8 октября — 80-летний юбилей писателя, создавшего Штирлица. Именно как такого помнят Юлиана Семенова, автора триумфальных «Семнадцати мгновений весны». Ну что здесь обсуждать, о чем спорить, фильм действительно культовый, и недаром Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых была присуждена в 1976 году Татьяне Михайловне Лиозновой, девять дней ухода которой, кстати, тоже сегодня.
Помню, когда съемочная группа «Взгляда» приехала в редакционный офис на Калининском проспекте (мы располагались в бывшей конспиративной двухкомнатной квартире, где до этого опера встречались с тайными осведомителями и куда завербованные «валютные проститутки» приводили нужных интуристов), Иван Демидов, который уже тогда был не только режиссером, но и продюсером + вождем, посоветовал мне в конце беседы сподвигнуть Семенова на его «любимый анекдот про Штирлица».
Я ответствовал ухмылкой Мюллера—Броневого: просьба была из категории «миссия невыполнима». Автор не любил анекдоты про красного штандартенфюрера. Мастеру казалось, что шутки про Штирлица нивелируют подвиг разведчика. И никак Юлик не готов был признать, что этот феномен лишь свидетельствует о всесоюзной популярности героя.
Сразу отмету обвинения в фамильярности. Юлик — это любовное прозвище главреда в редакции «Совершенно секретно», именно так за глаза мы все его и звали.
Писателя упрекали в романтизации того, что на Западе величают Nazi Chic, а у нас с недавнего времени обозвали «гламурным фашизмом»: SS-форма на ч/б экранах смотрелась впечатляюще, что неудивительно, ведь эсэсовские мундиры производил член нацисткой партии Хьюго Босс (Hugo Boss), костюмы которого и поныне украшают прилавки лучших магазинов мира — от московского ЦУМа до нью-йоркского Saks Fifth Avenue.
Юлика всегда одолевали завистники, которые не могли простить глобального успеха сочинителю, который, в отличие от них, не прогибался под систему, а сумел ее обхитрить, победить сумел. Ему, одному из немногих, это удалось. Поэтому сейчас, когда Семенов ответить уже не может, тусклые КГБ-функционеры рассказывают, как они снабжали яркого писателя материалами, и в этих рассказах зашифровано послание: «он был с нами, он был наш». Так лубянским хочется прислониться, помаячить рядом. Однако, как справедливо заметил Александр Борисыч Градский, «сколь ни рисуй себя с великими — не станешь лучше рисовать».
Один из стоявших рядом с гробом Семенова, сейчас снисходительно улыбаясь, объясняет телевизионщикам, что Юлиан, мол, не столько искал «Янтарную комнату», сколько использовал эти поиски как повод для загранкомандировок. Но не объясняет при этом, почему погибли нескольких партнеров по этому журналистскому расследованию: первый заместитель начальника ГРУ генерал-полковник Юрий Гусев, исследователь Пауль Энке и бывший солдат вермахта Георг Штайн (последний, по версии следствия, «сделал себе харакири» после пыток). Еще писателя подозревали в использовании «литературных негров»: всякий ведь судит по себе, а немногие способны «выдавать на-гора» по нескольку страниц в день.
На днях Ольга Семенова впервые сказала публично: ее отца фактически устранили. С Юликом случился инсульт за час до очень важной встречи (об этом ниже). Забавно, что Семенов не проявил в свое время энтузиазма по поводу публикации в «Совсеке» интервью с генералом КГБ Олегом Калугиным, в котором опальный чекист рассказывал о спецлаборатории, где разрабатывались технологии моментального провоцирования инсультов, инфарктов, кожных нарывов и прочих прелестей (про плутоний тогда речи не было). Я настаивать не стал и опубликовал ту беседу в «Неделе». Семенов тогда был не в восторге и от напечатанного в его газете «антиармейского материала», сочиненного мной в соавторстве с Денисом Гореловым. Он говорил, что критиковать спецслужбы и армию — это значит «мешать Горбачеву». И был, как я сейчас понимаю, абсолютно прав, хотя в тот момент мне и казалось, что Юлик просто не хочет осложнять свою распиаренную им же самим «дружбу с Лубянкой», которую он использовал и для писательской своей работы, и для грамотного манипулирования административно-командной системой, которую ненавидел люто...
Короче, с ним случился инсульт. За 52 минуты до встречи, которая бы внесла существенные коррективы в историю отечественной медиаиндустрии (об этом тоже чуть ниже).
Мы вместе со знаменитым британским документалистом Оливией Лихтенстайн в эти дни снимали ленту о Семенове для BBC ONE, где уже были отэфирены фильмы (из той же серии Comrades) про стебальщика-музыканта Сергея Курехина и бизнесмена-офтальмолога Святослава Федорова. И остались записи с сотрудниками больницы. Зафиксировано: ночью после инсульта в палату пришли двое. И после этого визита, вызвавшего «повторный инсульт», Юлиан уже не мог говорить. Его не стало.
Видеоматериалы у Оливии пытались изъять на таможне во время ее возвращения в Лондон, вопрос разруливали в посольстве Соединенного королевства, которое тогда, как помню, располагалось на Софийской набережной.
Родные писателя только сейчас открыто заговорили об убийстве. Закономерен вопрос: почему молчали раньше? Я могу ответить лишь за себя. И, возможно, за некоторых коллег по «Совсеку». Версия об устранении писателя бросала тень на нашего товарища, Артема Боровика, который унаследовал и «Совершенно секретно», и мастерскую писателя в центре Москвы. И это было бы абсолютно несправедливо, потому что Артем никаким образом не мог быть причастен к такому делу; все, кто его знал, это скажут без колебаний. Одно дело — переписать уставные документы («бизнес — это война», любит повторять Саша Любимов, чей отец-разведчик с моей подачи дебютировал как писатель именно в «Совсеке»), но покушение — это совсем другое.
До этого писали только об убийстве в Париже первого заместителя главреда «Совсека» Саши Плешкова всего за пару недель до загадочного инсульта, заставившего самого главного редактора замолчать до самого дня кончины. Плешков был отравлен во время обеда с главным редактором влиятельнейшего в ту пору французского еженедельника VSD. Как мне рассказал мой соавтор Франсуа Моро (в начале 90-х мы написали несколько книг для издательства Mercure de France, включая Les coulisses du Kremlin), который, собственно, и был связным Юлика во Франции, — местные спецслужбы сделали однозначный вывод об отравлении советского журналиста и передали материалы своим московским коллегам.
Минувшим летом я случайно встретился (на выставке работ Михаила Королева) с Александром Плешковым-младшим, который был студентом, когда его отец рулил «Совсеком». Саша сказал, что они с матерью так и не получили документы на руки, но не сомневаются, что все трое членов редколлегии (включая Александра Меня), которые тогда погибли, знали нечто про «золото партии». Не то «золото партии», которым занимался Штирлиц. И не той партии. А той партии, членом которой, в отличие от своих оппонентов, не был Юлиан Семенович.
Так вот. Он выбыл из строя всего за час до подписания масштабного контракта с представителем Руперта Мэрдока Джоном Эвансом, который вывел бы советский холдинг «Совершенно секретно» на мировой медиарынок.
«У меня предстоят переговоры с газетно-телевизионной группой австралийского миллиардера Мэрдока; его штаб утверждает, что у Вас с ним намечены беседы в Вашингтоне во время встречи с Бушем. Был бы очень признателен, если бы Вы поддержали совместный проект „Совершенно секретно“ — Мэрдок. Дело стоящее, за ним — миллиарды» — так заканчивается письмо писателя президенту СССР Михаилу Горбачеву.
Последнее письмо. Последние строки, написанные Семеновым. Тем, кого запомнили не медиамагнатом, коим он не просто успел стать. Тем, кто остался в памяти соотечественников создателем Штирлица. Героя, сумевшего выжить в режиме «чужой среди чужих».
Другие подробности читайте в статье Елены Светловой "Код Юлиана Семенова"