— Борис Петрович, несколько удивило название празднества — «75+5»...
— А потому что мне 80.
— Не может быть! Во всех сетевых энциклопедиях написано 75.
— Ну да, «1938 год» вместо 33-го. Ну не судиться же мне с ними. Ведь в суде двух-трех свидетелей потребуют! А где их взять? Мою малую родину (село Баламутовка Хмельницкой области) из Москвы не видать. Да, если честно, и самому порою приходится лета свои преуменьшать, а то вот звонят с творческим предложением — так и напугать недолго возрастом. Такой каламбур.
— Ну, вам 80 никак не дашь. Читал где-то, что в юности вы постоянно болели, зато потом взялись за гантельки, моржевание...
— Эх, я в той жизни перенес голод Отечественной войны, голод 1947 года, однако потом организм взял свое: встряхнулся, как Илья Муромец, почувствовал вкус к спортивному образу жизни. Увы, сейчас уже перенес инфаркт и существую в щадящем режиме. Но каждый вечер клянусь себе, что с утра начну новую жизнь. А что до «творческого пути», то моя трудовая книжка пестрит записями: работал слесарем, электриком, баллонщиком... Баллонщик — тот, кто ремонтирует колеса у троллейбусов. Что интересно: начал свою деятельность в Миусском троллейбусном парке имени Петра Щепетильникова, прошли годы, основательно поколесил по Москве, и вот мое последнее пристанище на Миусской площади: в окошко снова вижу свою юность — мой троллейбусный парк!
— А почему в университет пошли именно на математический факультет?
— Там была стипендия большая. Кстати, забыл сказать, что я работал еще и трубочистом. Стояли там местные котлы... Такую байку расскажу: был как-то на приеме у ветеранов КГБ. Предложили мне тост произнести. Я поначалу засмущался: мол, что говорить-то? Выигрывая время, я взял стакан в левую руку, в правую — бутылку, пауза, мозги работают, наливаю медленно в стакан водки. И тут меня осеняет: «Вас всех... я чистил еще в 1961 году!» Потом выпиваю. Ветераны вздрогнули от слова «чистка». Притихли. Наверное, подумали: либо пьяный артист, либо глупость сморозил. Насладившись паузой, я объяснил: «За давностью лет могу разгласить тайну: у вас в основном здании в подвале стоит пять котлов, меня вызывали их чистить».
— А как с математики прыгнули в артисты?
— Почему нет? Актерская-то жизнь — яркая, легкая, веселая, материально независимая, вот мне и захотелось этой легкости. А давайте представим, что я остался бы в своей Баламутовке. Ну, был бы трактористом высокого роста. Мог ли я мечтать, что мне по ролям будет комфортно носить фрак? Черт его знает. Я всегда верил в судьбу. И из всяческих злоключений я выбирался с достоинством.
— А их было множество: тот же чердак театра Маяковского, где вы четыре года жили, едва окончив вуз...
— Что здесь такого немыслимого — жить на чердаке? Я был молодым, здоровым, глядящим с оптимизмом в будущее. Подумаешь, техническое помещение возле перекрытий. Теплое. Душ в театре есть, буфет — тоже. Плита, обслуживающая буфет, под боком. Стены я обил старыми кулисами. Натаскал туда мебели из снятых спектаклей. На работу — пять минут. Не жилье — сказка! Не тратил, как другие, по два часа, чтобы добраться до театра. Тогда ведь был известный заколдованный круг: вопрос с пропиской не решался, потому что нет жилья, а жилья не было, потому что нет прописки. И один высокий милицейский чин выдал мне паспорт, где было написано: «Прописан постоянно: Собиновский переулок, дом 11/19, квартира 2». А такой квартиры в природе не было. Зато у администрации театра появилась возможность хлопотать за меня насчет жилья...
— Кстати, Доронина никогда к себе не приглашала во МХАТ?
— Ну как без вопроса о Дорониной (улыбается)? Мы вместе прожили 10 лет. И прожили столько не потому, что она держала меня на коротком поводке или на цепи. Нам просто было интересно друг с другом. Но — как я ответил однажды на вопрос о ней — у меня к Татьяне Васильевне одна «претензия»: будь я худруком МХАТа им. Горького, то первым делом пригласил бы в труппу Доронину. А кроме шуток, недавно был на спектакле Виктюка «Старая актриса на роль жены Достоевского» во МХАТе, где играли Доронина и Аристарх Ливанов. И вдруг поймал себя на мысли, что прошло ровно 30 лет, как мы не виделись. Нигде и ни под каким предлогом. И когда я, как галантный кавалер, вручил Татьяне букетик, мне даже показалось, что мы оба всплакнули...
— Возвращаясь к ролям: злодеев легко было играть?
— Мне всегда легко, потому что я люблю команду «мотор!». Это как для дрессированной собаки — «фас!». Мгновенно возникает чувство азарта. И злодеи не отталкивали. Меня может оттолкнуть цинизм и порнуха.
— Так были предложения, от которых вы отказывались?
— Еще ни от чего в жизни я не отказался, по причине крайне простой: к предложению надо относиться уважительно. Значит, человек уверен, что я это сделаю. Вот мне поступило предложение от Сергея Бондарчука сняться в небольшой роли воеводы Мосальского в его «Борисе Годунове». Как можно колебаться, вместо того чтобы сразу начинать думать о построении образа?
— Бондарчук — понятно, но говорят же о не очень качественном кино рубежа 1990—2000-х годов... Вы всегда были довольны уровнем работ?
— Вы понимаете, самоедством я не занимаюсь. Степень анализа, контроля, проверки, безусловно, существует. Опустить свою планку я не хочу, не могу и никому не позволю. Планку я держу и смело могу сказать, что моя актерская репутация в надежности. А сейчас я снимаюсь у Краснопольского — играю английского издателя...