Сюжет «Испытания» практически исчерпывается синопсисом. Одинокий дом в степи. Здесь живут девочка и ее отец — шофер грузовика и ветеран Великой Отечественной войны. Живут и горя не знают, но где-то там, за кадром и колючей проволокой, стремительно растет в размерах зло. Чтобы накрыть всех гигантским ядерным грибом в финале.
«Испытани» — звуковой фильм, но снят он без слов. Это его роднит с украинской драмой Мирослава Слабошпицкого «Племя», которое после победы в «Недели критики» в Каннах продолжает собирать ворох наград по всему миру. «Племя» — история глухонемых подростков и первый фильм, полностью снятый на жестовом языке, без субтитров. Но это сходство лишь внешне. Метод Слабошпицкого раздвигает привычные границы кинематографа, но насквозь подчинен конкретной истории и героям. Оставаясь чем-то вроде эксперимента — разового, хоть и крайне успешного. Котт же, отказываясь от слов, ступает на территорию не авангарда, а вполне себе классицизма. Но это не делает его менее актуальным.
«Испытание» куда ближе к живописи, чем к кинематографу. Пожалуй, только еще в одном фильме этого года — монументальном байопике «Мистер Тернер» Майка Ли, показанном в главном конкурсе Канн — способ изображения был настолько важнее изображаемого. Подобно гениальному британскому художнику, опередившему историю живописи на полстолетия, Ли и Котт обращаются к самой природе света.
В «Испытании», как в Древнем Египте, все подчинено солнцу. Камера в руках оператора Левана Капанадзе, не стесняясь, смотрит на солнце в упор. Да что там — весь фильм тянется к нему, как растение. Оно не просто сопровождает, а диктует каждый кадр. Заходит и восходит вместе с человеческой жизнью.
«Испытание» — это наглядное доказательств того, что из кино можно убрать слова, но из него нельзя изъять свет. Свет — то, что выхватывает фильм из мрака кинозала. Впивается в сетчатку глаза, оживляя фантазии режиссера. И главный спецэффект здесь не детально воссозданный взрыв водородной бомбы и вылетающие из могил мертвецы. А такая простая вещь, как фотография девочки, увеличенная проектором на всю стену одинокого дома посреди степи. Или мальчик со спичками, уходящий в ночь. В буквальном смысле растворяющийся во тьме. Чирк — спичка взорвалась и потухла падающей звездой. Чирк — еще одна, чуть дальше. Чирк, чирк, чирк. Мальчик уходит все дальше, огоньки становятся все меньше, пока не исчезнут совсем.
Котт с чрезвычайной нежностью и подробностью вдается в детали взросления маленькой девочки (юная дебютантка Елена Ан). Ее отношений с отцом. Сложности выбора между двумя мальчиками. Первый похож на нее, второй совсем другой, кудрявый и румяный (удивительное, глубоко фольклорное лицо еще одного дебютанта Данилы Рассомахина). Каждого уголка ее скромного жилища. Каждой ветки дерева во дворе. Это только кажется, что на экране голая степь. На самом деле перед нами — целый космос. За минуту до того, как его не станет. Отсюда вторая — и главная тема фильма — жизнь накануне апокалипсиса. То есть снова разговор о свете, только теперь о его конце.
Финал «Испытания» в чем-то перекликается со знаковой картиной другого художника, в работе которого свет всегда играл важнейшую роль — «Заход или восход солнца» Эрика Булатова. Тогда, в 1989 году Булатов вместо солнца изобразил герб СССР, на треть погруженный в море. Так, чтобы было невозможно понять, он сейчас взойдет и воссияет или наконец-то скроется за горизонтом. Котт избегает любых политических аллюзий. Его аллегория в конце объемнее и универсальнее. Человек не в силах размотать обратно клубок истории, как невозможно заставить солнце обернуться вспять. Зато это может сделать кино. Когда такое испытание проходит успешно, тогда и рождается настоящее искусство.