Накануне премьеры Хавьер Бардем, прекрасно вписавшийся в галерею фантасмагорических злодеев бондианы, дал «МК» интервью. Где рассказал, кто его любимый негодяй в киноэпопее, почему он не думает о Ганнибале Лекторе и когда Педро Альмодовар снимет фильм о Джеймсе Бонде.
— Правда, что в первый съемочный день вы забыли текст?
— О да. В первый день мы снимали сцену в клетке. И когда вели диалог с Джуди Денч — а она прекрасная, просто прекрасная актриса, одно удовольствие с ней играть, — я слышу мелодию из «Бонда». Что за черт? Это был телефон Джуди, который она забыла отключить. «Ах, простите!» — говорит Бардем, очень точно копируя интонации Джуди Денч. — Я так хохотал. Представляете! У нее в телефоне мелодия из «Бонда»! А потом я вдруг понял, что она смотрит на меня, Дэниел смотрит на меня, вся группа смотрит на меня, а я в клетке хохочу как ненормальный, и они просто не сводят с меня глаз. Я чувствовал себя очень неудобно, хотя каждый актер мечтает так увлечь аудиторию, чтобы та уже ничего вокруг не замечала. Так я забыл свой текст!
— Вам не кажется, что в этой сцене вы похожи на Ганнибала Лектора?
— Да нет! Ну, клетка, костюм — да, похожи. Я играл другого человека, и даже если сначала мне приходила такая мысль в голову, потом я просто отключился от нее, играл другого. Я знаю себя, если начну бояться быть похожим на кого-то другого, обязательно так и будет.
— А какого злодея вы бы предпочли сыграть в бондиане, если бы у вас был выбор?
— У меня была такая возможность задолго до этого фильма. Сыграть злодея в другой серии фильма. Тогда я отказал. По разным причинам. Потому что был не готов, потому что тогда я не знал язык... Но я не скажу вам, что это был за фильм.
И когда мне второй раз поступило такое предложение, когда я узнал, кто в команде, что это сплошь замечательные люди, согласился с удовольствием. Для меня это возможность поучаствовать в чем-то интересном и получить впечатления, которые никогда не забудешь. Почувствовать себя причастным ко всей этой истории. Увидеть «Бонда» с самим собой в кинотеатре, как я когда смотрел ребенком с родителями, — это тоже было важно.
— Кто ваш любимый злодей в бондиане?
— Конечно, я смотрел все фильмы, конечно, там играли прекрасные актеры. Каждое появление на экране нового злодея впечатляет. У каждого — свой стиль, и так все последние пятьдесят лет, представляете, какая галерея негодяев? Думаю, что если говорить об эмоциональной точке зрения, то это был Челюсти (Ричард Кил) — помните такого, с железными зубами? Потому что «Лунный гонщик» был первым фильмом бондианы, который я увидел. Я влюбился в него с первого взгляда, он мне показался ужасно милым и симпатичным человеком. Вы вспомните его лицо, это лицо приятного парня! И что любопытно, мне рассказали совсем недавно, что он и был приятным парнем, я не мог ошибиться, это было очевидно!
— Как актер, какую роль вы бы предпочли: Бонда или злодея? Многие актеры говорят, что злодеев играть интереснее, потому что у них целая история за спиной...
— Не думаю, что Бонда просто играть. Наоборот, это самая сложная роль в фильме. Дэниел с ней прекрасно справляется. Сложная не потому, что там много тяжелой физической работы. А потому, что люди знают о Бонде всё. Буквально всё. И у каждого — свой Бонд. Остается очень узкий коридор, в который должен протиснуться актер и при том привнести еще что-то новое, — поверьте, это намного сложнее. И то, что он сделал в нашем фильме, — просто блестяще. Чувство юмора, ум, человечность, крутость, в конце концов, — все великолепно.
А бондовские злодеи — это такие театральные роли, вы ведь согласитесь? Это что-то между реальностью и вымыслом. Сложность в том, чтобы не потерять одно и не погрузиться слишком в другое. Ты должен быть реалистичным, оставаться человеком, но при том быть таким фантастическим психом, поверить в которого невозможно.
— Можете себе представить, что Педро Альмодовар будет снимать один из фильмов о Бонде?
— Ну, это уж чересчур фантастично! Он прекрасный режиссер, но Бонд... Нет, ну слушайте, я спрошу его.
— А вы могли бы стать продюсером...
— Ну а почему бы и нет? Но тогда Бонду пришлось бы стать испанцем. И играла бы его женщина. (Смеется.)
— В этом фильме впервые за всю историю бондианы есть гомоэротическая сцена — веяние времени?
— Не думаю, что сцена эта была задумана так вот прямо. В сценарии она была только обозначена. Все остальное сделали уже мы сами. Сэм дал мне одно слово — некомфортно. Бонду должно быть некомфортно. Вам должно быть некомфортно. Я играл так, чтобы вы почувствовали себя не в своей тарелке. И вы почувствовали. Это угроза, другой мир, зло. Сильва, мой персонаж, выглядит неприятно, ведет себя неприятно, он вообще неизвестно кто, и вы чувствуете себя беспомощными. Так и должно быть. Но он шутит. И вы думаете: шутит ли он на самом деле? Он псих? Что вообще происходит? И это было интересно играть. Для Сильвы это часть игры, забавная, смешная часть игры, которую он ведет, и это тоже ведет нас к пониманию характера. Он всё сразу и ничего конкретного. Я думаю, в нем важно чувство причастности, тогда как на самом деле он непричастен ни к чему, кроме боли, которая превратила его в такого человека.
— Крейг не производит впечатление человека, готового вот так легко пошутить, нет?
— Ну еще бы, вы же видите его на экране, он играет Бонда! Бонд не шутит. Нет, на самом деле он, конечно, не такой в жизни. Но Сэм запрещал нам слишком уж веселиться. Он не хотел снимать комедию.
— Почему, когда вы играете злодеев, на вас надевают дурацкий парик? Может, этот злодей — родственник убийцы из фильма Коэнов?
— Ничего подобного. (Смеется.) Шугар — символ зла, которое пришло ниоткуда, уйдет в никуда и никогда не исчезнет (в фильме братьев Коэнов «Старикам тут не место». — Авт.) Сильва — человек. Он безумен, охвачен одной идеей, но он человек. У Коэнов — чистая идея, идея зла, порождающего зло вокруг себя. И я сделал «умг» (громко сглатывает), и как же, скажите, мне сыграть идею? Здесь всё — человеческое, понятное.
— А почему сейчас-то у вас волосы покрашены? (А они действительно покрашены в темно-каштановый цвет.)
— Нам, актерам, вечно не везет!