А мы, ради интереса, все-таки позвонили в кассу «чужой» Губенковской Таганки, которая, как известно, через стенку от Таганки Любимовской: ничего подобного, всё состоится, причем сегодня они дают комедию — «Картины из московской жизни» или «Женитьбы Бальзаминова» (это название). «А почему мы должны отменять?». Действительно, «картинки», без комментариев.
Тут на всю улочку раздается рык: «Я первый стоял! Проснись, Россия!». Какой-то полупьяный горбатый юродивый с костылем и здоровым мешком пристал к гаишнику, объясняя, что ночью он занял очередь на Золотухина первым, а теперь всё в ограждениях и он не может пройти. При этом ходок очень громко выкрикивал казачьи лозунги. Постовой пытался его урезонить, но ретивый поклонник повалился на колени и стал посреди улицы молиться Таганке, полностью парализовав движение троллейбусов, которые с трудом пытались его объехать. В общем, все как надо: Таганка, юродивые, страсть...
...Сцена, гроб, никакой излишней помпы, всё по-домашнему — здесь и родственники (Ирина Линдт с сыном), и пресса, и актеры, и милиция. Начинаются необычные приготовления: зажигается кадило, входит представительный священник, все встают. «Упокой душу раба твоего»... перед гробом — огромная корзина с белыми розами, там их, наверное, тысяча, — а сверху вместо лент красные квадратики, символы театра на Таганке. Венок от «Современника», от Департамента культуры Москвы, от Президента РФ. «Со святыми упокой!», — заканчивает службу батюшка. Зал крестится. Все артисты на сцене. Александр Трофимов, Вениамин Смехов, Александр Филиппенко, Евгений Герасимов. Начинается допуск простой публики.
Бригада скорой помощи уже в зале: это Таганка, здесь всякое может быть. Тут живут и умирают не понарошку. Всем распоряжается новый директор Владимир Натанович Флейшер, однако, и он в какой-то момент просто встает в очередь при входе в зал, поднимается со всеми на сцену, и прощается как обычный зритель... Из динамика звучат всё больше песни Высоцкого — «Птица Гамаюн», «Кони привередливые». Публика немного недоумевает — а ведь сам Золотухин замечательно пел! Словно услышав этот зов, раздается замечательная и редко звучащая песня «Ставит революцию Мейерхольд!». На большом экране — архивные черно-белые фото из спектаклей.
Цветы быстро заполнили пространство у гроба и теперь их кладут прямо на сцену. За какие-нибудь двадцать минут красными и белыми розами и гвоздиками устлано буквально всё... Сотрудники похоронного агентства просят срывать целлофан. На какой-то миг зал погружается в скрипучий шелест. Ирина Линдт сидит вместе с сыночком; мальчику спустя час от начала церемонии уже скучно и тяжело, публика очень сочувствует малышу, мысленно желая поскорей освободить его от церемонии. Звукорежиссер сводит на нет страстную песню Высоцкого «Протопи ты мне баньку по-черному»: со слов «Золотухин благословил сцену своей верностью» начинается гражданская панихида.
Первым берет слово Евгений Герасимов:
— Он не берег своего сердца. Он принимал чужую боль как свою.
— Начало и... финал. Это театр. Это спектакль. Это трагедия со всеми ее составляющими, — грустно замечает Вениамин Смехов, — но это всё, Валерик, всего лишь на мгновение. Не тебя позвал Любимов — ты сам рвался в этот театр. Поломал традиции. Прорвался. И взлетел к золотому куполу. Я многое знаю, чего не знают другие, ведь мы были близки. Помню, как вы с Шацкой пошли к Любимову и сказали, что мне не надо уходить из театра, хотя я хотел уйти. Или ты позвал меня на спектакль в театр Моссовета, откуда и начался Золотухин в розовском «АБВГД...». Золотухин — это вообще музыка в самом широком смысле. Дар золотого голоса и абсолютной музыкальности во всем. Все, что ты хотел — ты делал, ровно также жил с тобой и снами Володя Высоцкий... и очень правильно, что сегодня мы слышим два голоса. У меня на квартире до глубокой ночи Володя, Валера (и я) уговаривали друг друга не боятся Юрия Петровича, потому что спектакль будет хорош. А бывало так, что мы с Высоцким говорили о Валере, так Володя произносил слово «мудрость». Вот что такое Золотухин — музыка и мудрость. От начала и до конца.
А еще Золотухин — это любовь. Как писал Окуджава, «вот стоят у постели моей кредиторы молчаливые: Вера, Надежда, Любовь»: Нина, Тамара, Ира.
Смехов декламирует известное стихотворение Евтушенко —
У актеров на Таганке
Есть особенность осанки
И особенность судьбы:
Доказать Руси, Европе,
Что театр наш — не холопий
И актеры не рабы.
…
На дощатой плахе-сцене
Рвал Высоцкий грудью цепи
И лучился заводной,
Легкий, звонкий, без натуги
Золотов, нет — Золотухин,
Золотистый, золотой...
А публика всё прибывает: на улице скапливается пробка, а потому дается команда прервать панихиду и пропустить людей. Так речи прерывались несколько раз...
Геннадий Полока:
— Вот и пролетела эта потрясающая жизнь. Никогда не думал, что переживу его... жизнь наша такая стремительная и такая короткая!.. Но как много за эту жизнь он совершил. Это наше национальное явление, которым мы будем гордиться. Особенно сейчас, когда в нашем отечестве все непросто, многие растеряны... так вот такие как Золотухин особенно необходимы!
На сцене появляется легендарный таганковский директор 91-летний Николай Лукьянович Дупак, качает головой, глядя на гроб Золотухина — ну как же так, почему ты ушел так рано...
— Почти 50 лет я отдал театру на Таганке. Вот этой стенки не было. Этого проема не было. Театра не было! И все это делали ребята, артисты. Вы не представляете, какой был энтузиазм. И, конечно, в построении нового театра сыграл большую роль и театр прежний — плотниковский. Шли спектакли старые, шли новые, все дружили... сколько было здесь талантов! Но... жизнь такая короткая. Спасибо, Валерий, что вы оставили большой след в жизни искусства, поэзии, Театра на Таганке.
Последним до очередного перерыва берет слово Никита Высоцкий:
— 28 июля 1980 года Валерий Сергеевич вышел на эту сцену и сказал всего несколько слов, я их помню до сих пор — «Клянемся помнить о Высоцком, рассказывать о нем своим детям, клянемся не оставить семью...», ну... слова известные. Но не было в них пафоса. Золотухин так и жил: он выполнил все, что обещал. Он любил говорить — «да я с задним умом, у меня крестьянский умишко»... Нет, он умел дружить. Был очень верным человеком. Сильным. Последовательным. Хочу высказать слова соболезнования близким Валерия Сергеевича, если потребуется помощь — мы сделаем всё, что сможем. Я ему говорил много лет назад — да вот театры разваливаются, скандалят, срок жизни у театров 10-15 лет... а он ответил — «Ты говорить правильно. Но извне. А я не могу так говорить. Я — внутри. Это мой театр». В этом его суть. Это роднило его с отцом: они не были наблюдателями, не умели отстранено жить. И он возглавил театр не для того, чтобы достойно проиграть, но для того, чтоб пусть и недостойно, но выиграть. Хотел, чтоб театр ожил, чтоб труппа сплотилась, что зритель вернулся. Может, так и будет, а? И это станет лучшей ему памятью.
…Народный хор вышел на сцену, провожая Валерия Сергеевича красивой песнью. К вечеру число почитателей у стен Таганки только увеличилось.
Смотрите ролик МК ТВ "Прощание с Золотухиным"