«Есть разница — получать 400 евро в месяц или 7000?»
— У тебя уже немецкое гражданство?
— Нет, пока только вид на жительство. Гражданство — у жены. Собственно, я на два дома живу — две недели здесь, две — в Берлине. Там коттедж, жена, дочка Алина, которой уж четыре годика... только в садик пошла. Чудесно: государство платит за нее по 184 евро в месяц (вплоть до 27 лет), разве в России подобное есть?
— Есть что-то вроде материнского капитала, но с ограничениями по тратам...
— Какие еще ограничения? В Германии ребенок вырастает — сразу покупает себе недвижимость или тратится на учебу... Колоссально.
— С детьми ясно, но меня волнует вопрос, почему музыканту комфортнее м-м... не жить в России?
— Расклад простой. Возьмем педагогов. Там зарплаты несоизмеримо выше: профессора получают в среднем 7000 евро в месяц (притом что ходят два раза в неделю). Ну, в обычных музыкальных школах — где-то 2500–3000 евро. Что в оркестрах? Мы не говорим о Берлинской филармонии, где людям платят невиданные деньги: например, ударнику-солисту на литаврах — 17–18 тысяч, а скрипачам (не концертмейстерам) — в пределах 7–10 тысяч, плюс записи на радио дают еще столько же, то есть двадцатка выходит на нос. И в иных оркестрах деньги очень достойные, так что люди, не задумываясь, покупают себе дома, квартиры, уж не говорю о машинах и прочих «мелочах».
— Плюс сами квартиры с домами стоят дешевле, чем в Москве...
— Ну естественно. Цены на квартиры в Берлине можно сравнить с ценами в Нижнем Новгороде или в Казани, и то дешевле получится. Ну невозможно, черт возьми, молодому музыканту копить 25 лет и уже на пенсии покупать квартиру! Мы же хотим в реальности жить, здесь и сейчас. К тому же в России невозможно получить кредит, если нет высокооплачиваемой стабильной работы. Вот я собственный пример приведу. Уже год работаю педагогом в Академии им. Гнесиных, так вот зарплата моя 1100 рублей в месяц: это четверть ставки, полная ставка — около 5000. Но для полной нужно каждый день ходить в академию, вкалывая по 6 часов (то есть концерты не играть). И что, разве реально на 5000 прожить?
— Будем справедливы: некоторым педагогам доплачивают грантовскими деньгами...
— Ну так гранты непостоянны, они даются на какое-то время. Ну хорошо, получал бы я грант. Ну было бы 14 тысяч. И как хочешь, так и вертись. Разницу понимаешь — 7000 евро или грантовские (то есть с особой милости) 14 000 рублей (400 евро)?
— Ну для тебя Гнесинка — чисто имиджевая работа, полагаю.
— Конечно. Но есть те, для кого не «чисто имиджевая». Бедные педагоги. Я хочу знать: почему Россия не может себе позволить платить им нормальные деньги, притом что нашим футболистам легко дают по 100 000 евро в месяц? Ведь эти профессора, получающие свою милостыню, воспитывают тех, кто потом представляет Россию по всему миру! Соответственно, они, как тренеры футбольной сборной, должны получать достойные деньги, а не жить в нищенстве. Это же позор, когда я говорю в Германии, что получаю 25 евро! Немцы только понимающе кивают: «Россия, да. Понятно». Или когда говорю, что у нас кредитная ставка 17%, — они просто не понимают таких вещей.
— А ты себе дом в Берлине на кредит покупал?
— Конечно. Причем цена дома сравнима с 2—3-комнатной квартирой в Москве. Шикарный, трехэтажный, волшебное место — открывается вид на поле и лес, прибегают косули, закат и восход вижу, выходя на балкон. Фонтан, подвал, как сауна, студия музыкальная, все условия. И это Берлин, сердце Европы. Ну да, взял кредит под 3,9% на 10 лет. Плачу 700 евро в месяц. В Москве на эти деньги даже однушки не снимешь. Нет, есть разница — дом в Берлине или однушка на отшибе? И нет никакого желания вкладываться в московскую недвижимость. 20 лет копить...
— Вот и уехали все лучшие — те же гобоист Алексей Огринчук, трубач Сергей Накаряков...
— В чем, кстати, помимо прочего заслуга Дениса Мацуева? На свои многочисленные проекты он привозит в российскую глубинку солистов, отсюда когда-то уехавших, — и Огринчука, и Накарякова, и Сергея Крылова. Чтобы хоть знали, что такие есть... Ситуация-то непростая, в провинции народ не может, как в Москве, по 20 000 руб. за концерт платить. Сами филармонии больших гонораров тоже не дают, соответственно, не могут приглашать хороших исполнителей, добившихся мировой известности. Планка падает. А Денис пробивает эту стену, приглашая только лучших. Я вон тоже недавно играл по его инициативе в Кемерове, перед шахтерами, которые бесплатно пришли на концерт.
— То есть лучшие играют не благодаря отлаженной государственной системе, а на энтузиазме отдельных людей...
— Конечно. И это здорово, что Денис помимо своих пианистических талантов обладает умением общаться с властной элитой, пробивая концерты столь высокого уровня. Ведь просто так власть ничего делать не будет. Ни министр культуры, ни губернаторы — никто... Личность всё решает в России. Кстати, только что обсуждал с Мацуевым возможность внедрения на детский конкурс «Щелкунчик» категории «баян» или «аккордеон». Мне думается, это было бы прорывом для нашего баянно-аккордеонного мира: реальность-то ужасная — мало кто из детей идет в музшколах на эти инструменты. Почему? Да потому что упадок — не показывают по телевизору, не пропагандируют. Баян начинает вдруг ассоциироваться сугубо с эстрадой, а не с классикой... вот и воротят нос. А надо демонстрировать родителям, что на баяне можно играть Баха практически как на органе.
— Да он вообще заменяет собою оркестр...
— Это я вспоминаю, как впервые играл Мстиславу Ростроповичу сюиту Шнитке «Ревизская сказка», он потом сразу подошел ко мне, обнял: «Ну как же возможно на баяне так изобразить за весь оркестр? Баян живой, он дышит!..». И после этого Ростропович меня приглашал выступать в зале Гаво в Париже, в Вашингтон-центре, на своей золотой свадьбе. Причем играл я исключительно академическую музыку — Шнитке, Вивальди, Баха; народ просто не ожидал такого звучания от баяна...
«Любой немец вам скажет — кто такая Нетребко»
— Чувствуется присутствие классической музыки в государстве?
— Где? В Германии? Конечно. Там классика — среда обитания, она идет за номером один, а не как у нас — на первых ролях всегда эстрада, а еще точнее — попса. Там скажешь: «Я выступал в Берлинской филармонии!» — и это сразу восторг, ты для них на вершине олимпа. Сразу ассоциации с фон Караяном, Клаудио Аббадо, с Анной Нетребко. Спросите на улице любого немца: кто такая Анна Нетребко? И всякий вам скажет. А у нас широкая аудитория разве знает? Я вот в Кемерове ради интереса спросил в кафе: «А вы знаете таких — Хворостовского, Нетребко?», — молчание было ответом. Зато они знают, кто такая Нюша. Уж молчу про Киркорова, который вообще... так что с классикой у общества колоссальный разрыв. И я прекрасно понимаю наших музыкантов, которые выбирают себе иное место жительства: в Германии люди на концерте просто сидят и наслаждаются твоей внутренней культурой.
— Которую дала тебе Россия...
— Естественно, я благодарен России за великолепную школу (вспомнить хотя бы легендарного моего педагога Фридриха Липса!). Но если ты не Гергиев, Спиваков или Башмет, то будешь сидеть в Гнесинской академии, получая 5000 рублей в месяц. Мало того: и филармонии по стране не хотят, чтоб я играл классическую музыку. Всегда просят танго или латино: вон на программу «Танго любви» в Мурманске — аншлаг. А поставил бы Баха или Вивальди — увы... Все говорят одно и то же: «Даешь Пьяццоллу!».
— Как еще народ не наелся этим именем?
— Что я могу сказать? Астор Пьяццолла стоит на грани классики и эстрады, этакое не танцевальное, а концертное танго... На Западе мода на Пьяццоллу всё меньше и меньше, в России до сих пор твердят: «Да-да, это то, что нужно!».
— Но, согласись, без него даже тебе было бы сложнее пробиваться.
— Он дает возможность понизить планку, чтобы баян выжил как популярный инструмент, скажем, в такой стране, как Россия. Без него была бы пропасть. Еще плюс — Пьяццолла дает право выступать на сцене с другими солистами, в конце концов именно его я исполняю с оркестром.
— А не будь Пьяццоллы, через кого бы выбивались? Новые-то авторы почти не исполняются...
— Ну, например, у Софии Губайдулиной есть произведение «Семь слов Христа» для баяна, виолончели и струнного оркестра: да, оно пользуется популярностью в Европе. Но неподготовленным людям слушать опус очень тяжело. Если не уйдут с концерта — уже хорошо. Писал для баяна Оле Шмидт. Но по большому счету баян — штука относительно новая. Конечно, многие играют на нем переложенный классический репертуар. Но если Бах звучит еще неплохо (в хорошей акустике неофит может не отличить баяна от органа на Бахе), то, скажем, Бетховена на баяне играть примерно то же самое, как на балалайке, — смысла большого нет... Поэтому что остается? Сам начинаю писать музыку. И благодарен за это Ивану Воропаеву, который при съемках своей «Эйфории» поверил в меня как композитора, что и принесло нам «Нику». Теперь меня приглашают многие кинокомпании. А я и рад: еще один способ продвигать мой инструмент.
Баян больше, чем секс
— Слушай, а как ты его возишь? В ручную кладь-то нельзя...
— Инструмент весит почти 16 кг, а посему многие авиакомпании пытаются уломать тебя сдать его в багаж... что, конечно, невозможно: во-первых, стоит дорого — 12–14 тысяч евро (наш) и 20–30 тысяч (итальянский); во-вторых, одно неловкое движение — и клавиши западут, механика нарушится, страшная вещь! Я говорю авиационщикам: «Вы готовы подписать бумагу, что в случае поломки оплатите мне 14 тысяч евро?». Подписывать, конечно, никто не хочет. А как гитаристы мучаются, которых не пускают на борт из-за превышения габаритов? Ну не покупать же, как для виолончели, второй билет! Пора решить эту проблему раз и навсегда на международном уровне.
— Баян, правда, тяжелый, не представляю, как его девушки носят...
— И я не представляю. Нас ждут в будущем проблемы со спиной, поэтому надо всегда поддерживать форму, заниматься спортом — подтягивание, отжимание, пресс качать... иначе будет нехорошо.
— Знаешь, иные скрипачи говорят: «моя скрипка может быть капризной, не простит измены, если я возьму в руки другую» — и прочую ересь в таком духе. А с баяном у тебя как?
— Хотел бы пошутить, что «я мусульманин и мне положено несколько жен», а потому у меня несколько баянов: два в России, два в Германии.
— То есть баян — это женщина?
— Ну конечно. Это же не боян — русский сказитель, баян, наверное, ближе к девушке... мы с нею как одно целое получаемся. Я играю через нее. Я — это он, он — это я. Главное, почувствовать его — где пиано, где форте, где рвет, а где может простонать. И начинается это общение через него, но твоим языком.
— И он не предает?
— Если ты любишь баян, он тебя никогда не предаст. Но, повторяю, люблю играть на нескольких: у меня инструменты классические, эстрадные с мидисистемой для шоу-проектов, плюс духовая французская аккордина, еще банданеон. Кроме того, для новых сочинений активно привлекаю этнику, вроде индийской флейты бансури или ударного перуанского кахона... необычные краски! Ну не хочу я повторяться и заниматься плагиатством, думать: кто лучше сыграл Баха? Хочется не спорта, а искусства, хочется развивать инструмент дальше. Чтобы зритель приходил и поражался смешению стилей, соединению несоединимого. Раньше это воспринималось как экспериментаторство, но сейчас вошло в плоть и кровь мировой музыки... за этим будущее.
— То есть невозможно уже существовать классическому музыканту вне направления кроссовер (примеров — масса: та же Виктория Муллова с авторскими программами)? Во-первых, надоедает пиликать только классический репертуар, во-вторых, само время подталкивает к миксу...
— Понятно, что Когана или Ойстраха повторить очень сложно, лучше ты уже не сыграешь. Впрочем, тогда было одно эталонное звучание, сегодня — другое. К тому же наше время — это время Имени. Иным языком, большое-пребольшое Имя в любом случае будет играть правильно и эталонно. Только имена эти порою назначаются СМИ... «вот вам гений». Сейчас вообще всё воспринимается иначе. На трактовку уже никто и не смотрит — гениально ли ты прочувствовал тему... Да, в сущности, она (трактовка) у всех примерно одинаковая.
— То есть людям нужен в большей степени человек, нежели музыкант?
— Людям просто нужна искренность. Трепетное отношение к делу, желание передать эмоцию... а не то, что формально выйти, отмахать-отдирижировать, зритель с этого ничего не получит, но все будут говорить: «ба-а, да это же Имя!».
— А как же в себе сохранить искренность, если играешь чуть ли не каждый день?
— Нет, минуточку: с таким отношением «как сохранить» — вообще нельзя играть. Надоедать не может по определению. Если это воспринимается как работа без любви — ну что ж, ты превращаешься в робота и убиваешь музыку в себе и в окружающих. Получается тотальная мертвечина. Я даже в заказных концертах стараюсь, чтоб исполнение было мне интересно, что-то добавляю, вкладываю душу, а не... как на станке. Зритель мгновенно чувствует — с душой сыграна каждая нотка или нет. Увы, как бы странно это ни звучало, но чем известнее делается исполнитель, тем искренности в нем становится меньше. Хотя, казалось бы, признанные имена...
— У признанных имен зачастую не только сквозит неискренность, а просто откровенная халтура!
— Вот ты говоришь — «большое число концертов»... Как раз на примере Мацуева я вижу, как сильная эмоция может не замыливаться раз от раза: вот он сначала 6 часов летит, потом тут же, не поспав, выходит в зал — и начинается такой драйв! Откуда только сил берет?
— Для него рояль — секс...
— Я думаю, рояль он любит больше, чем секс. Мацуев — тот музыкант, который любит то, что делает, причем не важно, что это — джаз или классика. Пусть другие пианисты его хают, мол-де, «не тонко сыграл», зато он играет со своим отношением, искренне и убедительно, а это главное. И это лучше, чем если бы он манерно перетончил, передержал, а при этом смотрел бы на зрителей как на плебеев. И все бы видели в нем этакого нарцисса, живущего только для себя. Мы не можем жить для себя. Суть профессии — просвещать и обогащать людей внутренне. А чтоб тебе поверили, и нужна искренность.
— Ну хорошо, а должен ли классический музыкант высказывать активную гражданскую позицию? Вот тебе две точки зрения, мною недавно услышанные, — дирижер Мариус Стравинский говорит: «нет, не должен, не наше это дело — словесно выражать и открыто высказываться», а на другом полюсе композитор Георгий Дорохов, который сидел 10 суток за Болотную площадь, ничего не боится...
— Сложная тема. Ясное дело, ты будешь благодарить того, кто тебе дает хлеб. Путина или Прохорова. Я это всё понимаю, это большой соблазн...
— Но для Европы — это нонсенс, чтобы власть в своих интересах прогибала деятелей искусства.
— Нет-нет, такого нет, конечно. А здесь... пойдешь против — не получишь финансирования, и у тебя не будет твоего проекта. Поэтому ты и должен поддержать, чтобы тебя поддержали тоже. Даш на даш. Но да, ты прав, если все будут молчать, уйдут в кусты, то все время так и будет, как власть захочет. Критика должна быть. Но... она не повлияет на результат, потому что все давно решено. Нужна мощная личность, которую услышат. А если ее нет, даже лучше не высовываться, зачем? Навредишь себе — и всё.
— То есть нужно имя уровня Анны Нетребко, чтобы как-то быть услышанным?
— Да, это прозвучит, это будет силой.