— Итак, Николай, общественность снова возбудилась: вы на допросе...
— Вот из-за вашего прошлого интервью руководство Большого театра опять собирает против меня подписи. Хотят объявить мне очередной выговор и так далее. Ставят в вину нарушение корпоративной этики. И всё из-за вас!
— Не понял. При чем здесь наше прошлое интервью?
— Факт есть факт: гнобление Цискаридзе продолжается. Объясняю. Моя лучшая подруга и любимейшая партнерша Галина Степаненко, которая заступила вчера на пост и.о. худрука балета, сразу же созвала собрание, на котором стала убеждать педагогов подписать против меня очередное письмо. Не подписал никто! И я всем очень благодарен за проявленное гражданское мужество. Не ожидал. Люди так устали от всех безобразий, творимых в Большом театре, что ничего подписывать не пожелали...
— У них что, на повестке дня главный вопрос — борьба с Цискаридзе?
— Да. Больше у нас, оказывается, проблем не существует. Галину Степаненко я не просто любил, но обожал вообще! Одна из самых талантливейших балерин, всегда танцевал с нею с большим счастьем! И она вот совершила такую вещь. Видимо, за назначение на должность надо чем-то платить.
— Но в то же время она бывшая, насколько понимаю, жена Филина... это, может, сыграло?..
— Она двадцать лет назад была его женой. Не знаю ее мотивов. Я говорю про факт. И я, повторяю, очень благодарен всему педагогическому составу за то, что пасквиль они не подписали, хотя их заставляли.
— А в чем пасквиль-то?
— Они читали вашу статью вслух. И руководство требовало: осудите его, он обижает театр! Но все, кто был на собрании, сказали: а где здесь, собственно, то, что Цискаридзе инкриминируется? Так что земной поклон всем педагогам!
— Какая же мера воздействия предполагалась?
— Объявить выговор. И на его основе действовать дальше. У нас ведь должно быть сначала предупреждение, потом три выговора (каждый из которых, однако, может оспариваться в суде).
— А что касается вызова в полицию...
— Да никто меня не вызывал. Следователь пришел в театр. Подошел ко мне после репетиции. Меня допрашивали как свидетеля. Правда, я не мог понять, свидетелем чего я являюсь. Находиться на месте преступления не мог физически, потому что в это время я находился в МХТ, на виду у огромного количества людей. Никогда близким другом Сергея я не был. Ну и свидетелем чего могу быть? Я спросил: «Почему меня допрашивают?» Мне сказали, что допрошены будут все 250 артистов Большого театра. Удивительно только, что алфавит начинается с буквы «Ц».
— Вопросы, наверное, касались конфликта с Филиным?
— У меня нет конфликта с этим человеком. Меня давно пытались выжить, все это треплет нервы, и я просто сказал: «Господа, я добровольно не напишу заявления об уходе». Потому что по нашему законодательству только такая бумага может меня освободить от занимаемой должности. И я потрясен, что на фоне этой драмы с Филиным нет других дел, как только сводить личные счеты с артистом Цискаридзе! Неужели общественность, компетентные органы не встанут на защиту человека, в конце-то концов?
— Вы минут десять общались со следователем?
— Часа полтора. Это долго всё: он же от руки записывает. И потом я должен завизировать, это же документ!
— И он не сказал ничего, что, мол, «мы с вами еще свяжемся»?
— Нет, не сказал. Дать показания — моя гражданская обязанность, и я как человек и коллега Сергея, проработав с ним рядом много лет, очень заинтересован, чтобы следствие прошло как можно быстрее, и настоящие нарушители были пойманы. Выдвигать свои версии я не собираюсь, я ж не прокурор. Однако руководство Большого театра выдвигало по телевизору свои версии, и им никто ничего не инкриминирует! Какое право они имеют версии выдвигать, всё время намекая на то, что это происходит по вине работников театра? Придерживаясь этой логики, виноват тогда прежде всего тот человек, который руководит театром, что такая там нездоровая атмосфера... Если я могу чем-то помочь следствию — я счастлив, но даже следователь не может понять, почему его заставляют со мной общаться.
— А с Галиной Олеговной вы больше не говорили?
— Сегодня говорил. И сказал ей, что потрясен, что моя любимейшая подруга и балерина, которую я настолько сильно ценил, так поступила! Извините, это подло!
— А что она ответила?
— Она сказала, что обязана была так сделать. Ну, наверное, это была своеобразная плата за назначение. На мое мнение на нее как на одну из величайших русских балерин этот эпизод не повлиял. Но в плане человеческого отношения... я потрясен! Начать выживать своего же партнера, с которым дружила столько лет! Да ее же Иксанов последние три года все время пытался уволить.
— Ну вот, всё меняется!
— Вот так можно продать человека за 20 копеек. Мне не стыдно об этом заявлять, потому что это позор. И что они теперь будут делать против меня сегодня, завтра или послезавтра — неизвестно. Фантазия у них неисчерпаема.