было особенно шумно, весело, пьяно. От табачного дыма резало в глазах. Простой народ отмечал Сочельник, предвестник Рождества Христова.
Зато в дальнем углу мужики вели себя солидно. Им следовало обсудить важное дело, которое не годилось для посторонних ушей. Знали бы эти отчаянные люди, что затеянное ими разбудит бурный гнев самого товарища Ленина, а в архивах ВЧК появится объемистое 23-томное дело под №240266.
Выпивали умеренно, не буянили, не горланили песни, громко не спорили, не хватали друг друга за грудки. Лица были обращены в сторону их товарища, которого они уважительно называли Яша.
Яшка Кузнецов, он же Кошельков, был рослым парнем лет тридцати. Густые каштановые волосы, красивый рот, выразительный нос и горевшие азартом блестящие антрацитные глаза невольно приковывали к себе внимание. Он был широкоплеч, статен, и в нем ощущалась большая удаль и сила. Одним словом, бабы таких любят!
Яшка одевался щеголем, штиблеты носил от «Тодса», модный галстук от «Лафайета». Он любил стихи Гумилева и слыл страстным поклонником Федора Шаляпинац, c которым якобы однажды выпивал.
Яшка был потомственным вором и бандитом, чем весьма гордился. Отца он никогда в глаза не видел, ибо тот постоянно был занят на каторжных работах под крепкой охраной. Мать отличалась удивительной красотой. Увы, она попала под поезд, когда Яшке было пять лет. Знающие люди говорили, что она понесла Яшку от великого князя, у которого была горничной. И называли имя князя — адмирала флота Алексея Александровича. Если верить этому, то Яшка был внуком самого Александра Второго.
Трудовую деятельность Яшка начал рано, лет с семи. Первая специальность — «форточник». Когда подрос и в форточку перестал помещаться, стоял на «притырке» в трамваях. Опытный «щипач» утягивал из карманов и сумок кошельки и незаметно передавал их Яшке.
Яшка был смекалистый. Скоро сам наловчился и предпочел работать в одиночку. А это высший класс! Оттуда и его кличка — Кошельков. В воровском мире восхищались его работой: «Пацан — золотые руки!».
Чекисты-гуманисты
Время бежало. Самодержавие свергли. В Москве еще в марте семнадцатого года, как и во всем государстве, началось что-то немыслимое.
Яшка и Барин еще при проклятом царизме за ограбление купца Озерова получили сроки громадные — по десять лет каторжных работ.
Они сидели в Бутырке, которая была пересыльной тюрьмой.
Но Яшка был везунчиком, а счастье рядом. Благодетельное Временное правительство вдруг объявило амнистию всеобщую — ворам, хипесникам, медвежатникам, скокарям, кладбищенским ворам-могильщикам, растлителям малолетних и даже самым ужасным — политическим.
Яшка и Барин оказались на свободе. Живи и радуйся! Их приятно удивила неразбериха, творившаяся в Москве. Полицейские куда-то исчезли. Улицы перестали убирать. Среди белого дня хорошо одетых прохожих затаскивали в подъезды и раздевали до нижнего белья. Щипачи внаглую чистили карманы.
Яшка и Барин сменили профессию. Раньше были домушниками, теперь стали налетчиками. Дело весело шло.
Бандитские планы
Итак, трактир Ананьина. Тут банда Яшки Кошелька окончательно обмозговала «праздничный бенефис» — встретить Сочельник новыми трудовыми победами. Выпили на посошок. Яшка решительно произнес:
— Нынче зараз сварганим два дела. Сочельник, все гуляют, пьяные, никто нас не ожидает, — рассмеялся. — А у нас день рабочий. На Кузнецком Мосту ювелирную Бабуликина мы возьмем влегкую. У ювелиров нет серьезной охраны, думают, что никто не посмеет. Под боком — ВЧК. А мы посмеем! Сторож там — ветхий дед, пикнуть не успеет. Затем о нас скучает ювелирный магазин Пчелкина, что на Арбате, в доме двенадцать. Там два охранника, один наш человек, он дал наколку. Если чего, он завалит первого, а спишет все на нас, — оглядел собутыльников. — Кто чего, братцы, скажет?
Набожный Павлов по кличке Козуля вздохнул:
— Яш, а это не грех, под Рождество Христово… на дело ходить?
Яшка осенил себя крестным знамением, вытащил из-за пазухи массивный, фунта на два серебряный крест в яркой эмали, поцеловал и смиренным тоном произнес:
— Козуля, брат ты мой во Христе! Я тоже сомневался, но вопросил отца Николая, настоятеля Елоховской церкви. Он вразумил: «Нынешняя власть от нечистого, от хвостатого и рогатого. Большевики всю Россию православную засрали, храмы осквернили. Государя и младенцев его безвинных замочили. Злобою превзошли кровавого царя Ирода! Забирайте все, что можете, греха не будет, коли Святой Православной церкви достойное пожертвование доставите».
Павлов перекрестился, вздохнул:
— Ежели так… На церковь пожертвуем лепту какую.
— Непременно! — заверил Яшка.
— Взять ювелиров — не вопрос, — задумчиво произнес Федя Алексеев. У него был удивительно большой брыластый рот — от уха до уха, за что получил кликуху Лягушка. — Уйти будет трудно… Чекисты свой гадюшник крепко охраняют, по периметру солдаты ходят.
(Замечу, этих охранников «по периметру» я застал еще в 1940–1950-е годы. Они ходили туда-сюда возле здания на Лубянке, с винтовками при отомкнутых штыках. Они никому не позволяли останавливаться даже на секунду-другую возле конторы НКВД, а потом КГБ — отгоняли прочь. — В.Л.).
Васька Шофер решительно заявил:
— Надо дело сделать на отрыв! Авто нам нужно.
Все согласно закивали. Яшка подвел черту:
— Точно! Заберемся в глухомань, ну, в Сокольники. Там богатые на дачи ездят на авто. Тормознем, обшмонаем. Затем господ высадим, пусть по лесочку променад сделают, воздухом дыхнут. Ну а сами на Кузнецкий Мост дунем, оттуда на Арбат. Праздники умных людей кормят. На авто улетим, никто не догонит… И без нужды не стрелять, без мочиловки!
Лёха Сапожник крикнул лакею:
— Эй, кот в сапогах! Возьми! — не считая, швырнул на стол пачку ассигнаций.
Лакей с низкими поклонами проводил дорогих гостей до выхода.
— Ваши благородия, покорнейше вас благодарю на неоставлении и внимании! Приходите еще завтра — осетрина в галантье будет, сплошное упоение чувств-с!
Засада
Свистнули извозчика и вскоре оказались в Сокольниках, на проезжей дороге. Саженях в двухстах справа светились окна бывшего спортивного общества «Санитас». Теперь спортсменов разогнали, лыжами печи истопили и обосновали большевистский Сокольнический районный совет.
Порой мимо проносились сани — то лошадки развозили москвичей по ресторанам и зимним дачам. Разбойники вглядывались вдаль: не засветятся ли фары авто?
Минут через двадцать, когда все изрядно замерзли, за изгибом дороги, сквозь деревья блеснул, пропал и снова еще ярче заблестел приближающийся и быстро увеличивающийся свет фар. Яшка весело сказал:
— Вот она долгожданная, тележка наша! — выдернул из-за пояса револьвер и вышел на дорогу. Барин хрипло крикнул:
— Все выходь, перегораживай! — и выскочил за Яшкой.
Рядом с ним встали Васька Зайцев, Конёк и Лягушка. Замахали руками:
— Стой! Стой!
Авто неслось, не снижая скорости.
Дурные предчувствия
Утром памятного дня в кремлевскую квартиру Ленина зашла его сестра Мария. Несмотря на ранний час, Ильич сидел за рабочим столом и что-то быстро писал бисерным неразборчивым почерком. Мария сказала:
— Володя, сегодня Сочельник, большой праздник. Надо бы навестить Надю в больнице… Базедова болезнь замучила.
— Поповский праздник? Тьфу, Машенька, чего ты мелешь! — Ленин часто заморгал глазами. — К тому же я был у Нади на прошлой неделе. Отдельная палата, Бонч-Бруевич хорошее питание обеспечил, врачи внимательные, Надя ходит веселая. Катастрофически занят, минуты нет свободной, в туалет бегом бегаю. Поднялся спозаранку, тысячи проблем, пытаюсь что-то решить.
— Все-таки праздник, отдохнул бы…
— Какой в задницу праздник! В стране разруха, люди мрут от голода! Преступность, насилия. Вот-вот вся Россия на дыбы встанет. Поезжай, Машенька, сама. Гиль без дела киснет, тебя отвезет. Скажи Бончу, он соберет корзину с деликатесами и фруктами. А я, прости, не могу, и точка! Завтра, может, съезжу.
— Завтра нехорошо, потому как Рождество. Люди будут смеяться: «Вождь мирового пролетариата — атеист, а поехал с поповским праздником Миногу поздравлять!» Сегодня, поверь, это приличней! И свежим воздухом подышишь…
Ленин поморщился, но ничего не сказал. Ему неприятно было слышать кличку — Минога. Большевики навесили кликуху на Крупскую, которую почему-то не любили.
Ленин вздохнул, хлопнул ладошкой по столу:
— Черт с тобой! Зудит, зудит: «Поехали, поехали!» Ну поехали. Распорядись с отъездом в четыре часа. Пообедаем и тронемся.
■ ■ ■
Началось все хорошо. В четыре часа шофер Степан Гиль подвел авто к подъезду. В авто сели сам Ленин, сестра его Мария Ильинична и здоровый мужик Иван Чабанов — охранник. Еще загодя с провиантского склада погрузили в багажник корзину. В нее положили фаршированную крабами и капустой стерлядь, сырокопченую колбасу, эклеры, бутылку крымского кагора и фрукты.
Вскоре авто мчалось по Сокольническому лесу. А вот и больница в двухэтажном доме среди густых деревьев.
Ульяновы пробыли возле Крупской минут пятнадцать и тронулись в обратный путь. Уже изрядно стемнело. Дорога была пустынной и накатанной. Гиль несся на большой скорости.
— Степан, ты очумел! — Мария Ильинична постучала в стекло, которое отделяло пассажиров от водителя. — Скользко ведь, сверзимся в кювет!
Заметим, что шофера при рождении записали не Степаном, а Станиславом. Он был поляк и в прошлой жизни на этом же авто возил супругу государя — императрицу Александру Федоровну. После революции его хотели как пособника старого режима расстрелять, но Ленин распорядился: «Пусть меня возит на царском авто! Он умеет водить и чинить!»
Ленин знал, что в этих лесистых местах даже днем шалят банды. Он успокоил сестру:
— Ничего, хорошо!
Заблуждение вождей
Вдруг Гиль крикнул:
— Люди на дороге, вооруженные! — и еще более добавил газа.
— Остановись, мать твою! — крикнул Ленин. — Буркалы разуй! Патруль это, стрелять начнут… Узнай, что им нужно?
Для чего надо было останавливаться, осталось исторической загадкой. Ильич успокоил Марию:
— Меня народ любит! Мне вчера о том Лева Троцкий рассказывал, он знает. Даже если это грабители, покажу документ, отпустят с почестями. Ленина народ любит потому, что счастье несет трудящимся.
Ленин не лукавил, он искренне верил в то, что говорил. Ленин не был глупцом, но он жил в замкнутом пространстве и, кроме приближенных, никого не видел и правду не ведал. Он и Крупская никогда не ходили пешком. Люди о них знали лишь по газетам. Зато людей, которыми правил, Ленин не знал вовсе. Это не было виной Ильича. Это было его бедой, как и всех правителей во все времена.
Приближенные постоянно льстиво жужжали в уши о его гениальности и о якобы всенародной любви к нему. Партийные газеты были заполнены славословием. Поэты, пораженные болезнью пресмыкательства, сочиняли хвалебные стихи. Прозаики не отставали от них.
Владимир Ильич искренне жаждал добра миллионам людей и наивно полагал, что миллионы это понимают и отвечают ему обожанием.
На деле никакой любви не было, а была всеобщая ненависть к предводителю тех, кто нарушил мирную сытую и спокойную жизнь ради какого-то химерического «светлого» будущего.
К авто подскочил рослый парень. Он рывком открыл дверцу, ухватил Ленина за пальто, потянул так, что отлетела пуговица. Выволок вождя наружу. Зарычал:
— Быстр-ро, выходь! Пер-рестреляю! — Яшка упер револьвер в голову Ильича.
Ленину было больно и стыдно. Трясущимися руками он протянул спасительное удостоверение:
— Товарищ! В чем дело? Вы меня не узнали? Я Ленин!
Гиль не выключил мотор. Из-за его шума и особенностей дикции Ленина Яшка не расслышал фамилии этого крошечного картавого человечка. Это, очень вероятно, спасло Ленину жизнь.
Яшка дернул из его рук удостоверение, сунул Коньку и, ехидно скривил рот, издевательски стал картавить:
— Хер с тобой, что ты какой-то Левин! Ты — фуфель! А я Яшка Кошельков! Cлыхал поди? То-то и оно! В темное время я хозяин города, ха-ха! Дай браунинг, а то у тебя с испугу клешни трясутся, вдруг стрельнешь.
Тем временем подручные Яшки шмонали пассажиров. У Гиля и охранника отобрали револьверы и документы, у Марии Ильиничны вырвали из рук сумку, которую она прижимала к груди и в которой лежали хорошие деньги, а с ушей заставили снять крупные бриллианты.
Васька Заяц сел за руль. Барин весело помахал рукой Ленину и его спутникам:
— С праздничком Рождества! — и мощное авто рвануло с места. Подпрыгивая и взлетая на ухабах, оно стремительно полетело вперед — к бандитским приключениям.
Не та карта!
Миновали Николаевский вокзал. Конек с любопытством разглядывал добычу. Вдруг завопил.
— Это не Левин! Это Ленин!
— Однофамилец, что ль? — Яшка оторопел.
— Написано: «Председатель Совета Народных Комиссаров»! И подпись Бонч-Бруевича!
— Господи! — застонал Кошельков. — Ну дурак я оголтелый! Бог к празднику такой подарок делал, а я… Васька, крути назад! Найти Ленина надо!
— Время сколько прошло… Теперь нас обложат!
— В Малаховку, в подвал посадим. Ни один леший не найдет. Пусть выпустят наших огольцов из Бутырки, тогда мы им вернем ихнего Ленина! А не выпустят, всех этих замочим…
Зайцев понесся обратно, взметая снежный вихрь и несколько раз едва не сбив прохожих.
За фалды Ленина держал
Ленин с компанией укрылись в райсовете. Дрожавший от пережитого ужаса Ленин приказал Гилю:
— Степан! Звони Петерсу. Скажи, пусть бросает все дела, негодяев этих ловит — банду Кошелькова.
Ленин обожал Якова Петерса, но теперь не на шутку разозлился на старого друга.
О Петерсе. В партию вступил еще в 1904 году. Заместитель председателя ВЧК, 32-летний Петерс отличался острым умом, беспощадной ненавистью к врагам революции и беззаветной преданностью Ленину. В 1938 году товарищ Сталин вдруг догадался, что большевик Петерс — враг народа! Пришлось на всякий случай Петерса расстрелять.
Гиль соединился по телефону с Петерсом, сказал:
— Яков Христофорович, нас ограбил Яшка Кошельков… Авто отняли! Как отняли? Навели револьверы на Владимира Ильича! Чего Ильич не стрелял? Так браунинг тоже отняли! Бандитов ловить надо. Они на нашей машине уехали…
Ленин не выдержал, вырвал трубку из рук Гиля.
— Петерс, вы как работаете? Москва кишит бандитами. Вы не понимаете угрозы? Два врага у нас — внешние и внутренние. Ваша обязанность раздавить внутренних гадов. Или они раздавят нас! Вы обязаны беспощадно уничтожать врагов!
Хитрый Петерс отвлек гнев вождя:
— Владимир Ильич, за вами в Совет пришлю свое авто и два, нет, три грузовика чекистов. Это для вашей, Владимир Ильич, безопасности. Будут очень быстро…
Закончив разговор с Лениным, Петерс немедленно командировал в Сокольники отряд чекистов, затем поднял на ноги бойцов. Приказал:
— Всему наличному составу чекистов и милиционеров прочесать Москву — вдоль и поперек. Отыскать Яшку Кошелькова и авто товарища Ленина. Организовать налеты в гадюшники, где обычно гнездятся преступники: Хитровку, Черныши, Ермаковку в Орликовом переулке, Бахрушевские дома в Козицком переулке, владения купца Солодовникова на Второй Мещанской. Останавливать и обыскивать все авто!
…Авто вернулось в Сокольники. Увы, ни Ленина, ни его спутников уже не было видно. Вдруг Васька дал полную скорость и помчался прочь.
— Ты чего? — изумился Яшка. — Спятил?
— Оглянись, там три открытых грузовика, красноармейцы разгружаются.
Яшка сквозь зубы прошептал:
— Ну-с, карта не та пошла! Я держал Ленина за фалды! Эту мразь убить надо было! Всю Россию взбаламутил…
Неуловимый Яшка
Чекисты шмонали воровские хазы и притоны. Они оцепили вокзалы, контролировали дороги в надежде по горячим следам отыскать и перестрелять Яшкину банду — от первого до последнего.
Еще третьего апреля восемнадцатого года Дзержинский в «Известиях» обещал навести порядок в Москве. Предлагалось всем уголовникам «в двадцать четыре часа» покинуть город. Иначе «каждый преступник будет расстрелян на месте».
Как сказал покойный поэт, «мечты, мечты, где ваша сладость?» Бандиты не только остались в Москве, их ряды множились и крепчали.
…Отважные чекисты в ту ночь ликвидировали, то есть расстреляли, несколько десятков уголовников и просто подозрительных личностей — для устрашения и отчетности ради. Отчетность на Лубянке всегда уважали, план по посадке и ликвидации во все времена перевыполняли. Хотя тюрьмы были забиты под завязку, туда свезли еще толпы задержанных, в большинстве невиновных.
Ленин, малость успокоившись, издал очередной декрет под заголовком: «Принять срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитизмом».
Как полезно вождям хоть иногда оказаться в шкуре простых людей!
Начальник Центрального управления УГРО Розенталь письменно отчитывался Ленину:
В целях расследования разбойного нападения на Вас при Вашем проезде по Сокольническому шоссе, а также в интересах пресечения бандитизма подвергнуты аресту все лица, заподозренные в причастности к нападению. Удалось задержать и арестовать до 200 человек.
А Яшка? Он как в воду канул. Не был арестован ни один из его банды, которая, по рапортам чекистов, уже превышала сто персон. Хм, у страха глаза велики! На деле их было в пять раз меньше.
Вот это праздник!
Пока чекисты собирались с силами, Яшка время зря не тратил.
Бандитам в ту ночь удалось хапнуть почти три килограмма золота, большое количество платиновой проволоки и больше сотни николаевских золотых червонцев.
У Яшки на Солянке, в большом доходном доме была надежная хата. Там жила влюбленная в Яшку баруля-красавица. Яшка с подручными безвылазно просидел там шесть дней, пока чекисты пар не выпустили.
Зато Павлов-Козуля уже следующим праздничным утром прибежал в храм во имя Христа Спасителя. Козуля тайком в ящик для пожертвований высыпал целую пригоршню золотых червонцев и долго замаливал свои и чужие грехи:
— Матерь Божья! Прими молитву покаянную в светлый день Рождества Христова, сына Твоего. Прости меня, поганца недостойного, пьяницы и блудодея, душегубца позорного. Стал я хуже кала собачьего, желатель греха сластолюбивого! Наставь меня на путь истинный, христианский и добродетельный! Одолела нас рать бесовская, иудейская, полонила земли российские, на грех смертный нас подвигла…
И бил разбойник лбом пол, виноватился, просил прощения себе и своим дружкам разбойничьим.
Видать, не услыхала Матерь Божья его слов, судьба готовила участь печальную…
Полезное знакомство
Итак, вождь мирового пролетариата был очень зол на Яшку. И каждый день теребил Дзержинского:
— Что Кошельков? Когда поймаете? Обнаглел до того, что материальную помощь оказывает сиротским приютам. То есть плюет в лицо большевистской власти.
— Скоро, Владимир Ильич! Обложили его, как бешеного зверя! Удалось внедрить в его банду сотрудника ЧК Ведерникова. День-другой, схватим Яшку.
Банду Кошельков не очень большую сколотил, но люди крепкие, профессионалы, срока волочившие. Так что бежали дни, недели, Яшка грабил банки, ювелирные мастерские, самолично развозил корзины с шоколадом и печеньем по многочисленным детским приютам.
Не выгорела затея с подсадной уткой. Вот как этот эпизод описан в секретном отчете НКВД: «Обзор деятельности ББ — ударной группы по борьбе с бандитизмом».
Зверское убийство с целью мести сотрудника Уголовного Отдела МЧК Ведерникова. Кошельков не умел прощать измены. Узнав, что Ведерников содействует органам власти в его поимке, Кошельков совместно с несколькими товарищами из своей банды (Емельянов и Мартазин) явились на квартиру Ведерникова в Малом Ивановском переулке, в присутствии родных последнего, устроили над ним суд и, объявив ему смертный приговор, расстреляли здесь же, в квартире. Детей и сожительницу не тронули.
Любовь доведет до гроба
Беда придет, когда ее совсем не ждешь.
По какому-то случаю повязали приятелей Кошелькова: Лешку Картавого и Гришку Кобылью Голову. Прежде чем к стенке поставить, стали их допрашивать, да так, что в камеру идти уже не могли: весь организм отбили, мочились кровью, зубов передних не оставили, сволочи!
Вопрос был один:
— Как найти Кошелькова?
Ну, Лёха не выдержал, скорей помереть хотелось, прошамкал кровавым ртом:
— Невеста его Ольга Федорова, в нумерах на Солянке живет… Может, знает?
Полетели чекисты на Солянку в большой доходный дом, тот самый, в обширных подвалах которого разместились соляные склады. Ворвались в квартиру Федоровой. Та на пианино прелюды Листа играет. Редкой красоты девица, с презрением смотрит на чекистов.
— Что, пожар? Почему без стука врываетесь?
Те орут, оружием размахивают:
— Говори, где Яшка! — разбежались по квартире, ищут.
Федорову на испуг не возьмешь, в ответ строгим тоном:
— Ах, вам Яков Иванович нужен? Вот и ищите его. Тут его нет!
— Ты, гражданка Федорова, с Яшкой в полюбовной связи состоишь. Ты должна сказать, где он прячется, иначе мы тебя как пособницу…
— Цыц, гегемоны! Я его сто лет не видела и очень скучаю.
Стали шмонать, а в комоде красивым почерком записка от Яшки: «Олечка! Смотался в Вязьму. Свадьба у Сеньки Дырявого. Скучаю. Умираю от бурной страсти. Целую сто тысяч раз ручки и дрючки!»
Ольгу арестовывать не стали, а установили за ее квартирой круглосуточное наблюдение. Интересовались бандитскими связями.
Ольга Федорова… Яшка втюрился в нее по уши. Ольга — единственная, неповторимая! На других женщин больше не обращал внимания, хотя многие из них глядели на щедрого красавца с вожделением. Яшка любил повторять сочиненный им афоризм: «Самая бескорыстная любовь — это за деньги!» Женщины с этим соглашались.
С громадными голубыми глазами и сочными губами, Ольга в конце концов станет роковой в жизни отчаянного разбойника Яшки Кошелька.
…В Вязьме гуляли хорошо. Сенька-жених играл на баяне, Яшка душевно пел, остальные подпевали:
Приморили, гады, приморили!
Загубили молодость мою.
Золотые кудри поседели.
Я у края пропасти стою…
Песню испортили чекисты, повязали нетрезвого Яшеньку, скрутили ручки белые в блатных наколочках.
Бог, видать, любил Яшку. Невероятным образом ему удалось бежать чуть не у ворот ВЧК на Лубянке.
И снова Ленин бушевал, и снова Яшка жил весело и богато. Увы, все хорошее в конце концов заканчивается.
Взбешенный Ленин, не избегая простонародных выражений, грассируя сильней обычного, отчитывал Феликса. Феликс, напоминая произношением о своем польском происхождении, жестко выговаривал Петерсу. Петерс с отчаянным латышским акцентом орал на рядовых, ни в чем не виноватых бойцов.
Зато в народе с упоением рассказывали легенды о неуловимом бандите-красавце Яшке Кошельке, о его щедрости, о том, что он помогает сиротам, грабит только богачей. По сравнению с этими легендами меркли подвиги заграничного Робин Гуда. Это был тот случай, когда простые люди сочувствовали разбойнику.
А что Яшка? Он устал от бандитской жизни, устал прятаться, устал вздрагивать при каждом стуке в дверь. Читатель удивится, но Яшка вел дневник (хранится в архиве ФСБ). Красивым почерком, весьма грамотно, Яшка писал: «Неужели все кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать… Боже, как я себя плохо чувствую — и физически, и нравственно! За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину». И далее: «Как жаль, что я не убил Ленина».
Под последней фразой подписались бы многие русские люди.
О смерти и о любви
Тем временем судьба вынесла свой приговор. Чекистам в руки попались несколько налетчиков из банды Кошелькова. Их долго не держали, быстро ставили к стенке. Один хотел «купить» жизнь. Он назвал адрес, где затаился Яшка: Старый Божедомский переулок, 8.
Чекисты понеслись по адресу. Яшка Кошельков, напичканный пулями, умер в Лефортовском тюремном лазарете. Удивительно, но он жил еще восемнадцать часов! В бреду, коснеющими губами он повторял единственное слово — «Ольга». На лице застыла странная печальная улыбка. В последние мгновения он думал о той, которая навсегда покорила его сердце. И которую никогда не увидит…
Мне довелось видеть тюремное фото Ольги: чистое красивое лицо, сочные крупные губы, светлые глаза и толстая русая коса. В такую влюбиться немудрено.
Эпилог
Мой добрый знакомый, один из латышских стрелков — Артур Карлович Спрогис, долгие годы одиноко жил в Большом Гнездниковском переулке, 10. Порой я заходил к нему. Он радовался моему приходу. Спрогис рассказывал потрясающие истории.
Так вот молодой Спрогис находился в добрых отношениях со своим земляком Яковом Петерсом. Тот рассказал, что, когда Дзержинский узнал о гибели Яшки, он с непонятной грустью вдруг произнес:
— Вот это натура! Жаль, что Яшка пошел по кривой дорожке. Каким был бы замечательным чекистом — умный, бесстрашный!
Зато Ленин, узнав о ликвидации Яшки, был счастлив:
— И мой браунинг обнаружили? Очень, очень хорошо, товарищи! Собаке, так сказать, смерть собачья! Труп сжечь и спустить в канализацию!
— Артур Карлович! Что стало с Ольгой?
— А что Ольга? Вышла замуж за какого-то нэпмана, приняла двойную фамилию. Жила безбедно. Думаю, Яшка своевременно о ней позаботился. На комоде она держала в рамке фото Яшки, которое он подарил ей в краткое время их страстной любви. Потом Ольга исчезла с горизонта. Кажется, осуществила Яшкину мечту — перебралась в США, вместе с мужем.
Я заглянул в справочник «Вся Москва. 1923 год». В первой части на странице 441 я нашел фамилию: «Федорова-Петручик Ольга Григорьевна. Спиридоньевская ул., 12, кв. 3». Может, это наша героиня? В справочниках, вышедших позже, эта фамилия уже не встречается.
Вот такая трогательная история. История о ненависти вождя и о любви разбойника.
(Газетный вариант)