Кризис писателя среднего возраста

— Дмитрий, исходная точка романа — кризис среднего возраста у мужчины. Что это такое для вас?

— Это когда ты осуществил все задуманное тобой в молодости, а новых задач не поставил и даже не знаешь, какие задачи можно поставить. Из этого рождаются разные шаги. Я на маленькой лодке пересек Атлантику. В реальности это было не в сторону Северного Ледовитого океана, а из Америки в Европу. Я решил поставить для книги точкой отсчета этот свой переход. А дальше все, как на елочку, стало нанизываться по игрушечке.

— Давно это было?

— Ровно год назад. Переход длился 18 дней.

— Вам было страшно, как вашему герою Нестору, который тоже отправился в океан?

— Я что-то давно перестал бояться, мне было любопытно смотреть на себя со стороны, когда я нахожусь в фантастическом шторме или в другой стихии. Но это было сделано не ради записок натуралиста, а ради наблюдений над собой. Как мое бренное тело поведет себя в экстремальных до последнего пика ситуациях.

— И как повело?

— Замечательно, я себя чувствовал как рыба в воде, за исключением технических вещей, которые приходилось постигать. Но не было времени для рефлексий, у тебя мозг работает в шесть раз быстрее обычного. Мысль чистая, свежая и качественно другая. Обычно люди готовятся к такому переходу много лет, а я по незнанию попал очень быстро.

— Что вы ощутили, когда потом ступили на твердую землю?

— Я испытал состояние мужчины, который осуществил незнакомое для себя дело на хорошую оценку. Мне понравилось, что я попал в закрытое сообщество яхтсменов. Поход действительно сложный — Атлантика, против ветра, называется “против шерсти”. Лодка все время стоит на одном борту, под наклоном 45, бывает, до 90 градусов и клюет носом… Ощущение, что из тебя кишки выворачивают и наматывают на горло. И все, зная, что это такое, уважают тебя: ты смог пройти, остаться в живых и не стать балластом. Я знаю, многих и на менее сложных маршрутах запирали в каюте и пищу давали через окошко: люди сходят с ума, их надо изолировать. Ведь в океане спастись невозможно, это сказки, что подашь сигнал SOS — и к тебе прилетят. Вертолет на 2500 миль не летает. В это время и в этих широтах суда не ходят. В общем, осознание, что никто не поможет, пришло быстро.

— Сделав это, вы не победили кризис среднего возраста?

— Нет. Новых задач не сформировалось, и жизненного смысла не появилось. Есть рутинное проживание жизни, до боли знакомое и обязательное к проживанию. Есть дети, которыми ты должен заниматься, есть много обязанностей, а целей новых нет.

— И литература не светоч?

— Кому-то она, может, и подменяет смысл жизни, но для меня — скорее повинность, нежели обретение состояния катарсиса. Повинность, без которой вообще туго. Это форма истерии. Кому-то надо ударить кулаком по столу, а я, вместо того чтобы стучать кулаком, заканчиваю книгу и испытываю радость, что могу не писать еще год и заняться другим.

— Странное, но привлекательное название — “Всякий капитан — примадонна”. В чем смысл?

— Я слышал такую фразу. Всякий капитан — примадонна, потому что всякий капитан может все, он отвечает за твою жизнь, он на лодке и певец, и кок, может кокетничать, истерить — ему все позволено, потому что в последний момент он будет спасать твою жизнь. Но, мне кажется, у меня нет морализаторства. Я не имею четких ответов. Не является писатель автором, пусть это прозвучит высокопарно, но это все равно соавторство. Не знаю, с кем, с чем… Анализировать своего Соавтора очень сложно.

— Вот, значит, почему литература для вас — повинность.

— Так и есть. Как раз об этом речь.

— А тема гранита? Разговор гранита, которому сотни тысяч лет, и человека. Это еще у Тургенева было — разговор двух гор. Абстракция, на мой взгляд, удалась слабее, чем фантастический реализм.

— Тема гранита важна как контрапункт. Мне всегда было интересно, что человечество пошло не по той дороге эволюции, сбилось, техническое развитие есть тупиковый путь, нежели цивилизация была бы эмоциональной и чувственной. Цветку, чтобы расти и благоухать, ничего не нужно. Чтобы иметь в себе глубочайший мир, не нужно быть никем. Может, дыра под мышкой у главного героя символизирует то, что в каждом человеке есть вселенная, он сам себе руководитель. А можно посчитать, что это обман, и руководитель всех руководителей — гранит. Или капитан вашего плавания.

— За темой детей в вашем романе читается что-то личное. Я знаю, что у вас двое детей, мальчик и девочка…

— Всегда сложно отделить вымысел от правды. Я просто откровенен в своих ощущениях от жизни, но это не значит, что моя дочь похожа на героиню романа или сын — на Птичика. Моему сыну 11 лет, а не 16, как по большей части описано в романе.

— А какие они в реальности, ваши дети?

— Они любимые. Они — самое дорогое, что у меня есть, единственное, что наполняет мою жизнь хоть каким-то смыслом.

— Но в романе нет положительного образа женщины. Жена вашего героя — исчадие ада! Вот бы Фрейд развеселился: самое святое — и такая сладострастная, мерзкая свинья.

— Так сложилось. У меня нет идеи, что женщина — исчадие ада. Наоборот, много романов у меня написано с нежностью, любовью к женщине.

Как только мы слышим, что женщина нас любит и ползет к нам на коленях, мы перестаем любить эту женщину тотчас. Пушкинские строки вечно живые.

Чем меньше женщину мы любим…

Только баланс любви и нелюбви может удержать мужчину и женщину рядом, вечные качели. Понимание того, что сегодня у нас любовь к этому человеку есть, а завтра нет, а потом она вновь… Мы любим женщину за недостатки, никак не за достоинства.

— Хотелось бы поговорить о мужской сущности и о женской, раз так…

— Это не просто два полюса, а две вселенные. Мужчина — двигатель всего, а женщина — равновесие всего. Пока мужчина стартует, как ракета, пока его переполняет тестостерон, он любит, воюет, зарабатывает, делает детей. А женщина пытается его уравновесить — не только мужчину, но и мир. Мне кажется, сущность мужчины и сущность женщины не пересекаются в этом пространстве, мужчина не создан для женщины, а женщина для мужчины.

Это две разные цивилизации, которые нашли способ существовать вместе, чтобы продолжать род. Хотя непонятно, зачем мы продолжаем род, куда стремиться? В Ведах сказано: каждый член ищет свое влагалище. Это означает, что ни один мужчина не найдет свою женщину. Абсурдна попытка мужчины соотноситься с женщиной, а женщины с мужчиной — у них разные формы существования, ощущения мира. Договориться по поводу одного и того же невозможно!

Когда мне было 18 лет и я впервые по-настоящему влюбился в первую из моих жен, я испытал потрясение, когда осознал: то, что для меня белое, для нее — черное. Поэтому я давно перестаю удивляться.

— Цитата из романа: “Женщине не нужно столько думать”. Вы в самом деле так полагаете?

— Если это сродни мужской мысли, то женщина от этого перестает быть женщиной. Женщине по природе не дано думать! Мыслительный процесс — это химические процессы, тестостерон. Если женщина мыслит глубоко, значит, у нее много тестостерона. Женщина мощно умеет чувствовать, у нее сильнейшее интуитивное начало, и я не знаю, что важнее — мужское логическое начало или женская интуиция. Мне бы хотелось попробовать это: совсем не идти от ума, пожить в интуитивной цивилизации.

— Все-таки у меня впечатление, что вы испытали сильнейшее разочарование в любви.

— Я не могу сказать, что хорошо уживаюсь с женщинами, понимаю их и могу найти с ними контакт. Короткий контакт нахожу быстро, но это давно не доставляет радости. Что касается женщины-партнера, друга, соратника, то, видимо, женщины разучились делать это и больше не желают. Еще сто лет назад у женщины отсутствовал орган, который мог бы ей подсказать, что она может развестись с мужчиной, каким бы она его после венца ни находила: импотентом, пьяницей… Равно как и мужчина не мог развестись, это было невозможно, только в узких кругах аристократии. Лишь церковь разрешала развод, если мужчина психически нездоров.

В католическом мире семейные ценности до сих пор стоят на первом месте, и это дает возможность развиваться западной цивилизации успешней, чем нашей, несложившейся, к сожалению, гибнущей на глазах. Пусть я маскулинист — есть такое понятие, обратное феминизму, — но большинство женщин несчастны, потому что применяют к себе свободолюбивые понятия. Желание отвечать за саму себя порождают чудовищно тяжелую жизнь, женщина занимается тем, для чего она не предназначена. А мужчина — тем, для чего он не предназначен.

— А в любви вы счастливы сейчас? Хотя ответ очевиден.

— Нет. У меня нет сейчас любви. Потом, человек может иметь любовь и быть несчастным. Самые несчастливые люди — те, которые любят.

— Насколько я знаю, вы с мамой ваших детей живете отдельно, а с ребятами видитесь по выходным?

— Нет, сейчас мои дети учатся в Германии, а я следую за ними, как за смыслом моего существования.

— А семьи с их мамой не сложилось?

— Нет.

— А вы занимаетесь тем, для чего предназначены?

— Да. Но это не делает меня счастливым. Я чувствую себя самореализовавшимся. Ощущать в себе полное ведро и не выливать его очень тяжело. Хорошо, когда ты время от времени опустошаешь накопившееся в мозгах, в этом “ведре”. Хотя никто не знает, полно ли оно и будет ли наполнено снова, когда тебе, как творческому человеку, придет конец. Я к этому спокойно отношусь, никогда не боялся термина “исписался”, мне об этом уже намекали, и я готов заниматься другими делами.

— А как насчет друзей?

— Друг — тоже почти недостижимая роскошь. У меня было всегда мало друзей. Один друг умер несколько лет назад, остался последний, он живет в Америке, и общение с ним происходит редко. Я не веду светский образ жизни, почти нигде не бываю, никого не встречаю, да мне и неинтересно. Я не скучаю. Пока человек способен вести диалог с самим собой, ему не может быть скучно.

— Вы известный ресторатор, а способны ли вы бросить бизнес?

— А я этим и занимаюсь последние несколько лет. Я ликвидировал почти весь бизнес. Меня можно смело не называть ресторатором, у меня давно нет никакой сети ресторанов. Я еще неокончательно сделал дауншифтинг — в идеале не хочу иметь привязанность к определенному месту жительства. Хочу жить в море, как друг, описанный в романе. Без привязки к суше.

— Назовите три самые красивые вещи в мире — явления, человека…

— Ночное небо над океаном, сам океан и женщину в моем размытом воображении.