— Вы с этими очками, висящими на одном ухе, очень забавно выглядите, это ваша была идея?
— Моя! Мне кажется, я в детстве такое видел у кого-то из взрослых, и тогда мне показалось, что это так круто! На самом деле многие так делают. Вы просто не обращали внимания.
— А вы читали романы Ларссона до начала съемок?
— Да, задолго до того, как ко мне попал сценарий фильма. И, конечно, я знал, что трилогия вызвала бурную реакцию, что это очень знаменитые романы и что почти нет людей, которые их не читали бы.
— Ну тогда вы знаете, что в романах Микаэль Блумквист изображен этакой секс-машиной...
— О, у нас не было времени снимать все эти сцены. (Смеется.) Да и тогда получился бы совсем другой фильм. Я имею в виду жанр.
— А так у вас с Финчером получился добрый дядюшка, который все время режет сэндвичи и пьет кофе...
— Ну, все это было в романе. Да и невозможно весь роман перенести на экран, это законы кино. Каждый любовный роман Микаэля — отдельная история, но в фильме-то речь идет о совсем другой истории, а не о женщинах, с которыми он спал. Да и так, мне кажется, даже лучше. Ведь на самом деле Микаэль — ребенок. Как и все мужчины, впрочем. Он делает сэндвичи, пьет кофе, ему везде удобно, он в фильме будто бездомный, ему везде хорошо, он повзрослевший ребенок, были бы игрушки рядом. В нем остался этот детский идеализм, я даже сказал бы, высокоморальный идеализм. Мне кажется, здесь Стиг Ларссон во многом изобразил себя самого. Такого предельно честного идеалиста. Редкое сочетание. И мне это нравится.
— В фильме Микаэль — вовсе не герой, да и Дэвид Финчер говорит, что не верит в героизм, а вы верите?
— Я, пожалуй, соглашусь с Дэвидом. Мне кажется, что героизм — пропаганда. Мы видим героев в кино, и иногда эта пропаганда очень хорошо работает, не придраться, но в большинстве случаев мы не верим киношным героям. Мне интереснее найти в герое слабость, а не только силу. В конце концов, если вы попытаетесь поговорить с настоящими людьми, с теми, кого мы можем считать героями, они вряд ли станут рассказывать, что произошло на самом деле. Потому что в реальности героизм совершенно иной — он во многом связан со страхом, с огромным страхом. И этот страх гораздо более сильный, чем страх сцены или камеры.
— Вы ведь наверняка смотрели фильм, как вы чувствовали себя, когда видели сцену пытки? Смотреть ее крайне неприятно...
— Выглядит устрашающе, да. Но на площадке все прошло на удивление хорошо. Это странно, потому что я-то был связан и полностью зависел от других, а они, эти другие, вполне могли бы развернуться и уйти, а я так и остался бы подвешенным. К настоящему моменту я бы уже здорово вонял, думаю.
— Как вы прощаетесь со своими ролями? Вас не преследуют кошмары после подобных сцен?
— Мне всегда было легко оставить все позади и забыть. Даже когда ты целый день на площадке, это все равно не весь ты, а всего лишь часть тебя и твоей жизни. Вы-то знаете, как снимается кино. Все это нудная, скучная работа, ужасно медленная. Эмоции, даже отрицательные, не всегда с тобой. Невозможно все двадцать дублей сохранять высокий эмоциональный накал без перерыва. Но эмоциональная часть работы — самая легкая. Вот вылететь через окно — это да, трудно.
— Говорят, Дэвид любит снимать по десятку дублей, это правда?
— Не знаю, не считал, если честно. Мы просто работали, пока не получалось так, как надо. И все. Это меня совершенно не беспокоило. Что мне еще делать? Это моя работа. Сорок дублей так сорок дублей, что тут такого.
— Но на сороковом-то вы сыграете лучше?
— Качество не зависит от количества. Можно делать все правильно и хорошо, а потом вдруг сбиться и сделать все не так. Тут нет отмычки, единственно верного способа. Самое сложное в актерстве — не играть. К сороковому дублю — хотя мы, кажется, так много и не снимали — ты думаешь: «Да пошло оно все!» И тебе просто становится все равно.
— Вы выглядите прекрасно! Съемки нового «Бонда» в самом разгаре — когда вы успеваете следить за собой?
— Тренировки всего лишь через день! Послушайте, тут нет ничего особенного, это часть моей чертовой работы. Мне платят хорошие деньги, чтобы я играл Бонда, я просто обязан выглядеть хорошо. Ничего личного!
— Для вас какая роль важнее — Бонда или Микаэля Блумквиста?
— О чем вы говорите?! Дэвид Финчер предложил мне роль, мог ли я раздумывать и сравнивать? Дэвид — абсолютный гений, думаю, лучший режиссер на сегодняшний день. Он снимает прекрасные фильмы, у него замечательно играют актеры, и это происходит уже на протяжении многих лет.
— Шведская пословица «Да будет зло изгнано злом» — один из рекламных слоганов фильма, как вы к нему относитесь?
— Очень депрессивная мыль, вам не кажется?
— Месть не должна быть ответом на зло?
— Нет. Не думаю. Хотя не стану утверждать, что пошел бы другим путем, если бы оказался в неприятной ситуации. Но понимаю, что это путь слабого.