— Квентин, в вашем творчестве всегда чувствовалось влияние вестерна. Можете сформулировать, чем этот жанр вас так привлекает?
— Вы, наверное, уже успели заметить, что мне нравится брать отдельный, устоявшийся жанр и переворачивать его с ног на голову, делать что-то совсем необычное в его рамках, вроде как высмеивать его, но с любовью. Так вот, спагетти-вестерны я очень, ну о-очень люблю — я на них рос и креп. Фильмы этого поджанра начали появляться в Америке в 60-х, когда на экранах властвовали эксцентричные, чуть ли не комедийные вестерны. Это была эпоха Эндрю МакЛаглена и Берта Кеннеди, «Военного фургона» и «МакЛинтока!». Как только спагетти-вестерны стали выходить и обретать популярность, все эти американские вестерны мгновенно устарели — их больше невозможно было смотреть без содрогания, настолько нелепо и неактуально они выглядели. Я люблю избыточность и сюрреалистичность спагетти-вестернов, но помимо этого я абсолютно убежден, что именно они, а не пеплумы (исторические фильмы, как правило — на библейские сюжеты. — «МК»), как принято считать киноисториками, дали начало современному кинематографу. Например, возьмите технику монтажа в сценах «разборок» у Леоне — в то время никто так кино не монтировал! И музыка была не обычной фоновой мелодией, а полноценным участником истории. Также меня всегда поражало, как Леоне и Корбуччи подгоняли монтаж под музыку, а не наоборот. Это же охренительная идея!
— Раз уж вы заговорили о музыке… Эннио Морриконе, написавший песню для вашего фильма, не раз признавался в интервью, что ненавидит термин «спагетти-вестерн».
— Да, я тоже об этом слышал, но есть подозрение, что он изменил свое мнение после того, как пообщался со мной. (Смеется.) Думаю, тут дело в том, что он не любит, когда на него вешают ярлыки и считают его композитором только лишь спагетти-вестернов. Знаете, я часто использую его музыку в фильмах, и поэтому нам приходится обращаться к Эннио за разрешением. Таким образом, он всегда знает, что если я обратился к нему, то в данный момент я снимаю фильм. И он просто взял и написал песню — примерно так же, как это сделали и Энтони Хэмилтон, и Джон Ледженд. Написал песню и прислал ее мне, не будучи даже уверенным, что я использую ее в фильме. Она мне, конечно, страшно понравилась — теперь эта песня звучит в сцене, когда в поместье Кэнди сервируют стол.
— Каково было снова работать с Сэмюэлом Л. Джексоном? На этот раз вы придумали для него роль настоящего злодея, по сравнению с которым даже персонаж Ди Каприо кажется безобидным мальчуганом...
— Работать с ним сплошное удовольствие. За исключением «Бешеных псов» и «Доказательства смерти», Сэм так или иначе участвовал во всех моих фильмах. В «Доказательстве» он хотел играть мою роль, роль бармена, но в итоге его переманили в другой проект. В целом же Сэм никогда не скрывал, что хочет быть задействованным во всех моих фильмах. Когда он прочел сценарий «Убить Билла», он позвонил мне и сказал (удачно имитирует голос Джексона): «Я хочу сыграть органиста!» Я ему говорю: «Но на кой тебе сдался этот органист? Это же роль без слов». А он отвечает: «Это единственная роль, которую я могу сыграть! А я очень хочу как-то принять участие в этом фильме». Ну, думаю, черт с тобой — пришлось написать несколько реплик для органиста. Еще Сэм очень хотел быть рассказчиком в «Бесславных ублюдках». Я спрашиваю: «Правда? Всего лишь рассказчиком?» А он отвечает: «Это единственная роль, которую я могу сыграть!» Вот достал, а! (Смеется.)
— Вы персонажа в «Джанго» написали специально для него?
— О, абсолютно. На сей раз я принял превентивные меры и специально написал для него роль, чтобы он не приставал. (Смеется.) Я по нему страшно соскучился, и речь идет не о камео или закадровом голосе, а о полноценной работе. Со времен «Джеки Брауна», когда у Сэма была большая роль в моем фильме, прошло аж 15 лет. Работать с ним — глоток свежего воздуха.
— В последнее время сюжет ваших фильмов строится вокруг мести. Отчего такая одержимость этой темой?
— Если честно, я бы не сказал, что «Джанго» — фильм о мести. В нем есть этот элемент, согласен, и это объединяет его с «Бесславными ублюдками»: жертвы исторической несправедливости наносят ответный удар. Эта тема как раз и являлась главной причиной, по которой имело смысл браться за фильм. Но стоит только приглядеться повнимательнее… Допустим, если бы весь фильм был посвящен поискам братьев Бриттл, и Джанго раз за разом находил одного брата, другого, третьего и всех их убивал бы — да, это можно было бы назвать картиной о мести. Но у Джанго вполне внятная задача — найти Брунгильду, свою жену, освободить ее, увезти в Нью-Йорк и жить долго и счастливо. Все остальное, что он делает, подчинено этому квесту. Поэтому ему приходится устроить кровавую баню в поместье Кэнди, а потом вернуться — и устроить еще одну. По ходу пьесы он, конечно, упоенно мстит всем подряд, но, повторюсь, это не является его целью.
— Вы уже успели снять военный фильм, вестерн, гангстерскую драму, кино о боевых искусствах. Остался ли еще какой-нибудь жанр, который вам хотелось бы окучить? Мюзикл, может быть?
— Никогда не хотел сделать полноценный мюзикл, потому что я вполне доволен музыкальными номерами в моих фильмах. (Смеется.) Думаю, после «Джанго» в кино почти не осталось жанров, с которыми мне хотелось бы поиграть. Я говорю «почти», потому что я все-таки хочу когда-нибудь снять по-настоящему страшный хоррор. Пока у меня нет конкретных идей, но, поверьте, я сделаю все, чтобы при просмотре зрители — все как один — обделались от ужаса.