— Максим, что нового вам хотелось сказать этой пластинкой после столь долгого перерыва?
— В ней есть принципиальные отличия от предыдущих. Во-первых — бескомпромиссность, присутствовавшая, на мой взгляд, и в альбоме «Бокс» 2000 года, который хоть и не стал успешным, но является моим любимым. В новой работе она проявилась в меньшей степени, в том смысле что здесь уже есть однозначно успешные песни, прошедшие проверку и на концертах, и на радио, — «Чукотка», «Яйца Фаберже», «На Байкал». На альбоме есть несколько смысловых блоков. Вот эти вещи и еще один трек «Ангара» вошли в так называемый русский по духу блок, который делает пластинку в каком-то смысле беспроигрышной и полностью отличает ее от всех других альбомов. Есть еще одно сходство с «Боксом», хотя и формальное, но очевидное — альбом записывался в России, сводился в Германии. Было много суеты. Сложно сказать, стоило оно того или нет. Русскому слушателю в основном ведь нужно только одно: чтобы трек музыканты написали на русском, не сильно углубляясь в технологические дебри, но нам самим было важно и качество звука. Альбом получился очень пестрый и разношерстный, но воспринимается абсолютно цельно благодаря правильной расстановке песен. Боялись, что ничего не выйдет, но в итоге все срослось, получилось интересное и бескомпромиссное музыкальное путешествие.
— А на какие компромиссы до этого приходилось идти группе «Ногу свело!»?
— Себе мы всегда были верны, и это позволило нам остаться все той же чудаковатой и нелогичной группой. А компромиссом можно назвать каверы, которые мы когда-то делали. Я этого не люблю, хотя все их хвалят, и мы работали по-честному, старались сделать хорошо. Еще было время реалити-шоу, которые подчас становились для артистов важнее собственной музыки. Наше участие в «Последнем герое» было тоже своего рода компромиссом. Но я искренне увлекся проектом и два сезона жил им. Кроме того, там в итоге я тоже проявил себя как музыкант, написал песню «Я не последний герой» в двух версиях. Так что те компромиссы, которые вспоминаются, не были какими-то очень болезненными. Написание для альбома «Съешь мое сердце» русских по духу песен в стиле былой «Куклы» не было компромиссом, потому что происходило не из-под палки. Создание части саундтрека для фильма «Турецкий гамбит» стало для меня компромиссом только в смысле сложности организации процесса. Работа с большой командой в структуре, где сроки жестко регламентированы, требует бесконечного терпения. Меня не пытали, надо мной не издевались, у меня был спортивный интерес: смогу ли я вытерпеть работу в подобном режиме, более беспокойную и нервную, чем в том ритме, к которому я привык, когда делаю песни для себя. Может, кто-то назовет компромиссом те затраты времени, энергии и финансовых средств, которые были брошены на создание альбома «Съешь мое сердце», когда ты понимаешь, что и десятая часть всего этого не окупится. А можно, наоборот, посчитать это бескомпромиссностью, потому что мы сделали то, что хотели, несмотря ни на что. Мы не хотим умирать, мы хотим развиваться как творческий коллектив, и нас совершенно не устраивает общее отсутствие развития в музыкальной сфере в России. Мы пытаемся подать голос, в том числе за рубежом, и своими силами что-то изменить.
— Почему, кстати, у российских музыкантов появилась мода петь на английском?
— Это не связано с модой. Это связано с тем, что огромный пласт музыкальной культуры был создан на английском языке, поэтому музыканты из разных стран обращаются к нему. Кроме того, в мировом звуковом пространстве он всегда будет звучать объективно лучше, чем русский (при всей его глубине), чем японский, китайский, немецкий, французский или какой-либо другой язык. До альбома «Съешь мое сердце» у нас вышла пластинка «Fast Food Kids», которую мы не могли выпустить под именем «Ногу свело!» как экспортную работу: он был выпущен под именем Max. По своему содержанию он весьма разнится с альбомом «Съешь мое сердце», хотя есть зеркальные истории. Некоторые песни вошли в одинаковом виде в оба альбома, другие на англоязычной пластинке вышли полностью на английском, а на «Съешь мое сердце» в модифицированном виде, с соединением русского и английского текстов, а сами тексты не являются точным переводом.
— Как, на ваш взгляд, группа эволюционирует с годами? Я заметила, что на новом альбоме много экспериментов со звуком…
— Это самый лучший комплимент, который мы можем услышать! Действительно, когда мы репетируем новые песни, то понимаем, что звук стоит стеной. Мы рады такому результату и считаем, что нашими учителями во многом стали те музыканты из других стран, которые стояли у истоков рок-н-ролла и других альтернативных жанров. Мы всегда экспериментировали, строили свою музыку на звуке слегка грубоватой гитары, который конфликтует с моим резким вокалом и клавишными. Сейчас мы работаем в том числе над старыми песнями через призму нового звука и уже не будем исполнять их по-прежнему.
— Из-за того, что «Ногу свело!» — одна из немногих альтернативных групп, ставших массово популярными, некоторые называют вашу команду мейнстримовой. Как вы к этому относитесь?
— Я к этому отношусь скептически по нескольким причинам. Во-первых, если говорить о профессионализме, шоу-бизнес-индустрия в России настолько уродлива, а понятия настолько искажены, что часто люди, произнося, например, слово «мейнстрим», не понимают его значения. Во-вторых, еще 15 лет назад люди, которым не приходило на ум ничего более оригинального, стали кричать, что «Ногу свело!» опопсели. А причиной этому стало появление некоторых песен, которые в итоге стали классикой. Потом прошло какое-то время, и цепные псы снова стали лаять, что «Ногу свело!» опопсели после появления других песен, забыв, что они это уже говорили. Третья причина состоит в том, что альтернативная музыка в западном понимании — очень выигрышная музыка, и мне это понимание близко. Если ты хочешь влиться в западную культуру как мейнстрим-музыкант, тебе будет сложнее во всем. Во-первых, конкуренция выше в миллион раз, во-вторых, денежные суммы, необходимые, чтобы пробиться в этой сфере, естественно, выше. Если западные люди слышат новый коллектив, они с большей благосклонностью отнесутся к альтернативной группе, потому что в понимании западного человека альтернатива — это то, что дает свежее дыхание культуре страны, а мейнстрим — в лучшем случае что-то стандартное, в худшем — вообще подражание.
— В России отношение к альтернативной музыке может измениться?
— Я думаю, что отношение к альтернативной музыке в России не намного хуже, чем за ее пределами. Дело в другом: здесь просто никому ничего не нужно, не нужно никакого движения вперед. Причем самое интересное, что все может существовать рядом: на одном радио звучат мировые эстрадные хиты, на другом — зарубежный рок-н-ролл, а на третьем — русский говнорок. И люди, зацикленные на нем, будут пребывать в этом состоянии еще долгие годы.
— Хиты помогают музыканту развиваться или загоняют его в рамки, формируют однобокое восприятие у слушателя?
— Хиты должны быть у любого коллектива. Когда кто-то кричал, что группа «Ногу свело!» — группа одного хита «Хара Мамбуру», это было обидно. Но потом появились «Лилипутская любовь», «Сибирская любовь», «Московский романс» и так далее, лай прекратился. То, что представление о группе у массового слушателя складывается по хитам, не страшно. Страшно, если у группы один хит. А когда на нас нападали за «Хару Мамбуру», я отвечал, что у каждого Eagles есть свой «Отель Калифорния», этого не надо бояться и стыдиться. Мы уже доказали и себе и слушателям, что мы группа не одного, не двух и не пяти хитов.
— У вас есть легендарная «Матная песня», про которую даже статьи отдельные в блогах и электронных СМИ писали. Как вы относитесь к новому закону о запрете нецензурной лексики, в том числе в песнях?
— Нам до определенной степени наплевать, потому что «Матную песню» мы прекратили исполнять много лет назад по причинам, уж точно не связанным с законом, вышедшим полторы минуты назад. При этом я не могу с уверенностью сказать, что мы ее точно никогда исполнять не будем. Есть варианты — исполнять, не исполнять или петь вместо матного слова «жуй-жуй!» Кайф в таком случае, конечно, теряется. Но для нас этот вопрос остро не стоит. А тем, кто строит весь свой репертуар или большую его часть на мате, и следует озадачиваться на эту тему. Мне, собственно, что за них переживать?! У меня свои думки.
— Элементы сюрреализма и легкого трэша в песнях — часть имиджа или средство самовыражения?
— Это часть нашего отношения к миру. Команда, работавшая над тем, как представить персонажа Max, от лица которого я выпустил «Fast Food Kids», стала создавать такие элементы образа (например, для использования в соцсетях), которые мне были не близки: они были веселыми, но никак не отражали мое истинное лицо, а демонстрировали какую-то совсем другую личность, местами были даже грубоваты. Мне с трудом удалось избавиться от этих элементов, потому что, работая с большим количеством людей, приходится учитывать их мнение. Когда я рассказал эту историю знакомому американскому саунд-продюсеру, он сказал мне: «Макс! Чувак! Только когда ты естественен, ты будешь развиваться и гармонично существовать в своем образе, как только ты начнешь быть неестественным, ничего не получится». Вот сюрреализм — это часть нас, элемент нашего отношения к жизни. Мне грустно смотреть на то, что сейчас происходит со многими русскими группами. Они прекрасно знают: чтобы тебя взяли на радио, у тебя должны быть конфликтный голос, элементарная мелодия и неяркий припев. У американцев, например, по-другому: они часто называют припев «hook» — в переводе «крюк». И это то, что цепляет, что все мы запоминаем и кричим в залах, барах, на стадионах, то, чему мы подпеваем. Русичи «крюков» не делают, потому что на радио свои законы. В итоге все начинают вот так вот «конфликтно» и при этом серо петь, в основном употребляя слова «война», «кручина», русские мотивы, насильно привнесенные в ту часть культуры, которая их использования не предусматривает. Это все равно, что привнести в искусство карате приседания из серии «во поле березка». То же самое делают многие российские артисты в музыке. И в таком миксе нет драйва. Отсутствие самого себя, желание молодого поколения соответствовать канонам убивают. А что делать молодым? Увы, если у них не будет подражания портвейно-подъездным гармошечникам, они никуда не пробьются. Вот такой парадокс. А мы делаем свою музыку по-другому. Конечно, обидно, что никому ничего не нужно, но жить по-старому и следовать искаженным понятиям нам не хочется.