Сцена. Слова «Московский международный кинофестиваль» бегали по кругу со скоростью стробоскопа, отчего каждый крупный план говорящего напоминал кошмар эпилептика.
Вручители. Выступление Владимира Мединского, сначала оттеснившего локтем Катрин Денев (не заметил рядом второй микрофон), а потом ушедшего за кулисы вместе с ее наградой (приз «Верю» имени Станиславского за покорение актерских вершин мастерства), заставило с тоской вспомнить о временах, когда Александр Авдеев в такой же ситуации на чистейшем французском плел кружева в адрес Эммануэль Беар.
Ведущие. Вопрос Игоря Верника Катрин Денев, сыгравшей одну из главных ролей в «Возлюбленных» Кристофа Оноре: «Если бы вам предложили сняться в этом фильме, вы бы согласились?» — окончательно стер в пыль церемонию закрытия.
Оставил без внимания первую серьезную международную награду отличному английскому актеру Эдди Марсану в фильме-победителе фестиваля — «Отбросы» Тиндж Кришнан (кроме второстепенных ролей в блокбастерах вроде «Шерлока Холмса» Гая Ричи он автор сильнейшей работы в трагикомедии «Беззаботная» Майка Ли). Или триумф Розы Хайруллиной (лучшая женская роль в «Орде» Александра Прошкина, получившего также приз за режиссуру) — актрисы сложной судьбы, выстрелившей в прошлом году в роли Лира в одноименном спектакле Константина Богомолова.
Или мероприятия «Медиафорума», организовавшего в числе прочих мастер-класс Питера Гринуэя, чтобы еще раз услышать из уст знаменитого режиссера эти золотые слова: «У вашего кино были все шансы рвануть вперед после развала Союза, и вы все упустили».
Или итоги первого кинорынка «Doors» — одного из самых показательных мероприятий фестиваля, которое, строго говоря, не имело к нему никакого отношения. В отличие от совещаний у Мединского здесь никто не жаловался на бедственное положение российского кино (говорить об этом — все равно что всерьез утверждать, что после осени наступает зима), а обсуждали конкретные схемы контакта российских фильмов и американских дистрибьюторов.
Конечно, не обошлось без традиционного российского гостеприимства. Описывая приключения в России, популярный американский журналист Энн Томпсон в авторском блоге на IndieWire.com упоминает и шампанское в первом классе «Аэрофлота», и пирожки с водкой в ресторане «Пушкинъ», и балет «Спящая красавица» в Михайловском театре, и экскурсию в Эрмитаж (как ожившие кадры одного из самых успешных фильмов в американском прокате — «Русского ковчега» Александра Сокурова). Но даже после перечисления всего богатства культурного наследия, голливудского размаха съемок «Сталинграда» Федора Бондарчука и потенциала нашего кино в зарубежном прокате (больше всех голосов набрали, как ни странно, фильмы Авдотьи Смирновой), энтузиазм американских гостей рано или поздно упирается в нерушимую стену хаоса. Не надо углубляться в анализ двойственности сознания российского кинематографиста (две академии, два совета, две премии, два стенда на Каннском кинофестивале) — достаточно зайти в метро. «Те из нас, кто решился спуститься в великолепную московскую подземку, на каждой остановке, разукрашенной, как музей, слышал предупреждение: следите за кошельками и бумажниками. Здесь все еще кругом одно чувство — паранойи», — пишет Энн.
Церемония закрытия 34-го Московского международного кинофестиваля набросила на эту стену хаоса еще пару кирпичей.
Все началось за несколько часов до красной дорожки — в интерьерах гостиницы «Националь», за круглым столом конференц-зала «Новгород», где, как на новгородском вече, собрались с десяток избранных российских журналистов, чтобы задать вопрос Катрин Денев.
Как каждая великая женщина, она давно уже сама строит не только актерскую карьеру, но и пространство вокруг себя. Зайдя из переполошенного коридора (из пятидесяти телекамер интервью получили только две) в тишину конференц-зала, первым делом достала сигарету. Вторым — попросила представиться каждого из присутствовавших: «Хочу понимать, с кем я имею дело».
Красный плотный костюм. Кольцо с большим круглым оранжевым камнем, который бился о лакированный стол каждый раз, когда она опускала к пепельнице руку с зажженной сигаретой. Пышная прическа. Вопрос, повисший в воздухе: «А это что за музыка за стеной? Ах, там гуляет свадьба...»
Она много курит, пьет много кофе, ест много сладкого (в нужный момент опрокидывая в чашку пакетик сахара, который достает из собственной сумки, и заедая выуженной оттуда же плиткой шоколада) и по-прежнему выглядит лучше всех.
Все, что началось с этого момента и продолжалось около двадцати минут, — настоящий мастер-класс. Жесты и мимика здесь играли гораздо большую роль, чем стандартные вопросы и стандартные ответы.
— Любовь? Это смелое и прекрасное чувство.
— Дети? Мне повезло, что у меня с ними небольшая разница в возрасте.
— Давала ли я им какие-то советы в любви? Только в том случае, если меня об этом просили.
— Съемки с дочерью? Это всегда приятно, потому что она мой самый близкий человек.
— Аллюзии в «Возлюбленных» на «Шербурские зонтики»? Ну что вы, у Жака Деми обычная, почти шаблонная мелодрама, а Кристоф Оноре снял очень живой и оригинальный фильм. (На самом деле — ровно наоборот.)
Когда очередь дошла до меня, все заготовленные вопросы вспыхнули в голове, как кончик сигареты Денев, и пеплом упали мимо пепельницы. Что-то выдавив про совместную работу с Милошем Форманом в «Возлюбленных», вместо подробностей их нелепой постельной сцены, о которых мечтали все российские таблоиды, услышал стандартные мягкие слова о его величии и чрезвычайной мужской харизме.
Кроме невероятно богатого культурного бэкграунда Катрин Денев в своем современном обличии — наглядный пример того, как надо стареть. С достоинством, самоиронией, интересом к жизни. Легко и естественно сочетая в поздней фильмографии прелестные фильмы Франсуа Озона и неудачные попытки Кристофа Оноре сыграть на интеллектуальном поле.
Она могла бы многому научить Московский международный кинофестиваль, который на 34-м году выглядит на все девяносто. Брюзжащим, нахальным, располневшим от бессчетного количества внеконкурсных программ, самовлюбленным стариком, который, отбери у него костыли в виде господдержки и редких гостей мирового уровня, рухнет в тот же день.
Страшно представить, что же будет в 37-м.