Андрей Звягинцев — о замысле: «Замысел появился случайно. За столом в разговоре с переводчицей в 2008 году во время съемок короткометражной картины в рамках альманаха «Нью-Йорк, я тебя люблю». Тогда мне рассказали историю, произошедшую в Америке, штате Колорадо еще в 2004 году, когда Марвин Джон Химейер снес несколько административных зданий в ответ на то, что власть не хотела считаться с его правом. Тогда же мне стало понятно, что эта история могла произойти где угодно. Ближе, чем Россия, для меня нет ничего, поэтому мы перенесли этот сюжет в наши реалии. А очень скоро стало понятно, что у этого сюжета есть протосюжет — история бедного Иова. Отсюда возникло название «Левиафан».
О мате: «Мы очень избирательно подходили к мату в фильме, буквально к каждому слову. Но здесь он был необходим. Закон, запрещающий использовать нецензурную лексику в кино, на сцене и в литературе вступает в силу только с 1 июля, так что, я думаю, у нас есть все шансы выпустить картину в таком виде, в котором ее увидели вы. Оскопленный язык, запреты — это все не очень хорошо. К таким вопросам нужно подходить избирательно. В конце концов, есть же общественное соглашение: на постере написано «осторожно, ненормативная лексика». На мой взгляд, этого достаточно.
О водке: «Вы считаете, что в фильме слишком много водки? С вами бы согласился министр культуры РФ. Пожалуй, это первое, что он сказал после просмотра: в России так не пьют. Знаете, есть такой русский спорт — взять бутылку водки, закрутить воронкой и одним махом выпить до дна. Конечно, я бы не хотел, чтобы Россия ассоциировалась с большим количеством водки. Но с другой стороны — как по-другому можно было спастись от той пустоты, которая обрушилась на Николая?»
О встрече с министром культуры: «Если я правильно интерпретирую слова министра, то он сказал: картина талантливая, но мне не понравилось. И его можно понять. Перед ним стоят какие-то другие задачи. Например, сделать мир лучше. Для меня это была первая встреча с ним, и я увидел человека, который слышит. У него есть твердая позиция, которая заслуживает уважение. Он ясно видит перед собой цель. Но он автоматически переносит свои представления о мире на вопросы искусства — что оно тоже должно быть духоподъемным, обнадеживать, нести свет и говорить, что все хорошо. Возможно, так и есть. Но есть люди, которые смотрят на это по-другому. И я рад, что такие картины поддерживаются государством в том числе».
О проблемах с властью: «Не то что бы у нас была цель вступать в конфронтацию с властью или правительством. Вовсе нет. Мало того, картина поддержана Минкультом и Фондом кино. Просто если ты не чувствуешь, что все временно, если у тебя нет ощущения, что главный твой долг и обязанность — говорить правду, то, что ты видишь... Для меня это выглядит так: либо об этом не говорить вообще, либо делать это максимально открыто, честно. А забегать вперед, бояться каких-то нерадужных перспектив... Проблемы нужно решать по мере поступления. Мы сделали фильм, он готов. На той же встрече с министром я сказал, что у меня есть еще два серьезных замысла. Он сказал — приносите сценарий. Так что пока все хорошо. Другим я стараюсь не давать советы, но про себя могу сказать: у меня есть твердое намерение оставаться в России и продолжать снимать кино. Как-то так».
Алексей СЕРЕБРЯКОВ: «Я оказался на этой картине только стараниями моей жены, которая меня уговорила сниматься. Поскольку я знал, что Звягинцев человек непростой и для него кино важнее жизни. А для меня жизнь важнее кино. Поэтому мы с ним принципиально расходимся. Наверное, поэтому я не встречался с Мединским. Но теперь я бесконечно рад, что отказался на съемочной площадке этой картины. Звягинцев не только человек, который фанатично предан кино. Он еще чрезвычайно отзывчивый, слышащий и очень тонко чувствующий людей человек. Практически все, что я предлагал на съемочной площадке, он утверждал. Конечно, было сложно — попробуйте попить водку 3,5 месяца. Мы снялись полгода назад, и все время живем ожиданием этой премьеры. Актеры еще фильм не видели, так что сегодня вечером нас ждет либо чудовищное разочарование, либо потрясение».