— Новые у нас — «Слуга двух господ» Гольдони, «Маскарад» Лермонтова и моя новая пьеса «Большая советская энциклопедия».
— Режиссер — Николай Коляда?
— У нас другого режиссера нет. Я не пущу никого.
— Почему?
— Это авторский театр. Поэтому тут не может быть никакого другого режиссера. Пока. Вот «Слуга двух господ» — это у нас получилась такая уральская «Турандот».
— Представляю, что вы сделали с бедным Гольдони.
— Не представляешь. Текст Гольдони еще как переделали, хотя и сохранили. Но текст для нас настолько неважен. Он оброс текстами про жизнь нашего собственного театра. В Екатеринбурге у нас зрители ржут, хохочут, а вот в Москве, опасаюсь, могут не понять уральских реалий. Но все равно дико ржачная комедия. Как сказала Лия Ахеджакова: «Ничего плохого в том, что люди смеются, нет». Смеются, а в финале плачут. Я понимаю так, что люди приходят не созерцать, не размышлять, не мучиться, а именно посмеяться и поплакать.
— А «Маскарад» лермонтовский можно узнать?
— «Маскарад» идет один к одному. И при этом — такое стебалово над текстом. Когда я взялся за него, понял, какая это плохая пьеса, какая чудовищная рифма! То, что это грандиозная драма, придумали литературоведы. С чего это она грандиозная? Что такого гениального мог написать человек в 21 год? Вот послушай рифму — Арбенин говорит слуге: «Ну-ка, принеси свечу. Коль надо будет, я вскричу». Свечу-вскричу — кошмар. Поэтому актеры на эту тему и стебаются в спектакле.
— Если так плох для тебя господин Лермонтов, тогда зачем взялся ставить?
— Мне продюсеры мои сказали: «Приготовь для заграницы что-нибудь из русской классики».
— Сильная мотивация.
— Я скажу тебе честно: за границей не нужны ни мои пьесы, ни современные других авторов. Им нужны Гоголь, Чехов, Пушкин, Достоевский. В том же «Маскараде» есть пронзительный текст, а есть отвратительный.
— Кто же у тебя Арбенин?
— Олег Ягодин (невысокого роста, щуплый, совсем не героической внешности талантливый актер. — М.Р.). Баронессу играет моя главная актриса Ира Ермолаева: в этой роли она дико смешная и убийственно трогательная. Зал замирает. А в Москве… Вдруг нас не примут?
— Специалисты по Лермонтову, как и по Пушкину (ведь ты еще играешь «Бориса Годунова»), такой крамолы и хулы на кумиров не простят тебе.
— Пусть лучше откроют «Маскарад» и посмотрят. Там написано, например, «я вас не убегаю». У Пушкина нет ни единой такой глупости. Почему меня не поймут? Лермонтов — он что, памятник? Надо позолоту стереть и посмотреть: а живое-то там есть? Как говорил Георгий Товстоногов: «Классика должна звучать так, как будто читаешь сегодняшнюю газету».
А вот моя пьеса «Большая советская энциклопедия» знаешь, как появилась? Мне позвонила какая-то женщина в театр и сказала: «Тут бабушка умерла, может, вы придете, возьмете какие-то вещи для театра». Ну, я и пошел. Прихожу, женщина из социальной службы перебирает вещи. Смотрю, стоит чемоданчик, открыл, а там записка, всего одно слово — «в гроб», и лежат в чемоданчике свежие трусики, чулочки, платьице — все новенькое, чтобы похоронили в этом. «Она хотела, чтобы ее в этом похоронили?» — спрашиваю я. «Так ее ж уже похоронили», — ответила работница. И мне так фигово, так ужасно стало на душе, я в ужасе: ты умер, и все — тебя нет, следующие в спину бесцеремонно толкают — пошел вон. Ну вот я и написал пьесу.
Кстати, мы привезли еще два детских спектакля: «Карлсон вернулся», там у меня травести Малыша играет — метр сорок ростом, потрясающая актриса. И «Золоченые лбы» — инсценировка Ярославы Пулинович.
— Коля, извини, что про больное: у вас в доме произошла трагедия, покончила с собой помощник режиссера, чудесная Саша Чичканова…
— Мы до сих пор не оправились. Вот 40 дней было, мама ее приехала, пошли на кладбище. И знаешь что? Я смотрю, а мама что-то подсовывает под венок. Я спрашиваю: «Что вы делаете?» А она: «Я сон видела, Саша говорит мне: «Мама, мне неудобно в туфельках, жмут, принеси мне тапочки». И вот она их принесла. А я-то сам пришел с меховой шапкой Саши: накануне перебирал в театре вещи, и она мне попалась. Так мы и стояли с двух сторон могилы: мать с тапками, а я — с шапкой.