На границе плотный траффик и оживленный товарообмен. Очередь на таможенный контроль в час пик растягивается на полтора-два часа, но съемочную группу Джаника Файзиева видят на границе по нескольку раз в день, так что для них существует негласное послабление в виде досмотра вне очереди. По мосту через реку Псоу сухонькие старушки везут домой тележки с сумками, каждая из которых примерно с них ростом. Для них съездить в Россию — все равно что для нас сходить в мегамолл в выходные. Первое, что видит гость, только что пересекший границу, — окошко винного магазина, где можно купить стаканчик или сразу бутылку знаменитого “Букета Абхазии”. Второе — артиста Гошу Куценко, который обогнал нашу группу на легковом автомобиле и тут же скрылся в дорожной пыли.
Если на границе с пограничниками разговор короткий (проблемы могут возникнуть разве что у граждан Украины: им въезд разрешается только при наличии загранпаспорта, и это не просто галочка в регламенте — здесь с этим строго), то въезд на территорию съемок можно осуществить только в сопровождении проверенных людей. Территория съемок — это отрезанная от горного серпантина тоненькой тропинкой солнечная поляна, окруженная со всех сторон лесами, стремительной холодной рекой и высокими склонами. Если бы не громоздкие трейлеры съемочной группы, стоящие вдоль дороги, никто бы ее и не заметил. Тропинка посередине перекрыта красно-белой разделительной лентой, дальнейший проход охраняют бойцы из состава абхазских вооруженных сил. Нас встречает начальник службы безопасности. Обращают на себя внимание его широкая белоснежная улыбка и рукоятка висящего на поясе ножа.
В это время обогнавший нас Гоша Куценко уже вовсю раздает интервью местной прессе. Правда, при ближайшем рассмотрении “пресса” тоже оказывается актерами. Рядом с журналистами мелькают медики, люди в синих комбинезонах с нашивками “МЧС” и десятки куда-то торопящихся мирных жителей в тусклой, но довольно пестрой одежде. Дымит котелок с варевом. Солдатики сгружают только что подвезенный хлеб. В общем, обычная картина военного тыла. Раздается команда режиссера, останавливающего съемки, и, казалось бы, хаотично двигавшаяся толпа, сбившись в группы по десять-пятнадцать человек, послушно расходится по углам площадки. Снова команда режиссера — и тихая поляна мгновенно опять заполняется людьми.
«Август. Восьмого»: Репортаж со съемочной площадки
Смотрите фотогалерею по теме
— Ромашки! Ромашки не помните! — кричит Джаник Файзиев. — Света, подойди ко мне, пожалуйста.
От фальшивых операторов в оранжевых жилетках с надписью “пресса” на спине отделяется хрупкая фигура, которая оказывается Светланой Ивановой, только в натянутой глубоко на глаза бейсболке.
— Давай сейчас сделаем сцену, где ты выпрыгиваешь из кузова на землю, — говорит Файзиев. — Мы подставим что-нибудь, чтобы тебе было не так высоко.
— Не надо ничего подставлять, я справлюсь, — улыбаясь, отвечает Света.
Иванова играет главную героиню фильма Ксению. У нее был муж, после него остался ребенок. Бабушка и дедушка ребенка живут в Южной Осетии. Бывший муж просит отпустить ребенка к родственникам хотя бы на две недели, чтобы он мог повидаться с ними. Ксения соглашается. И тут начинаются августовские события 2008 года. Понимая, что без нее никто ребенка спасать не собирается, послав куда подальше своего аморфного нового парня из числа московских мажоров (Александр Олешко), Ксения отправляется прямиком в гущу событий.
— Ксения — обычная девочка, которую часто можно встретить на улицах Москвы, — говорит Света. — Не мега какая красавица, у которой ничего страшнее развода в жизни не было. И, конечно, за пять дней войны она превращается в совсем другого человека. Только здесь она по-настоящему понимает, что такое быть матерью. И как дорог ей ее ребенок.
Чтобы попасть в зону боевых действий, героиня Ивановой притворяется журналисткой — отсюда и операторы в комбинезонах вокруг нее. А вот герою Гоши Куценко никем притворяться не пришлось, кроме как самим собой. Потому что его персонаж Георгий по сути и есть сам Гоша Куценко.
В горах погода меняется быстро. Вот и сейчас ясное небо мгновенно заволакивают тучи. Массовка забивается в брезентовую реквизиторскую палатку. Актеры бегут к своим гримвагенам, но все равно успевают по дороге изрядно промокнуть. Файзиев объявляет перерыв на обед и задумчиво смотрит на небо, словно ждет оттуда появления фантастических боевых роботов. Роботов будут рисовать на компьютере, так что пока никто их толком не видел, а сторона, за которую они будут воевать, держится в строжайшем секрете. Вот и режиссер при вопросе о таинственных роботах только довольно ухмыляется.
— Да, у нас будут боевые фантастические роботы! — говорит Файзиев. — Мы их сделаем просто суперскими. В фильме вообще будет довольно много фантастических элементов и зрелищной компьютерной графики. В этом смысле мы постараемся сделать его максимально современным, остросюжетным и зрелищным. Причем взрывы будут такими красивыми, какие редко встречаются в большом кино. Это я обещаю!
Гоша Куценко: “Хотел снять фильм об этой войне”
— Гоша, расскажите, это правда, что вы играете самого себя?
— Дело было так. Я узнал, что снимается такое кино, позвонил Джанику, спросил, есть ли что-нибудь для меня. Он говорит: “Остались только роли грузин”. Я с ним согласился, что грузина сыграть мне было бы уже чересчур. Хотя мне уже приходилось раньше менять национальность у Джаника в “Турецком гамбите”. Мы думали, как выйти из этой ситуации, и тогда я рассказал, как 11 августа 2008 года приезжал во Владикавказ.
— Серьезно?
— Да, я был в Питере, готовился лететь на Олимпиаду, и тут началась война. Мы с моим товарищем купили билеты во Владик и просто поехали туда, чтобы узнать правду. В Цхинвал нас не пустили, к тому моменту туда уже вошли войска, поэтому мы остановились на два дня во Владикавказе. Общались с солдатами, слушали их истории. Со многими я виделся позже, навещал их в госпиталях уже в Москве и Химках… Мы обсудили все это с Джаником и придумали такой эпизод, в котором я, по сути, играю самого себя. Одного из очевидцев, оказавшихся по своей воли в центре событий.
— Почему вы решили туда поехать?
— Мне просто хотелось узнать правду, реально. Тогда был поток информации мощный, поднятый нашими и иностранными СМИ. И информация сильно противоречила друг другу. А я решил на все посмотреть своими глазами.
— Что вы увидели?
— Я видел осетин, не военных, простых ребят, которые собирались из Владикавказа выехать в Цхинвал. Они мне рассказывали: “Как только президент Грузии выступил с заявлением, что не тронет Цхинвал, мы сразу поняли, что начнется война”. Я много интервьюировал людей, слушал их истории. Один раз к нам в палатку зашла женщина, спросила: “Вы из Москвы? “Мы ответили, что да. Тогда она упала на колени и начала трястись. Я ее бросился поднимать, а она меня остановила: “Не надо, все в порядке. Мой дом накрыло “Градом”, но я уже успела связаться с дочкой по телефону. Она жива”. Послушал ребят-миротворцев, которые первыми подверглись обстрелу. Они мне рассказывали, как на их обработку выезжали танки. Связь отключалась, они пробовали звонить в Москву, спрашивать, что им делать. Им отвечали: “Все нормально, не волнуйтесь”. А потом начался обстрел…
— Вам было страшно?
— Нет, меня же не пустили далеко. Страшно было слушать эти истории. Я хотел снять кино об этом, такую скромную камерную картину на три дня, рассказывающую сразу несколько пересекающихся историй. О людях, оставшихся в этом городе во время обстрела. Одна из них — история парня, который не подозревал, куда его направляют. Ведь когда на следующий день началась мобилизация, солдат не предупреждали, что их отправляют на войну. Для них это была полная неожиданность.
— Говорите, что хотели узнать правду. Узнали?
— Я знаю ту правду, которую мне рассказали мои глаза. Я знаю, что начались обстрелы. Это правда. Как люди убегали оттуда, как их ранило. Что начали обстрел с наших солдат. Они рассказывали, как хорошо была укомплектована грузинская армия — все в кевларовых жилетах американского производства. Я говорил с нашими десантниками, которые прорывались к Тбилиси и остановились в пяти километрах, потому что появилась связь. В госпитале я общался с летчиком Славой, единственным, кто выжил из экипажа нашего бомбардировщика. Его сбили “Буком” украинские солдаты-наемники, он десантировался, сломал позвоночник. Я тоже его спрашивал, чувствовал ли он страх. Он говорил: “Когда я завис на дереве с перебитой спиной, я не боялся. А когда меня отвезли в госпиталь в тот город, который мы бомбили, тогда было страшно”. Его спасла медсестра, которая подговорила водителя и отвезла его в Тбилиси, чтобы обменять на пленных.
— Уже начали работу над фильмом?
— Для этого должно пройти время. Я слишком агрессивно был тогда настроен. Мне умные люди посоветовали, чтобы я сперва выдохнул свой пыл, чтобы не потерять объективности. Надо помнить, что в войне всегда главные герои — пострадавшие. Это правда.
— Что было после того, как вы вернулись из Владикавказа?
— Потом я уехал на праздник жизни, на Олимпиаду, в канун которой и начал войну президент Грузии. Помню, как я там встретился с грузинскими дзюдоистами. Как мы смотрели друг на друга. Идиотская ситуация, конечно, но, если честно, мы не находили тогда особо тем для разговоров…
Сейчас приеду, буду снова собирать информацию о ребятах. Кое-кто до сих пор не получил протезы. И вообще много нюансов появилось за эти три года: кто-то женился, у кого-то дети родились. Короче, есть чем заниматься.