Романтика — удел кинематографа. В жизни же все происходит неожиданно и страшно. 7 августа Леша едет в аэроград под Коломной. Он уже прыгнул семь раз с парашютом. Восьмой прыжок позволит ему перейти на другой, более высокий уровень. Ожидая полета, он позвонит своей любимой партнерше по Вахтанговскому театру Маше Ароновой и будет договариваться с ней о своем приезде к ней на Волгу. Позвонит теще, другу Олегу, еще кому-то... Через несколько минут поднимется в воздух, и небо распахнет ему свои объятия. А потом почти два месяца его длинное, тонкое, разбитое всмятку тело будет бороться за жизнь в Склифе. Рядом — жена Маша.
Она держится, не рыдает, не бьется. Говорит ровным, каким-то пугающе спокойным голосом.
— Это только в последние дни Леша впал в кому. А так у него было пунктирное сознание. Оно несколько раз менялось, но узнавал меня и понимал многое. Я даже показывала ему видеоролики с детьми, я их снимала для него на телефон, и он улыбался — была такая тоненькая ниточка сознания. Он здоровой рукой со мной общался. Я спрашивала и по руке, по слабому пожатию, понимала, что он отвечал. И только в последние дни он впал в кому.
Все понимали, что положение безнадежное, но все-таки верили в то, во что верить нельзя. Все обсуждали идею перевоза Леши в Германию, в мюнхенскую клинику, где спасли нашу бобслеистку. В социальных сетях начался сбор средств, «МК» готов был опубликовать счет, организовать акцию не отдельных артистов, а театров, но...
— Да, сначала я думала о клинике в Германии. Но Лешу нельзя было транспортировать даже в соседнее отделение, чтобы сделать томограмму. Когда его привезли в Склиф, даже у врача, который его принимал, был шок — как он вообще остался жив? Ему собрали буквально по косточкам таз, сделали несколько операций. Он жил на аппарате искусственного дыхания. Говорить не мог, естественно.
Каким он был? Было бы неправдой приписывать теперь уже покойному молодому актеру невероятную одаренность, гениальность. Нет, про Алексея Завьялова, возможно, так сказали бы через несколько лет. Он только начал набирать.
Мария Аронова:
— Леша Завьялов, теперь я понимаю, это самая большая для меня загадка. Удивительный артист с огромным потенциалом. У него великолепный слух, красавец с большими глазами, с тонким чувством юмора. Он играл в «Царской охоте» моего бывшего любовника Григория Орлова. И все считали, что он потрясающий герой, а я-то знаю, каким он был потрясающим характерным артистом. Ловил тебя на сцене, твою шутку и тут же начинал импровизировать. То, что произошло с ним... Я не знаю... Это ужас.
В тот роковой день он звонил семье Ароновой на Волгу. Он собирался в ночь этого же дня сесть за руль и приехать к ним на рыбалку.
— Маша, так почему при всей ясности он для тебя загадка?
— Когда я узнала, что он экстремал, я была потрясена. Кто? Лешка? Эта тонкая натура? Деликатный, мягкий, комфортный человек? Поэтому и загадка. Наверное, он что-то хотел доказать себе. Не знаю...
Я спрашиваю жену Машу:
— Маша, у вас двое детей. А экстрим... Неужели он не понимал?
— Я была против всегда. Еще тогда, когда он два года назад сел на мотоцикл. А потом он захотел прыгать с парашютом. Ему не нравилось, когда я говорила, что против. Он какой-то свой путь искал. В тот день... Это был его восьмой прыжок. Леша прыгал идеально и шел идеально на посадку. И вдруг за 20 метров до земли другой парашютист врезался в него.
В Театре Вахтангова, естественно, гробовое настроение. Администрация хлопочет о панихиде, похоронах. Поскольку Алексей был занят в большом количестве спектаклей, предстоят срочные вводы. На кого его менять? Его фактуры, стати актеров почти нет. Часть артистов на гастролях в Петербурге, и, например, Сергей Маковецкий о смерти товарища узнает от меня.
— Как? Когда? Какой ужас!!! Ну да, конечно, это должно было случиться, но все равно...
У нас был с ним только один спектакль — «Амфитрион», и нам было вместе так легко играть. Талантливый человек, я верил, что у него впереди совершенно замечательная судьба. И все у него для этого было: стать, талант, ирония. У него было такое качество — внешняя открытость, а открывался далеко не каждому человеку. Невероятное внутреннее достоинство, и, самое главное, я никогда не видел его в театре в дурном настроении, когда бывает у человека все на лице написано. У Леши такого не было. Он входил в театр эдаким принцем.
А на сцене он и был принцем — принцем Калафом в «Принцессе Турандот» и Казариным в «Маскараде», графом в «Царской охоте»... Роли простолюдинов его обходили стороной. У Алексея Завьялова осталось двое детей — Сашка и Степка, одному десять, другому шесть. Семья, как рассказывают друзья, была потрясающая, со своими принципами и ценностями. Незадолго до этого проклятого прыжка Завьяловы путешествовали по Абхазии, лазили по горам, были вместе и были счастливы.
— Маша, ты сказала уже детям?
— В больницу, когда Леша лежал, я их не приводила. Когда он открывал глаза, с трудом взгляд фокусировал. А вчера все сказала, но попыталась мальчишкам объяснить, что папа не умер, а продолжается именно в них. Что через них тянется и будет дальше тянуться его ниточка.
— Как же ты будешь жить? На что?
— Буду выходить на работу. Я учусь во ВГИКе на операторском. Уйду в операторскую профессию. Еще мне помогают друзья. Вот театр обещал сохранить зарплату (спасибо большое, что платили все время, пока Леша лежал в Склифе). Хотя могли этого и не делать — ведь несчастный случай произошел не в театре, не на работе, он сам полез.
— Кто из друзей рядом с тобой сейчас?
— Катя Сычева, агент Леши в кино. Она день и ночь была со мной. Роман Леднев, директор аэрограда в Коломне. Он очень помогал, деньги привозил все время — так у парашютистов принято. И благодаря Роме у меня не возникло ненависти к месту, где погиб мой муж. Я знаю, что там хорошее место.
— Как ты вспоминаешь Лешу? Его последние дни? Может быть, что-то предвещало?
— Не знаю. Когда он сидел на поле и ждал прыжка, он звонил моей маме, Олегу (Олег Лопухов, однокурсник Алексея Завьялова. — М.Р.), а часто звонить — это не его, на него не похоже. В последний год он мало снимался, он находился в каком-то внутреннем поиске и как-то, как мне казалось, отторгал профессию.
— Разочаровался? Собирался уйти из театра?
— Не могу сказать, что так уж разочаровался, но как-то уже механически ходил на кастинги. Больших ролей не было. Зато много работал на радио, на озвучке. Вот и теперь по радио «Монте-Карло» постоянно звучит его голос. Его не стерли, спасибо. Он искал себя, и они с Катей Сычевой обсуждали постоянно какие-то проекты, не имевшие прямого отношения к съемкам.
В воскресенье Вахтанговский проводил Алексея Завьялова.
* * *
...Обычный воскресный Арбат — толпы гуляющих, ветер; куча детишек, фоткающихся у позолоченной принцессы Турандот; уличные музыканты в шарфах, зачем-то мучающие виолончель прямо у входа в театр Вахтангова. Осеннее веселье, суета. И лишь у служебного входа за афишной тумбой, как единственное свидетельство, прячется черный ритуальный автобус. А так ни очереди, ни объявления. Ни привычной таблички «сегодня спектакля нет». Есть, есть, сегодня (вчера то бишь) «Маскарад», и никаких отмен.
В театр открыта одна лишь дверь. Сквозь нее как ручеек, с вопросом «где с Лёшей попрощаться?», идут и идут десятки совсем неслучайных людей. Энергичных, подтянутых, дорожащих временем. Увлеченных. Знают, что они могли бы быть на его месте. Как потом скажет друг Завьялова, однокурсник: «Никогда еще на проводах в нашем театре не видел столько молодых лиц». Панихиду назначили на два часа. Фойе второго этажа, черный парапет, портрет; в белых рюшах открытый гроб. Фотографировать нельзя. Колонки, приглушенный розовый софит, музыка «к случаю», Альбинони. Сначала было человек двадцать от силы. Ровно в два сотни людей полностью заполнили фойе — час стояли у гроба в полном молчании. И лишь однажды тишину прервал ребеночий плач. Кстати, у Завьялова осталось двое детей.
Лёша умер молодым, поэтому пошлых и натяжных фраз не будет. Может, не многого добился в творчестве, пусть всю жизнь чего-то искал, не найдя, но... каждый из поколения 35—45-летних стоял этот час и думал о себе, своей судьбе, глядя на Лёшин портрет. Все так похожи стали в этот момент.
— Ты был творческой личностью с первого дня рождения, — говорит мама артиста, — занимался тем, что тебе нравилось — и в каких-то кружках, и в музыкальной школе, в спорте... и ни разу ничем меня не огорчил. Мне все завидовали, удивлялись: откуда появился такой ребенок? А я отвечала, что родила его таким же способом, каким рождаются вообще все дети. И теперь я бы хотела, чтобы в нашей стране было побольше таких сыновей, тогда будет легче жить, легче сносить горе... Прощай, мой родной.
Постепенно темнело; в сумраке зала проходили с красивыми цветами Лановой, Калягин, Этуш. В другом конце потерянный, с влажными глазами, прислонившись к стене, стоял Олег Меньшиков. Кто-то шел к микрофону, говоря мало и говоря трепетно:
— В нем всегда было что-то от поэта... — вспоминал Лёшин педагог. — Не мог жить обыденной жизнью, делал только то, что не нарушало его принципов, ведь его всегда что-то не устраивало. Может, поэтому он и увлекся мотоциклами, потом парашютным спортом...
— Я помню 1995-й, — друг говорит, — мы репетировали спектакль по пьесе Пристли. Первое действие начинается в 1919 году, второе — уже в 1937-м... то есть между первым и вторым проходит 17 лет. И вот, разбирая, гадали: что есть 17 лет в жизни человека? Каждый примерял ситуацию на себя, фантазировал, что будет делать через 17 лет. О многом думалось, но кто мог предположить, что спустя эти годы мы будем стоять здесь, у Лёшиного гроба...
...Капельдинеры уже проверяют зрительный зал на готовность, актеры скоро пойдут в свои гримуборные; будут привычные звонки, буфеты, аплодисменты, но не будет артиста Завьялова, который в этом самом «Маскараде» должен был играть.
— Так символично, что «Маскарад» — его последняя работа, — говорит худрук Римас Туминас, — его мы даем сегодня. Тяжело будет выйти на сцену. Вот как получается: только перед лицом смерти мы становимся добрее, внимательнее друг к другу... А на днях я получил радостную весть: Лёша Завьялов представлен к званию заслуженного артиста России. Эх. Лёша, сцена сегодня тебя ждала. И она для тебя открыта".
Гроб пронесли под портретами Ульянова, Рубена и Евгения Симоновых, Вахтангова. Уличные музыканты как поперхнулись, когда гроб под аплодисменты вынесли из театра. Но уже через пять минут гуляющий Арбат поглотил и скорбь, и слезы, а к театру потянулись первые ранние зрители.