— Вообще-то мы сами в шоке, — говорит мне арт-директор GIFTA Кети Долидзе. — Обычно в это время у нас золотая осень, плюс 20, а тут как у вас в Москве — прохладно и разве что снег не идет. Да, с погодой не повезло, но зато нам повезло с «Дядей Ваней».
Вахтанговцы на фестивале отыграли два спектакля на площадке Русской драмы имени Грибоедова. Кстати, театр этот во многих смыслах оказался для вахтанговцев примечательным. Скажем, совсем рядом с ним расположена бывшая гимназия, где учился Евгений Вахтангов — выходец из состоятельной армянской семьи, но связавший жизнь только с русским театром.
— А вы знаете, какие люди у нас работали? — интересуется у меня директор Грибоедовского театра Николай Свентицкий, человек холерического темперамента, в длинном пестром шарфе. — Булат Окуджава здесь в статистах бегал, а его выгнали. И знаете за что? (Ему явно не нужен мой ответ. — М.Р.) Стоял как-то он солдатиком без слов в одном спектакле, а товарищ его расколол, то есть рассмешил, он засмеялся — его и попросили. Наверное, правильно сделали, а то кем бы он стал?..
В два фестивальных дня Грибоедовский трещал по швам — столько желающих было попасть на московского «Дядю Ваню». Много я приемов видела, но как вахтанговцев принимали в Тбилиси... Круче, чем чеховскую Аркадину из «Чайки»: «Ах, как меня принимали в Харькове, — декламировала она. — Студенты подарили мне брошь». А в Тбилиси заняты все места, включая откидные и приставленные, на полу в проходах живого места нет. Зрители, не сдерживаясь, кричали после отдельных сцен, а в финале стоял стон. Цветов мало (только от фестиваля), но это потому, что живут люди скромно, если не сказать — за чертой. Но об этом — позже.
А за кулисами не протолкнуться: студенты в ожидании, пока артисты разгримируются, забивают коридор — ждут Вдовиченкова, Симонова, Максакову, Маковецкого — с листочками и ручками. Непривычная для нашей реальности нескрываемая восторженность — как в старом кино про экзальтированных курсисток, гимназистов, в обморок падающих при виде кумиров. Нет, в обморок никто не грохнулся, но слезы восторга я видела.
Вообще GIFT — едва ли не единственный тот мост, что соединяет Россию и Грузию, хотя и с односторонним движением: в сторону Грузии. При всем своем международном статусе, мировых именах, приезжающих на фестиваль с 1997 года, русский театр здесь — на особом положении. Такова политика его матери-основательницы Кети Долидзе. Она — дочь патриарха грузинского кино, его, собственно, и создавшего, Семена Долидзе. Горячая и красивая грузинская женщина унаследовала от отца страсть к открытиям, созиданию, невзирая на времена и власть, стоящую у руля.
— Кети, вас не упрекают, может, в чрезмерном сочувствии к русскому искусству? Все-таки после конфликта в Осетии наши отношения изменились.
— Сейчас нет ни одного упрека. Когда у власти был Саакашвили, меня обвиняли в «русофильстве», рисовали на меня карикатуры. А мне плевать, я же понимаю, что они на ненависти к России делают карьеру. Пусть рисуют, пусть я — враг народа, но это смешно. Знаешь, как однажды было: на одном фестивале Саакашвили сделал все, чтобы встретиться с Андроном Кончаловским, тогда приезжала к нам его «Чайка», и встреча состоялась в доме одного нашего предпринимателя. До четырех утра с ним сидел, говорил про дружбу народов, называл меня ангелом фестиваля, а в ноябре 2007 года сделал этот ужас: травил людей, студентов газом. Тогда творилось что-то жуткое. Я так тебе скажу: каждая власть, когда начинает использовать силу, начинает умирать. Это всегда начало конца. И в результате Саакашвили закрыл GIFT, пять лет его не было. А Иванишвили вернул фестиваль.
— А Россия вам помогает?
— В этом году я никого не беспокоила. Но с 1997 года, практически с самого начала, у нас был ангел-хранитель — Людмила Ивановна Швецова. Она столько сделала для фестиваля! В 99-м вообще не было денег, и она прилетела на «Тбилисобу», то есть на наш День города, с артистом Малого театра Сережей Еремеевым и привезла уникальные записи из Малого театра, уникальную библиотеку, и мы все книги тогда отдали в школы, библиотеки. Она привезла спектакль Горевого. И фестиваль состоялся. Я с ней часто говорила по телефону, и она мне ни разу не сказал, что больна. Как я теперь плачу по ней, как скорблю...
Нам всегда помогал Михаил Швыдкой, он большой друг. Может, на будущий год я обращусь к Министерству культуры России, к Москве. Но если это кому-то не нравится — не страшно. Наш зритель исхудал за последние 20 лет. Я же приглашаю искусство высшего разряда: Вахтанговский — высокий класс, Кульбертбалет — это же чудо, если лаборатория, то как у Крымова… Честь была, когда приезжал с мастер-классом Анатолий Васильев. Когда у тебя такая планка, ниже опускаться нельзя.
Надо сказать, что изначально Долидзе задумывала свой GIFT как фестиваль искусств: кроме театра были кино, художественные акции, выставки, и главное, что произошло, — фестиваль спас знаменитый старый Тбилиси, который в 90-е годы стоял как неживой.
— Весь старый город был мертвый, и мы тогда на двух улочках устроили художественные акции с шотландскими студентами и нашими художниками, работал уличный театр из Франции. Там, где был караван-сарай, шли ночные встречи, гуляния… И тогда бизнесмены обратили внимание, стали вкладываться в старый город. Это сейчас там дорого арендовать место для искусства, а тогда ничего не стоило. Ресторанов не было, ничего не было — все играли бесплатно.
Сейчас фестивальный центр сместился в Театр имени Михаила Туманишвили, внутри похожий на старинный дом: круглые столы под скатертями в фойе, лампы с абажурами — будто и не в театр ты пришел, а в гости к хорошим людям, где тебя приняли, накормили, обогрели, а не обобрали.
И тут я должна сказать о главном герое GIFTa — Тбилиси, городе теплом, несмотря на ненадежную погоду; щедром, несмотря на его очевидную бедность; красивом, несмотря на обветшалость прежних роскошных кварталов. Тбилиси — край солнца и роз — сегодня больше напоминает разоренное дворянское гнездо, которое старается выжить, сохраняя достоинство. Пока отреставрированы дома на главных проспектах — Руставели и бывшем Плеханова, но делаешь шаг в сторону — и натыкаешься на облезлые стены, обвалившуюся штукатурку, покосившиеся балконы с некогда изящнейшими решетками, облезлые двери с ржавой ковкой и пустые глазницы окон, заделанных фанерой.
Но именно здесь понимаешь, что бедность и агрессия никак не связаны между собой. Да, люди живут очень трудно, многие (а не единицы) сводят концы с концами. А как иначе при пенсии в 150 лари (примерно 85 долларов) — замороженная курица стоит 12 лари. Старушки на улицах просят подаяния, много профессиональных детей-побирушек, за которыми присматривают опытные дяди и тети. Зарплата артистов, например, в театре Туманишвили — на рубли 13–17 тысяч выходит. В Грибоедовском артисты получают побольше. Но ни я, ни кто из московских артистов или технарей ни разу не столкнулись с отчуждением, равнодушием, повышенными тонами. Наоборот, с тобой на улице незнакомые люди разговаривают, как с хрустальной вазой, — непривычно бережно.
А еще в Тбилиси я выяснила, зачем дядя Ваня носит серьгу. У артиста Маковецкого идут съемки «Тихого Дона», где он играет Пантелеймона Прокофьевича.
— У меня на съемках настоящая серьга, — говорит Маковецкий после последнего «Дяди Вани». — Митрий, потомственный казак, для съемок дал мне серьгу своего деда — она серебряная, настоящая. Но на спектакле я не могу ее носить, как ты понимаешь. И чтобы ухо не заросло, пришлось вставить эту маленькую. Знаешь, мой Пантелей — очень интересный тип: с одной стороны — бешеный темперамент, а с другой — наивный и хитрован такой. А вообще страшный фильм будет: Гражданская война, чудовищная, бессмысленная, беспощадная. В финале он такой растерянный, он уже не хозяин… Сейчас у нас закончился осенний блок, впереди зимняя, потом весенняя натура. Фильм будет готов, думаю, не раньше осени 15-го года.