Оказалось, что попасть в Снегурки не так-то просто — все места заняты профессионалами (артистами, массовиками-затейниками со стажем), тем более что новогодние каникулы для них самая что ни на есть хлебная пора — кто же захочет делиться? Да и определенными качествами и какими-никакими навыками надо обладать: например, высоким или звонким голосом, чтобы собирать детишек в хоровод вокруг елки, звать Деда Мороза или загадывать с ними загадки. А у меня голос такой низкий, что врачи обычно спрашивают: «Давно курите?» — и с подозрением относятся к моему заявлению, что я ни-ни, да и в семье ни одного курильщика.
— Зато у меня с коммуникацией хорошо, — объясняю я знакомой артистке Саше Скориновой, которая, немного подумав, согласилась уступить мне на время костюм снежной девочки. Наверное, Саша верит в меня, как верит режиссер в талантливую дебютантку, и назначает мне явиться в 11.00 на грим в Театриум на Серпуховке под руководством Терезы Дуровой. Более того, обещает поставить свое руководство в известность о такой внезапной и неожиданной замене. Руководство в лице Терезы Дуровой посомневалось, но все-таки согласилось. «Ну... посмотрим...» — сказала худрук Тереза с трудным отчеством Ганнибаловна. И добавила: «Вы там на всякий случай ее подстрахуйте». «А какие такие всякие случаи могут со мной произойти?» — подумала я.
Итак, «Серпуховка». 11.00. Грим.
Села я на грим и задумалась, а что это за такой фрукт — Снегурочка? Откуда взялась и сколько ей лет? Как выяснилось, с этим персонажем все не так просто. Долгое время было не совсем понятно, кто она — девочка (раз внучка) или молодая девушка? Например, на старинных открытках, как правило, Снегурка изображена девочкой, цеплявшейся за Дедморозов малахай. И только благодаря драматургу Александру Островскому, написавшему одноименную пьесу на основе обработанной Афанасьевым сказки, Снегурка все-таки подросла. Кстати, в том фольклорном источнике ее звали вовсе не Снегурочкой, а очень смешно — Снежевиночкой.
Гримирует меня сама Снежевиночка — тьфу ты, Снегурочка, уступившая свой роскошный костюм на полчаса.
— Саш, а какой лучший грим для Снегурки? А то я таких раскрашенных видела... — спрашиваю у Скориновой.
— Грим светлый и не тяжелый, она же девушка, — говорит Саша и легко так проходится кисточкой по моему лицу. Тут рассказывать нечего: чуть пудры бросить и румян — светлый образ и готов.
— Нет, все-таки надо тебе ресницы наклеить, — критически осмотрела меня экс-Снегурка и пошла к гримерам. А в этот момент я узнаю тонкости в работе с детской массой. Нюансы мне излагает Зайка, она же артистка Маша Морозова, одетая в пухлый заячий костюм.
— Я вот замечаю уже не первый год — дети до Нового года очень агрессивные, местами буйные. Может, потому что устали, выдохлись к концу года? А после праздника они спокойные, так что не бойся. Если бить будут, то не Снегурку, а нас со Снеговиком.
Бить?!! Чтобы дети на елке нападали на сказочных зверюшек или на милого Снеговичка? Ужас — со страхом смотрю я на Люсю Марфелеву — они с Морозовой большие специалисты на новогодних представлениях, устраиваемых перед спектаклем (их правильно будет назвать раусом).
— Еще как бьют: карандашом колют, ногами пинают. Не все, конечно, но попадаются елочные садисты.
— А еще они вопросы любят задавать. Тут наши ребята рассказывали, как на одной елке мальчик у Деда Мороза спросил: «Дедушка, а дедушка, Снегурочка-то у тебя сексуальная?»
Мне стало как-то не по себе. Снегуркин энтузиазм начал таять, как снег под солнцем. Но тут пришла Саша с сумасшедшими по красоте ресницами (длинные, загибающиеся, василькового цвета), и настроение мое улучшилось. А уж когда костюм внесли... Боже, что это за костюм! Не какая-нибудь одноразовая подделка — все настоящее, волшебное: голубой атлас, белая меховая оторочка по подолу и вороту и серебристые снежинки по всей голубой шубе — словно звезды среди яркого дня высыпали. И шапка с белой косой. Я кос отродясь не носила, а тут привычным движением на плечо кидаю — значит, зерно образа прорастает. В зеркало глянула: я ли это или снежная барышня?
— Ой, какая ты! (У Саши в глазах восторг.) Да ты не бойся, дети верят в Деда Мороза и Снегурочку. Ко мне вчера, когда я работала, одна девочка подбежала и защебетала: «Снегурочка, а я знаю, что ты самая, самая настоящая». Я чуть не заплакала. Ну, пора, пойдем, Дед Мороз ждет, ты, главное, иди за ним, не отставай и подол придерживай, чтобы не упасть. Помнишь загадку, которую ты должна сказать детям? Я повторяю ей как заклинание немудреный текст типа: «Вот вам загадка, скажите ответ — волшебнее этого времени нет».
Кстати, еще один интересный факт о главных родственниках Нового года: после революции 1917 года большевики запретили все ритуалы, связанные с празднованием Рождества и Нового года. Первое же официальное публичное явление вместе Деда Мороза со Снегурочкой состоялось на елке в Доме Союзов только в начале страшного для страны 1937 года.
А до нашего явления в фойе театра разогрев детей берут на себя Зайка и Снеговик — полчаса они разыгрывают веселый мини-спектакль «Книга пожеланий Деду Морозу», поставленный режиссером Леонидом Столыпиным (такие новогодние раусы — особое искусство, и мало кто умеет их качественно делать). Я потом почитала эту книгу и страшно удивилась — все рекорды бьет желание получить собачку или котеночка, потом идет Барби, за ней — Playstation. И только один ребенок коряво, как мог, написал: «Хочу дзып».
11.30, фойе «Театриума».
Выходим с Дедом в толпу, кажущуюся мне плотно склеенной кричащей массой: «Де-ду-шка Мо-роз!!!!!» Вот сразу видно, что Дед мой (артист Сергей Голубев) человек бывалый — он эту массу в один момент рассекает, я за ним только успеваю. Поднимаемся на эстрадку к елочке, мой Дед ритуально здоровается с ребятишками — «девчонками» и «мальчишками». Без этого ритуала елка не елка, а ободранная палка.
За вьюгою белой,
На крыльях метели
Сюда со Снегуркой
Спешили, летели...
А я тем временем разглядываю толпу. Дети прекрасны — ясные глаза, полные беззаветной веры в Деда Мороза со Снегуркой, машут мне руками (мол, обрати на меня внимание). А вот родители... Да... некоторые из них заслуживают не чуда, а хорошей порки. Одни нагло и бесцеремонно отталкивают чужих, чтобы, значит, своих к эстраде поближе поставить. Другие во весь голос орут: «Миша, Настя, Захар... посмотри на маму» — и снимают чад на мобильники. Но есть еще одна разновидность родителей, отличающаяся от всех остальных тем, что в глазах их читается одно большое подозрение к тем, кто стоит на эстраде и работает с их же детьми. Они как будто сканируют и меня с Дедом, и Зайку бедного со Снеговиком — на предмет возраста, благонадежности и, главное, соотношения цены, заплаченной за билет в театр, и качества предоставляемых новогодних услуг. Очень неприятны мне такие родители. Настолько, что я даже забываю загадку, которую так добросовестно заучивала за кулисами. Спасибо партнерам — подстраховали и общими усилиями вытянули.
Несколько минут на сцене показались мне если не вечностью, то по-особенному текущим временем. Дети двадцать первого века хором и невпопад кричали: «Новый год!» и «Дедушка Мороз!» и ужасно довольные отправились на спектакль.
— Ну что, Снегурочка, жива? — спрашивает меня Тереза Дурова. — А у тебя неплохо получилось. Может, на сцену хочешь теперь — в спектакле попробовать? У нас есть лишний костюм.
Я не верю своим ушам — мечта, которой я мучила несколько лет разных режиссеров, а те искали предлог, чтобы вежливо мне отказать, кажется, начала сбываться. Не новогоднее ли это чудо, подумала я и пошла переодеваться.