На постановку Малому удалось заполучить самого Жоржа Лаводана — известного актера, режиссера, руководителя Национального театрального центра во Франции. Европейская знаменитость вышла на сцену с артистами 5 ноября, а уже в середине декабря сыграли большую, многонаселенную премьеру — на сцене более 20 человек. На роль главного героя, которого, как правило в России (а прежде в СССР) играли премьеры, героические герои, мужчинские мужчины, Лаводан избрал полную противоположность традиционному Сирано. Выпускник прошлого года Алексей Коновалов (невысокий, полноватый, рыжеватый, с слегка обозначившейся лысинкой), кажется, сам перепугался такого решения француза. Француз был решителен — он видит такого Сирано, и таковым ему быть. Экстрим наступил не только для артиста, но и для труппы и театра в целом, не привыкшего к столь бескомпромиссному режиссерскому натиску и стремительному рабочему процессу. Коновалову оставалось одно — пан или пропал.
И вот первая сцена — театр в театре: Сирано против штампов и пошлости в искусстве. На деле это выглядит ошеломляюще: сцена в шикарном свете (сам Лаводан ставил), где много народу, где черный задник, как будто весь исписан наискось мелом, похожий на огромную школьную доску. Дальше будет еще таких несколько с разными прописями, впрочем, содержание которых не разобрать — его просто нет. Содержание в неизяснимой простоте (сценография и костюмы Жан-Пьера Верже). С первой же сцены костюмы заявлены как исторические и, глядя на тяжелые мушкетерские ботфорты, я думаю, как же артисты в них передвигаются? Довольно проворно, несмотря на все неудобства. Камзолы, широкие штаны, заправленные в ботфорты, кринолины у дам только доказывают серьезность намерений г-на Лаводана: никаких версий и стеба.
На фоне высоких и, если присмотреться, красивых наглецов-гасконцев главный герой смотрится в лучшем случае поваром или кондитером Рагно, случайно оказавшемся в столь доблестной компании. «Он милый и смешной» — так говорит о нем Роксана (хорошая работа актрисы А.Ивановой). Кто ж такой? Винни-Пух? Располневший Буратино? Нет, представьте себе — поэт, а не прозаик — Сирано. И чем дальше развивается действие, тем больше артист Коновалов убеждает меня, да и зрителя, что не зря согласился на авантюру режиссера Лаводана. Не зря сыграл в «пан или пропал». Парень не пропал, особенно в первом акте. В его Сирано смешались и желчь, и смех, и горечь, и отчаяние. Отчаяние урода, заложника собственных комплексов, наделенного даром слова и сердцем, способным на жертвенную любовь…
Он хорошо читает стих. Но комплимент здесь в первую очередь переводчику Елене Баевской: стих в ее переводе прост, но завораживает мелодикой, игрой и остротой одновременно. Зал, более привычный к прозе, смирился с ненормативностью ее лексики, притих и слушает вирши французского неоромантика позапрошлого века. Надо отдать должное режиссеру — он выстроил из них динамичные мизансцены с большим юмором. И этот юмор только украшает условность автора. Та же сцена под балконом, когда два мужских голоса — в одном обращены к красотке на балконе, почему-то не способной отличить голос возлюбленного от самозванца — из разряда вовсе не романтических, а комических.
Второй акт и короче, и кажется слабее. И даже не в невыиграшной батальной сцене при Арасе (ее условность как раз эффектно графична), а в финальной, трагической. То ли опыта не хватило артисту Коновалову, то ли сил не осталось... Режиссер оставил ему длинный, с биографическими подробностями (впрочем, важными по смыслу) монолог на авансцене один на один с залом. И уход из жизни более чем странной и еще более чем трагической личности поэта Сирано, так и не познавшего женской любви и ласки, потерял адское напряжение пружины действия. «Пружина» не разорвалась, не опрокинул зал, а смотрелась, скорее, условно.