«Ты будешь играть Любку, Фадеев сказал»
— Вы, народная артистка СССР, смотрите такой сериал? Да это же не ваш уровень?
— Знаете, там очень хорошо многие актеры играют. Давным-давно в Новосибирске, в Доме писателей на одной площадке мы жили с семьей поэта. И его мать была из института благородных девиц. Ее мужа посадили. Так что в этом сериале что-то есть. Присутствие в том времени меня всегда интересовало. Я достаточно хорошо знаю XIX век по литературе. Еще во ВГИКе играла и Достоевского, и Тургенева, и Пушкина. Недавно я выступала в Калужской области на Полотняном заводе. Он был основан еще при Петре I и принадлежал семейству Гончаровых, из которых потом вышла пушкинская невеста Наталья Николаевна. Я иду, смотрю, а мне говорят: тут Пушкин сидел. Зашли в комнатку — вот тут вы будете переодеваться. Стала снимать платье — и мне вдруг сообщают: здесь дважды ночевал Кутузов. Я сразу: «О!» — и давай опять одеваться.
— Вы почувствовали тень Кутузова, который за вами подсматривает?
— Нет, я почувствовала тень истории. Это особое ощущение.
— А сама бы вы хотели жить в каком времени?
— Я не могу пробрасываться своим временем, в котором была счастлива в окружении своих близких. Правда, папа рано умер, в 35 лет. Я все помню, каждую секунду общения с отцом. И мама… Они были литераторами, журналистами. Когда началась война, мне было 15. Знаете, чем интересна человеческая жизнь? Тем, что можно вспомнить очень хорошее.
— Вы жили в сталинское время, лауреат Сталинской премии. Вы были сталинисткой?
— Он победитель.
— Он победитель? А не народ?
— Народ, конечно. Наши военачальники, солдаты, каждый человек. Но Сталин олицетворяет Победу. А сейчас пытаются пачкать его грязью.
— Фильм «Молодая гвардия» вышел на экраны в 1948 году. Говорят, именно Фадеев сказал, что вы вылитая Любка Шевцова…
— В 43-м я поступила в ВГИК. Представляете, только что отогнали немца от Москвы, идет Курская дуга, а институт кино объявляет набор в двух городах — в Москве и в Алма-Ате. Это очень мудро. Все-таки были тогда мудрецы.
Тогда я играла все, что мне давали. Настасью Филипповну в «Идиоте», которого ставил Самсон Самсонов, а Женя Моргунов потрясающе играл Рогожина. Преподавал нам Герасимов, и я прислушивалась к каждому его слову. Он говорил: «Сейчас женщины вперед ногами ходят, а тогда грудью вперед ходили». Я была на 3-м курсе. Экзамены. Видимо, я что-то угадала в Любке. Была совершенно чистой девчонкой, не такой, как сейчас в 18 лет.
— А вы вообще видели Фадеева?
— Еще бы. Герасимов нам сказал, чтобы мы всем курсом прочитали «Молодую гвардию», и он ее будет ставить. Но нам не объявил, кто кого будет играть. Таня Лиознова заставляла меня играть Кармен по Мериме. Я говорила: «Таня, какая я Кармен», но все-таки сыграла 11 сцен на экзамене. Потом ждали, волновались, какие будут оценки. Вдруг дверь приоткрывается, появляется голова шофера герасимовского, он только что Фадеева отвозил. Подзывает меня: «Ты будешь играть Любку, Фадеев сказал». И дверь закрылась. Еще до фильма мы начали репетировать «Молодую гвардию» на Малой сцене Театра киноактера. Это было ошеломляюще! Я никогда не забуду первый спектакль — туда рвалась вся Москва. Мы играли целый месяц, каждый день. Помню, когда все закончилось, стоит в центре зала Фадеев, рядом с ним Бабочкин, смотрят на меня — и глаза, полные слез. Зал нас, студентов, приветствовал стоя. А юбка на спектакле у меня была знаете чья? Марики Рёкк.
— О, это ко многому обязывает.
— Да. Она была крупнее меня. Юбка, а внизу сетка золотая. Но ее-то носить было нельзя.
— Считалось вульгарным?
— В те годы было это не принято, так что сетку прикрыли.
— Ну, а когда фильм вышел, вы почувствовали настоящую славу?
— Главное, как живет человек. А жили мы тогда превосходно. Хотя с Сережей Бондарчуком обитали в подвале с крысами. Вода везде, а чтобы пройти — доска, и надо не провалиться, ведь светила только одна маленькая лампочка. Подвал этот мы снимали. Но все равно было счастье. А сошлись мы с Сережей на съемках в Краснодоне. Тамара Макарова нас поздравила, письмо прислала: «Инна и Сережа, вы достойны друг друга. Это очень важно — жить долго вместе…» Прекрасные слова.
«Бондарчук все время требовал, чтобы мы зарегистрировались»
— Инна Владимировна, когда Сталин умер, вы плакали?
— Никогда не плакала. Меня это удивляло.
— Вы же так о нем хорошо говорили…
— Я и буду хорошо говорить. Но, конечно, не оправдываю все зверства, которые были. Я же не знала ничего. У мамы фамилия была Герман. Анна Герман. А дедушку звали Ван Людвиг Арман. Так что во мне есть и польская кровь, и австрийская. Но о детстве у меня только светлые воспоминания.
— Инна Владимировна, а вы помните, как Фадеев застрелился?
— Я все помню. У меня было предчувствие. Мы еще с Сережей жили на Песчаной улице, уже Наташа у нас родилась. К нам в гости приехали Герасимов и Макарова. Я и говорю: «Давайте выпьем за Фадеева, а то еще умрет человек». Тогда слух прошел, что у него что-то с печенкой тяжеловато. А Герасимов: «Ну что ты говоришь?» И совсем скоро Фадеев застрелился… Я немедленно стала организовывать венок, как дура, но оказалось, что старшие товарищи все уже организовали. Никогда я с Фадеевым не общалась, никогда и нигде. Только один раз, когда он вручал нам Сталинскую премию.
— А в денежном выражении это было сколько?
— 100 тысяч по тем временам на всех.
— И что вы купили на свою долю?
— Шубу. А ведь тогда были гигантские очереди. В Москву привезли венгерские цигейки, как их купишь? Мы с Лялей Шагаловой пошли в Моссовет. Дядечка нас принял, очень хороший, фронтовик. Он понимал, что мы заслужили эти шубы. «Какой у вас размер?» — спросил он. Ляля назвала, а я не знала. Назвала какой то, потом эта шуба мне до пола была. Так я в ней проходила много лет, пока не подкоротила. Но мы свои шубы все-таки получили вне очереди.
— 10 лет, которые вы прожили с Сергеем Бондарчуком, — как они вам сейчас вспоминаются?
— Как прекрасные. Для меня он был как отец. Мы начали с того, что он меня провожал очень долго. Далеко мы шли, я жила у матери своей сокурсницы. Он провожал до дверей, и все. Помню, кто-то его пожалел: ой, ему же еще обратно идти! Не знаю, как уж он меня отличил от всех красавиц, которые у нас учились, играли. Я-то была простушкой. Но дело не в этом. У Сережи была жена до войны, тоже студентка. Но мне он сказал, что жить он с ней не будет никогда.
— Почему?
— Она порвала брачное свидетельство на его глазах. Это было перед войной. А после Сережа уже говорил, что нет никаких доказательств их брака. Он был прав. И все время требовал, чтобы мы зарегистрировались. Я говорю: «Зачем, Сереж?» У меня ведь даже паспорта не было, только временное удостоверение, которое уже в двух местах порвалось. А он сидел и склеивал. Мы зарегистрировались, только когда у нас появилась Наташенька. А потом выяснилось, что его бывшая жена приезжала к Сереже, уже когда они расстались. В то время он жил у своего приятеля. Она приехала из Ростова, привезла с собой еды, накормила, напоила его и провела с ним одну ночь. Вот так родился Алешенька. Потом он часто у нас жил. Вы знаете, я его очень люблю.
Однажды я спускалась со ВГИКовской лестницы, вернее, скатывалась по перилам, потому что очень это любила,- и бух! — на площадке Сережа стоит и держит телеграмму. Я говорю: «Что?» Он протягивает мне, а там: «Поздравляю. Сын». Но мы тогда еще были не женаты.
— И тем не менее это были 10 лет счастья?
— Конечно, но и сложности были ужасные. Во-первых, жилья не было. Сторож не знал и однажды закрыл нас в Театре киноактера. Мы ночевали на столе и опоздали на съемку. Герасимов сильно ругался, а я: «Будете ругаться, уеду в Новосибирск. На меня нельзя кричать!» Вот как же так, говорю, героине «Молодой гвардии» ночевать негде. Мучились ужасно без квартиры. Но после подвала мы поднялись на седьмое небо, на седьмой этаж этого особняка, сняли комнату в коммуналке. Там еще было семь семей, но мы были счастливы.
— Из-за чего вы расстались с Бондарчуком?
— Потому что все время снимались в разных местах. Например, он где-то под Одессой, а я у Пудовкина за тысячу километров от него. Он прилетал ко мне, я — к нему. Вот прилетаю, а он на съемках со стены упал. Прихожу, лежит, ему лед приложили. Так что я вовремя оказалась. Но с Сережей у нас была такая любовь! Как-то мы с мамой приехали к Сереже на съемку и прямо так и бросились друг к дружке в объятия. Мама увидела: «Вы прямо как два гуся влюбленных».
В 55-м уехала на съемки в Болгарию, была первой советской актрисой, которую пригласили за границу сниматься. Меня и Бориса Чиркова. А Сережа в Союзе играл в других фильмах. Представляете, какая охота за ним была.
— К Ирине Скобцевой как вы относились?
— Это не моя тема. Я очень переживала, когда Аленушка ушла (Алена Бондарчук, дочь Сергея Бондарчука и Ирины Скобцевой, ушедшая из жизни. — «МК»). Понимала, что-то происходит, но не знала что. Ведь совсем недавно у Наташи, дочки, юбилей отмечали. Потом нас снимали. Аленушка встала на ступеньку ниже, она высокая была. И я вдруг увидела, как она изменилась. Она же вначале была чем-то на Наташу похожа. И тут смотрю и говорю ей: «А ты на маму стала походить». То есть на Ирину Скобцеву. Аленушка так и вздрогнула: «Ну что ты, моя мама красавица». И вдруг она поцеловала меня. Больше я ее не видела…
Когда мы с Сережей расстались, он еще ко мне часто приходил. Сидит, чай пьет, все на жизнь жалуется. Помню, я в Германию прилетела, а он тут как тут. У подъезда стоит, ждет. Зашел домой, стоит прямо в пальто. Наташу пять лет не видел. И вот она появилась. Он так всплеснул руками: «Деточка, была бы ты чуть постарше, я бы тебе дал роль Наташи Ростовой». Она же была стройная, ножки тоненькие.
«Спасибо тебе за моего бывшего мужа»
— В фильме «Высота» вы играли оторву, да еще курили. Сами-то вы курите?
— Никогда в жизни. Из меня зеленая пена шла. Но надо было.
— Вы помните 1986 год, 5-й съезд кинематографистов. Как сбрасывали с пьедестала киногенералов, в том числе и всемогущего Бондарчука?
— Он не был всемогущим, я-то знаю. Он отбивался. Ему завидовали все. Я видела, как ему трудно. Он как-то сказал: «Я хочу вступить в партию». — «Зачем?» — «А что делать, они сидят, все за меня решают».
— Вам было жалко Бондарчука, когда его гнобили? Ведь, кроме Михалкова, за него никто не заступился.
— Мне было жалко страну. Помню на съезде одну бабу с толстыми ногами. Она все время ими топала, затаптывала Бондарчука, визжала. Все было подстроено. Потом на лестнице встретилась с Михалковым. Я его увидела: «Спасибо тебе за моего бывшего мужа». И поклонилась. И он раскланялся.
— Вы были на похоронах Сергея Федоровича?
— Нет, я не пошла, не хотела спектакль устраивать. Я все знала. Миша, мой второй муж, мы с ним 40 лет вместе, сказал мне на одном роскошном приеме: «Инна, я сегодня смотрел снимки Бондарчука, там все очень плохо. Срочно надо делать операцию». Он это несколько раз повторил. Сережа лежал в ЦКБ, а Миша был консультант. Но операцию все не проводили. Потом я спрашиваю Мишу: «Ну как, сделали операцию?». «А Бондарчука нет, он исчез», — ответил Миша. «Как, с таким диагнозом?!" Сережа улетел в Италию, там же снимался «Тихий Дон». Это была нехорошая история с продюсером, с пропажей денег. А ровно через год его не стало.
— А с Николаем Бурляевым, вашим бывшим зятем?
— Потрясающие! И у Наташи тоже. Это все зависит от человека.
— Вашего нынешнего мужа зовут Михаил Израильевич Перельман. Это звучит гордо!
— И я им горжусь. Он замечательный хирург-онколог. Еще в прошлом году оперировал. И сейчас постоянно работает. В 8.05 утра за ним приезжает машина. А обратно машины нет, он на метро едет. Поздно возвращается.
— Но Перельман теперь фамилия знаменитая — благодаря питерскому человеку, отказавшемуся от миллиона долларов.
— Он какой-то отдаленный Мишин родственник. По крайней мере Миша мне раньше так говорил.
— А если бы вашему мужу миллион предложили, он бы тоже отказался?
— Ему предлагали кафедру за границей, и он не поехал. Это не значит, что стал бы миллионщиком. Но возможно…
— Ваша последняя большая роль датирована 87-м годом. Неужели сейчас больше ничего не предлагают?
— Ну нет. Я же в сериале «Капитанские дети» главную роль сыграла и в «Заколдованном участке» снялась.
— А, вот почему вы любите эти сериалы смотреть.
— Но это сейчас только, а раньше с кем я только не играла. И с Гердтом, и с Баталовым… С Валентином Гафтом снялась в роли детского тренера по спортивной гимнастике. Помню, я ходила на настоящие тренировки, смотрела, а тренерша на одну девочку как заорет: «Да я Макарову скорее на бревне положу, чем тебя!» А я по бревну уже сама ходила. Но этот серьезный спорт не люблю, только физкультуру. Вспоминается один печальный эпизод. На «Молодой гвардии» я делала мостик, а ко мне на живот еще кто-то из мужиков вставал. И вот во время спектакля в коридоре я репетировала, Жорка Юматов у меня на животе выдал стойку, вдруг рука подвернулась, боль адская. «Я доиграю!» — кричу, вспоминая, что знаменитые актрисы прошлого всегда доигрывали. И доиграла. А потом, когда на поклоны пошла, артист Бокарев, который немца играл, за руку меня как дернет. Я взвизгнула, дала ему по морде, и меня тут же повезли в Склифосовского. Везут, рядом Герасимов, и вдруг меня такой смех взял, а Герасимов мне: «Не смейся, а то нам не поверят». Оказалось — разрыв связки. На следующий день рука вся черная была.
— Значит, вы, Инна Владимировна, такой стойкий оловянный солдатик, по-прежнему все выступаете?
— А как же. Читаю прозу Бунина, Виктора Астафьева, переписку Чехова с Книппер. Вот это литература! Я же часто в сборных концертах выступаю. Как-то на одном из них встретилась с Люсей Гурченко, мы обнялись, и она мне: «Играй, Инночка, выступай, танцуй, только работай!» А потом мы еще с Люсей встретились у Андрея Малахова. Программа была посвящена юбилею Сергея Федоровича. Так там оказались какие-то тетки подсадные, кричали что-то неимоверное, ну ужас просто! Потом я еще пришла в «Пусть говорят» на эфир памяти Толубеева. Подошла к Малахову: «Зачем же ты, Андрюша, каких-то артисток тогда привел? Нехорошо это». А Андрюша только головой покачал.
— А к сегодняшнему времени как вы относитесь?
— Есть продукты, очереди нет. Но цены сумасшедшие, это неправильно.
— Вы ходите в магазин?
— Нет, мне приносит продукты социальная служба. И еще у меня есть помощница, она по субботам приходит. А пенсия у меня 14 тысяч.
— Значит, дочка помогает.
— Я ей помогаю. И внукам помогаю. Машенька, внучка, — актриса театра Маяковского. Вот только что прекрасную роль ей дали. А Ваня — композитор. Как же им не помочь? Я работаю, муж работает. Мы еще повоюем.