«Мечтаю, как бы просто полежать на диване»
— Скажите, вам свойственно такое чувство, как тщеславие?
— Нет.
— Не может быть! А амбиции?
— А что вы называете амбицией?
— Ну, когда хочется быть самым лучшим, эгоцентризм такой.
— Нет, и это мне несвойственно.
— То есть вы подтверждаете то, что о вас говорят: кроме того что вы замечательный артист, вы еще и человек хороший?
— Честно говоря, я не собираю сведения о себе.
— А если бы сравнили себя нынешнего с Олегом Басилашвили 30-летней давности? Кроме седины, но не беса в ребро, естественно, что еще в вас поменялось?
— Вы знаете, эти 30 лет прошли как одно мгновение, потому что я все время работал. Мне было некогда следить за временем. Я женился, у меня прекрасная, любимая в доме жена, двое детей, двое внуков. Это произошло так быстро, как будто женился я только вчера, а дети появились буквально сегодня. А внуки — уж не знаю когда, полчаса тому назад. Хотя старшей внучке уже пять лет.
— Для очень многих артистов работа в любом возрасте — это реальное продолжение жизни. Без этого они как минимум плохо себя чувствуют. Вы тоже работой спасаетесь?
— Не могу сказать, спасаюсь я или нет. Я все время в работе и мечтаю о том, как бы просто полежать на диване, ничего не делая. Но мне это не удается.
— Какой-то вы совсем счастливый. Да, «хороший дом, хорошая жена…» — прямо как «Белое солнце пустыни». Но разве счастье может быть постоянным? Это же мгновения…
— Вы правы, конечно. Счастье, когда мы женились. Мое счастье — это когда родилась дочка, потом вторая дочка. Счастье — когда появились внуки. Счастье бывает и после работы, когда ты чувствуешь, что правильно сыграл роль сегодня. Это счастливые мгновения. Но они очень быстро кончаются.
— После таких ролей наступает опустошение?
— Нет, я просто устаю. Ну а попробуйте три часа побыть на сцене перед залом, где на вас смотрят 1200 человек. И вы все это время чего-то говорите, ходите…
— И у вас не возникает ощущения, что все бесполезно, что вы ничего не измените в этих людях, даже если играете прекрасно. Какая у вас сверхзадача?
— Как говорил Горький устами Сатина: «Человек рождается для лучшего». Ну вот, я об этом думаю каждый раз.
— Неужели искусство может что-то улучшить в людях?
— Ну да, в какой-то степени.
— Вы никогда не сторонились того, что происходит вокруг вас, вне вас. Вы всегда были активным в общественной жизни. Но уже давно не перестройка. Тогда все запомнили вас на съезде 25 лет назад. Но сейчас-то совсем другое время.
— Да, конечно, мне уже 80 лет, поэтому какая тут может быть активность… Но все равно я испытываю некоторые чувства, эмоции, когда узнаю о том или ином событии.
— Когда вы узнаете о том событии, которым мы всей сейчас живем, — я имею в виду ситуацию на Украине, — позволяете себе публично говорить то, что думаете по этому поводу?
— Ну а почему бы не позволять? Мне кажется, каждый человек, если хочет, может свободно выражать свое мнение.
— Но когда об этой ситуации свободно высказывается Андрей Макаревич, то тут же подвергается общественной травле.
— Совершенно верно. Он высказал свободно свое мнение, а те, кто подвергал его травле, — высказали свое мнение. А я высказал по этому поводу свое мнение, защищая Макаревича. Я считаю, что он совершил, наоборот, благородный поступок, играя благотворительный концерт для детей беженцев. Так что вот вам пример свободы изъявления своих чувств.
— А у вас было так, что вас травили, и вы были один против всех, против толпы?
— Бывало такое, да. Это происходило в основном, когда у власти был Борис Николаевич Ельцин, а Егор Тимурович Гайдар был и.о. председателя Совета министров. Тогда демократическое крыло российского Съезда народных депутатов делало все, чтобы поддержать Гайдара и Ельцина в их стремлении к реформам и чтобы помочь им эти реформы начать, ибо без проведения реформ страна просто гибла. И за это мы испытывали к себе всесокрушающую ненависть очень многих, кого эти реформы должны были оторвать от государственной халявной кормушки.
«Мой отец был коммунистом, готовым отдать за Родину все, что только мог»
— А вы телевизор смотрите, Олег Валерьянович?
— Нет.
— И таким образом сохраняете себя, да?
— Нет, просто неинтересно, там много гадости. Я иногда смотрю фильмы, где играют мои товарищи артисты. А если вы имеете в виду программы о политике… Мне не хочется оскорблять свой взгляд фигурами, которые ведут себя недостойно.
— Хорошо вас понимаю. Но вот в этих ток-шоу сейчас постоянно участвует Карен Шахназаров, у которого вы тоже играли…
— Карен Георгиевич мой большой друг, я его очень люблю и уважаю. Он сделал много хорошего в кинематографе, а также воскресил киностудию «Мосфильм», которая сейчас стала просто образцовой во всей Европе — пожалуй, даже лучшей. Я имею в виду техническое оснащение. А что касается его идеологических выступлений… Так что ж, мы подчас яростно спорили. Он имеет право придерживаться своей точки зрения, а я — своей.
— То есть полярные взгляды не мешают вам дружить и хорошо друг к другу относиться лично?
— Нет, потому что я вижу, когда человек искренен, а когда лжет и подделывается, пытаясь из своих слов извлечь для себя выгоду.
— Вот говорят, что возвращается то, что раньше называлось Советским Союзом, — в атмосфере, в символах, в отношениях между людьми. Как вы считаете, мы уже там?
— Видите ли, когда-то при Ельцине был принят замечательный гимн, написанный Глинкой, великим русским композитором. Мы его приняли на съезде специально как Гимн России. Он звучал довольно долго, несколько лет. Правда, слов к нему еще никто не написал, он был бессловесен. Гимн очень красивый, очень торжественный и талантливо написанный. А потом вот пришлось нам слушать Гимн Советского Союза. С этого, мне кажется, все и началось. Для чего нужно было это изменять, я не очень понимаю. Именно когда изменили гимн, мне показалось, что это было предвестие шагов в обратную сторону. Так оно и произошло. Но я не боюсь воскрешения Советского Союза. Советский Союз был замешан на коммунистической идеологии. А эта идеология гласит, что частная собственность недопустима, ибо она порождает капитализм. Ну как же мы можем вернуться в СССР, руководимый коммунистами, когда сейчас у многих коммунистов гигантские состояния в частной собственности — и угодья, и поля, и дома, и за границей, и здесь… Тогда надо от всего отказаться, но вряд ли они это сделают. Я имею в виду не только коммунистов, но и тех, кто покинул эту партию, желая жить полегче.
— Ну да, на современном этапе у нас коммунисты имеют не только заводы и пароходы, как и вся элита, но еще стоят в церкви и крестятся с большим удовольствием, что тоже было запрещено их уставом.
— Я не верю в искренность таких коммунистов, а подлинных коммунистов, действительно желающих победы настоящего коммунистического общества, я уважаю. Но их сейчас уже нет, да и раньше я их почти не видел. Ну разве что несколько человек… Вот мой отец, например, был коммунистом, который готов был отдать за Родину все, что только мог, а Родина ему за это ничего не давала. Он жил в коммунальной квартире, и, кроме стола, у него ничего не было. Да он и не хотел ничего другого. А в основном я встречал коммунистов, которые носили партийный билет только для того, чтобы идти вверх по карьерной лестнице. Таких людей я глубоко не уважаю.
«Никогда в жизни я ничего не крал»
— А вы не согласны с известным высказыванием, что собственность — это кража?
— Нет, не согласен. У меня, например, есть собственность, но я ни у кого ничего не украл. Никогда в жизни я ничего не крал. Я построил себе в течение 12 лет дом. Небольшой дом дачного типа. Ну и что у меня там есть? Автономное отопление, крыша, горячая и холодная вода, туалет городского типа. Я потратил на это дело не такие уж большие деньги, но эти деньги были заработаны честным трудом, очень тяжелым трудом.
— Понятно. Правда, у нас частная собственность считается нелегитимной, неузаконенной, и в любой момент государство может сказать вам, как и любому другому человеку: «Все, освобождай помещение».
— Нет, вы не правы. Закон о частной собственности был принят Съездом народных депутатов, по-моему, в 1992 году и подписан президентом Борисом Ельциным. Этот закон гласит, что частная собственность существует в нашем государстве наряду с общественной, арендной и т.д. И частная собственность — священна, неприкосновенна. Любой нарушивший ваше право на собственность подвергается судебному преследованию. Но недавно была принята поправка к этому закону: да, совершенно верно, священна, неприкосновенна, но если этого потребует государственная необходимость, собственность может быть отобрана. То есть таким образом было уничтожено понятие частной собственности. Это было сделано уже после того, как умерли Борис Николаевич и Егор Тимурович. Они бы этого сделать не позволили.
— Я-то говорил не о букве закона: закон — что дышло, в России так всегда было. Я говорил об общественном сознании, о понятии в народе чувства справедливости.
— Совершенно верно. И когда я строил свою дачу, мне тесть высказал: «Для чего вы это делаете, все равно у вас это отберут». Но я убежден, что никто этого отобрать не сможет, потому что общество все же шагнуло вперед, его нельзя сравнить с обществом, которое жило даже во времена Брежнева. Люди уже изменились настолько, что шагнуть назад, во тьму тоталитарного коммунистического государства, мне кажется, не смогут.
— Эх, чтите вы до сих пор все эти 90-е и Ельцина… А многие в лучшем случае его забыли, в худшем — проклинают, говорят, что он оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Более проницательные люди еще тогда, в перестройку, видели, что все эти поездки в троллейбусе и походы в городскую поликлинику были хорошо сыгранными ролями.
— Несомненно, это так. Так же, как поездки на автомобиле по новым шоссейным дорогам… Конечно, это пиар. Это свойство любого политического деятеля, и Ельцина в том числе. А кто сейчас проклинает Ельцина? Те люди, которые пользовались всеми благами в нашей стране, которые были недоступны 90% населения. Вот они проклинают Ельцина, Гайдара, всех его союзников и товарищей. Борис Николаевич сделал очень много. Он дал нам возможность хотя бы говорить с вами на эту тему. Борис Николаевич создал систему, в которой люди понимают, что существует свободная пресса и существует суд. Он создал Конституцию, которая базируется на правах человека. Впервые в нашей стране! Эти принципы — как ствол дерева, а от него отходят различные законы в виде веток. Да, они подчас нарушаются, не соблюдаются, но все-таки это создали. Ельцин создал другую страну. Он привел к жизни многие партии. Он создал Государственную думу, в которой представители различных слоев населения высказывают, ничего не боясь, свое мнение, пытаясь принять решения, устраивающие более или менее всех.
— А на это вам скажут, что суд как был продажный, так и остался, даже еще более продажный, чем в советское время. И туда обращаться бесполезно. Кому сколько занесут, такие решения и принимаются…
— Но эти реформы были прерваны в самом начале. После приватизации и либерализации цен следующим шагом должна была быть реформа судебных органов, Министерства внутренних дел, прокуратуры. Этого ему сделать не дали.
— Но воли сверху на реформы не было, Ельцин стал царем, его это устраивало. Единственный его плюс — это свобода прессы. Да, он не обижался, в отличие от нынешних, не мстил. Других плюсов я не вижу.
— Ну, вы не видите, а я вижу. Я вместе с Борисом Николаевичем Ельциным провел долгое время, заседая на съезде, и вблизи наблюдал его работу и его сподвижников. Так что мне судить проще и легче, чем вам, правда? Вы лучше прислушайтесь к моему мнению и поверьте мне. Я говорю правду.
— Мы все сейчас живем этой Украиной, которая не отпускает. Но вы имеете счастливую возможность хотя бы на время уйти от этого, заниматься тем, что называется творчеством.
— Совершенно верно. Я актер. Я не бизнесмен, не военный и тем более не политик. Поэтому занимаюсь своим делом. А все наше время пронизано тем, о чем вы сейчас говорите. И волей-неволей любая работа — писателя, архитектора, каменщика, артиста — пронизана этим состоянием, отношением к тому, что происходит сейчас. Я глубоко убежден в том, что все-таки люди, от которых зависит остановка войны, прекратят то, что происходит на Украине, и примут решение, свойственное нормальным людям.