— Борис, последний раз мы перезванивались, когда русская таможня отобрала у вас деньги в аэропорту год назад… Вернули?
— Вернуть вернули, но денег опять нет.
— То есть как?
— А в принципе их нет. Нет, мне грех, конечно, жаловаться, у меня всё есть, но на дома в Хорватии пока нет (Борис одно время вынашивал идею вкладываться в хорватскую недвижимость. — Я. С.).
— А вот сейчас Мацуеву вручили “народного артиста” — не ревнуете?
— У меня нет никакого звания, присвоить мне что-либо трудно, ибо 20 лет живу за границей: двойное гражданство — английское и российское. Сюда приезжаю только с концертами, более здесь мне делать нечего.
— Но вам было бы приятно быть народным?
— Есть банальный ответ, что Рахманинов не был заслуженным артистом. Талант и государственное признание — вообще не связанные вещи, и я об этом не думаю никогда. Равнодушен.
Дениса же очень люблю, он невероятно талантлив, но общаться с ним не получается — и он, и я страшно заняты, почти не пересекаемся.
— А насколько, допустим, в вас может совмещаться деятельность пианиста и администратора?
— Организовать фестиваль очень легко, если есть деньги. Подвига в этом нет никакого. Арт-директором быть приятно и не очень сложно.
— Болезнь многих современных талантов, что им довольно быстро надоедает их инструмент, и тянет много куда еще…
— Нет, мне фортепиано более чем достаточно. Вся жизнь на него… Не тянет ни дирижировать, ни создавать оркестры. И без того много дел помимо: люблю спорт, обожаю теннис… А самое главное — у меня семья, дети.
— У вас очаровательная дочка Эвелина — насколько она самостоятельный пианист, а то здесь ее видим изредка и только с вами?
— Ну что вы, в свои 20 она абсолютно независима. Участвует в множестве конкурсов, выигрывает, нарабатывает связи, концертирует по Англии и никакого отношения ко мне не имеет. В смысле карьеры за нее не беспокоюсь. Ездит на мастер-классы к Элисо Вирсаладзе в Италию. Ей нравится.
— А остальным детям?
— 7-летний сын не захотел учиться ни на каком инструменте. Заставлять его было бесполезно. Сильный характер. Сказал одну фразу, после которой мы отстали: “Мама, я тебя люблю, ради тебя я это сделаю, если ты этого очень-очень хочешь”. А вторая, младшая дочка, напротив, весьма музыкальна.
— Не жалеете насчет сына?
— Нет, зачем же? Такое количество интересных профессий — к чему непременно музыка? …
— Когда ребенок начинает учиться музыке — какое тут качество самое важное?
— Главное, чтобы человек получал удовольствие от того, что делает. Я получаю. А все остальное не суть. Ребенок может просто с удовольствием колотить по роялю или играть утонченные интерпретации — не важно, важен энтузиазм, удовольствие. Музыка — это радость.
— Очень многие музыканты (Плетнев, или из молодых — Борисоглебский) говорят, что любовь к музыке — первична, а уж через какой инструмент — глубоко вторично… Как в вашем случае?
— Я-то себя могу представить на любом инструменте, просто очень сложно выучиться. Музыкант я замечательный, могу представить, как играю концерт Брамса, но техники нет. Ни аккордеон, ни тромбон у меня, пианиста, отторжения не вызывают. Да и практически не было случая, чтобы человек играл одинаково хорошо на двух инструментах, — это технологически сложно. На скрипке — вообще кошмар: миллиметр в сторону — пропасть. Сам пытался, учил гаммы, но это просто смешно. Руки плохие.
— А орган не увлекал?
— Он мне не близок лимитированностью построения, особым ограниченным репертуаром. Это все-таки церковная католическая музыка.
— Где, на ваш взгляд, нынче концертная жизнь интереснее?
— Трудно сказать. Это Лондон, конечно. И оркестры, и опера там потрясающие. Еще Берлинская филармония. Американские оркестры. Вот уровнем госоркестра Татарстана здесь, в Казани, весьма поражен… Изумительно! Так что проблем с музыкальной жизнью нет.
— Казань нравится? Здесь столько красивых женщин…
— Женщин красивых много и в других городах и селениях, но Казань замечательна. Увы, никогда (!) не успеваю насладиться атмосферой города, нигде не удается погулять: вечером концерт, утром — улетаешь. Семья же в Бельгии, здесь мне делать нечего.
— А детей вы видите разве не один раз в год?
— Да постоянно вижу. И детей, и жену (она в прошлом альтист, нынче — домохозяйка), с детьми отношения замечательные…
— Скажите четко и прямо: какое у вас впечатление от России? Будет ли здесь хорошо когда-нибудь? Коррупция…
— Никогда не будет хорошо, никогда не было, и вообще на земле не может быть идеального общества. Коррупция — это нормально, и ничего здесь нет страшного. Естественное и натуральное качество, я очень уважаю этих людей…
— Пардон?
— …которые занимаются бизнесом. Они очень рискуют.
— Бизнесмены — да, рискуют. Но я говорю о тотальной коррупции по всей властной вертикали — от участкового до Администрации Президента.
— Да-да-да, но что делать — это Россия, Гоголь еще писал: здесь жулик на жулике и жуликом погоняет. Это классика. Ситуацию не переломить.
— И не надо?
— По-моему, не получится. Даже на Западе есть коррупция.
— Но все-таки не в таких масштабах, чтоб украли всё…
— Я в этом не разбираюсь, меня это не интересует. Идеального общества быть не может. Дайте — опять словами классика — человеку хрустальный дворец — он все равно его разрушит. Только человек сам по себе может сделать себя счастливым. Государство ему не помощник. Все попытки в скандинавских странах помочь человеку стать счастливее ничем не кончаются. Огромное число и наркоманов, и самоубийц — и в Швеции, и в Финляндии. Хотя там коррупции нет.
Вообще все государства проходили и периоды благоденствия, и — как в Египте — период засухи, которую боги насылали за грехи…
— Вы счастливы?
— (Пауза.) Отчасти да.
Казань