Кино, сразу скажу, непривычное для общего пейзажа нынешнего отечественного кинематографа. Здесь все настоящее: настоящие «Т-34» по-настоящему стреляют, по-настоящему (без красивостей) мнут все, что им попадает под гусеницы. Ни одного случайного лица в кадре — все будто бы из того времени. Карен Георгиевич говорит, что шел постоянный отбор людей — много пришло с улицы по объявлению, — чтобы найти лица со старых фотографий. И в этом плане, как и в плане актерской игры, исполнители главных ролей, не затертые по сериалам Алексей Вертков и Виталий Кищенко, — безусловная удача и пример серьезной работы с актерами. В Европе такое кино про конец Второй мировой, с техникой из той поры, которая еще и заводилась в кадре как положено — с первого раза, да с сожженной деревней (построенной в голом поле), да с разрушенным городом, апартаментами Гитлера и детально воссозданной сценой подписания акта о безоговорочной капитуляции, стоило бы порядка 40 миллионов долларов как минимум. Про бюджет «Белого тигра» Шахназаров говорит, что он — «10–11 миллионов условных единиц». И это включая все уникальные операторские придумки (главный оператор Александр Кузнецов) — с камерами, приделанными к гусеницам, башням и прочим.
Сразу после показа режиссер дал интервью «МК».
— Карен Георгиевич, первый вопрос — сразу в лоб: кто кого победил? И главный герой танкист Найденов говорит, что «Белый тигр» еще появится, что он не погиб, а затаился. И Адольф Гитлер в своем финальном монологе утверждает, что война — это жизнь...
— Не знаю, кто победил. Война, похоже. (Смеется.) В общем, этот вопрос меня самого мучает всегда. И чем старше я становлюсь, тем чаще его себе задаю — и не могу найти ответ. На мой взгляд, для всего нашего существования этот вопрос является самым важным: насколько война является тем противоестественным, про что писал Лев Толстой в «Войне и мире», или же наоборот? И насколько вообще человеку присуще это проклятие — война, которое, наверное, никогда его не оставит. Этот вопрос в моей картине есть, и я не могу на него ответить, хотя история говорит о том, что война не прекращается.
— Война — это отправная точка, как уверяет Гитлер?
— Адольф Гитлер говорит своими словами, мы же за него ничего не придумывали. Весь его монолог — это компиляция из его высказываний, из его речей, из его книг. Я довольно много прочитал — и «Майн кампф», и его биографии, и много другой литературы, и англоязычной в том числе.
— А как соотносится посвящение фильма вашему отцу, прошедшему Вторую мировую войну, и финал, в котором Гитлер довольно спокойно произносит монолог о том, что война не кончится никогда? Фронтовики, посмотрев картину о победе русского военного духа над немецким, не обидятся ли, когда точка ставится не этим, а монологом Гитлера? И фюрер убеждает собеседника, что не он затеял войну, он просто выразил чаяния простых европейских обывателей про их ненависть к евреям, про их боязнь «большой восточной страны России» и что он все сделал как надо, а его объявляют исчадием ада?
— Финальный монолог, на мой взгляд, говорит лишь о той загадке человеческой природы, в которой заложена сама потребность всегда воевать. И то, что наш танк не добил мистического «Белого тигра», — тоже важно, поскольку зло невозможно добить. Дело все в том, что с этим надо бороться, с этой идеологией. Смысл в этом, как я сам понимаю свою картину. Что главный герой, которого играет Алексей Вертков, готов и дальше сражаться. А второй главный герой, которого сыграл Виталий Кищенко, — в нем я не уверен, что он готов и дальше к борьбе, он уже устал. Поэтому Найденов (Вертков) и есть настоящий герой, потому что он готов сражаться со злом всегда. Но таких — единицы. Хотя без них нельзя. А герой Кищенко хотя и понимает, что зло не одолено, но он не готов идти до конца.
— А что касается физической стороны: ваши актеры проходили военную подготовку? Как они овладевали технической стороной своего героического дела?
— Леша Вертков научился даже танк водить, и он ездил в Таманскую бригаду два месяца каждый день. Он же не служил в армии, в отличие от Виталия Кищенко, с которым было проще в этом деле. Поэтому Леша проходил все — и строевую подготовку в том числе.
— Нам, ничего не сведущим в военных действиях, показалось, что танковое сражение на экране — как танковый балет: красиво, заразительно. Но насколько это соответствует реальным возможностям танка и представлениям военных о такого рода действиях?
— Во всяком случае, мой главный военный консультант, руководитель танковой группы Владимир Георгиевич Сафонов сказал: да, это похоже на правду, на то, что я знаю. Он танкист, отставник.
— Карен Георгиевич, а с какой именно сцены картина пошла сама, когда вас повела интуиция?
— Я не помню конкретную сцену, но это было точно после появления «Тигра». Мы снимали все более-менее хронологически, прошло недели две, двигалось все очень тяжело, но после появления «Тигра» пошло все само собой. Хочешь верь, хочешь не верь, но это было так. А в общем, на съемки ушло недель 14.
— А почему вы не отдали картину на Московский фестиваль?
— У меня была идея, но я подумал, что в связи с моей датой я все-таки не хочу ждать, поскольку после фестиваля прокат пришлось бы отложить на осень. А в начале июля мне исполняется 60 лет, и я все-таки хотел себе сделать подарок — показать ее сейчас.
— То есть личное перевесило гражданский долг?
— Ну да, для меня приятней осознавать, что я выпустил большую картину, тяжелую, в которую вложил много сил, эмоций, перед своим днем рождения. Ну, как вроде бы отчитался, подвел итог. И, честно говоря, ничего нового у меня пока в голове нет, я еще не отошел от этого фильма. У меня был такой момент, что я просто не понимал, сумею ли я это закончить... И физически она мне очень тяжело далась, и эмоционально. Хотя больших переездов не было, снимали мы все в Подмосковье, в Алабине. Мы передвигались на 15–20 километров, не более, поскольку перебросить 30 танков — целая войсковая операция. А как раз столько — 30 танков — было задействовано в кульминационный момент танкового сражения. А сколько еще было самоходок, орудий, пушек... Я думаю, в целом в картине было до 70 единиц военной техники, причем настоящей, из тех самых времен. И вся техника — с нашей мосфильмовской базы. Не хочу хвастать, но брать больше было негде, кроме нас, ничего подобного уже не осталось. И все это у нас действующее, все стреляло холостыми снарядами. А стрельбы было много, и ее с первого дубля не снимешь. Сколько было осечек и других неудач. Да еще не все снаряды, которые нам выдало Министерство обороны, подходили к нашим танкам, поэтому наши мастера доводили все до ума. Это была сложная картина.