“Утомленных солнцем-2” невозможно судить с позиции строгих критериев изящных искусств. Во-первых, в нем почти нет изящества, скорее наоборот — чрезмерно грубости и даже пошлости (режиссер снова не удержался от цитирования мировой классики — на этот раз переснял знаменитый эпизод с изнасилованием в автомобиле из “Однажды в Америке”). Во-вторых, это какой-то новый стиль, и критерии к нему нужны совсем другие.
Если ранний Михалков — жемчужина в воздушном ожерелье фильма Георгия Данелии “Я шагаю по Москве”, зрелый — вполне себе бриллиант идеальной огранки, как фильм “Пять вечеров”, то современный — бесформенный, самой природой выточенный кусок скалы. Он чрезмерен, несдержан, ему ужасно, особенно на контрасте с фильмом 1994 года, изменяет вкус. Фрагменты из первых “Утомленных солнцем” в “Цитадели”, как и в “Предстоянии”, — единственные моменты, в которые посещает крепко забытое в случае с творчеством Михалкова чувство сжатого воздуха в груди. И то не столько вследствие уместности самоцитирования, сколько в память о том бесспорно выдающемся фильме. Но Михалков постепенно, во многом незаметно и неуклюже, но теперь уже очевидно стал самым заметным явлением в нашем кино.
Только ты пытаешься возразить автору (в одной из сцен Кирик (Владимир Ильин) толкает душевнейшую речь: “Вы большой человек, Котов. Но если бы не было нас, маленьких людей, большие люди бы не узнали, что они большие”. Никита Сергеевич, что за скромность? Нет, вы это серьезно?), как тебе пулей в лоб пускают следующую сцену, еще более наглую. Настолько, что уже просто нечего возразить.
Вообще, как только Михалков оставляет за кадром все разговоры о несгибаемом духе русского солдата, молитвы и крестики, заикания на крупном плане младшей дочери, дрожание своего Котова перед Сталиным и его же слезы перед Митей, начинается то, ради чего он и лез в эти окопы, пробегая в день по десять километров в полном обмундировании. Комдив Котов, тот самый, что зарубил священника и мочил белых в Гражданскую, как Путин террористов в сортире, тот, что щекотал пяточки любимой дочери, нахмурив усы, с одной палкой на плече в одиночку выходит против неприступной вражеской крепости. И она разлетается на куски от одного его вида.
Черт его знает, зачем надо было показывать голый зад Олега Меньшикова, но абсолютно ясно, зачем надо было убивать его Митю. (Как тонко заметил сам Никита Сергеевич после премьеры: “Это не я Митю, это Сталин”.) Не только Митя, а все, будь то сама жизнь или смерть, расступается в стороны от Котова и Нади, уходит вдаль кругами на воде.
Котов и в бой рвется не чтобы родину защитить, а чтобы убежать от Мити, вдруг заявившегося на передовую. И любой приказ, даже лично товарища Сталина, готов забыть, если на горизонте по минному полю бежит дочь.
Михалков без дураков мог снять великий фильм о великой — не войне, но победе. Наверное, для этого нужно было обойтись в “Цитадели” без своих детей и вставить вместо них одного только Артема Михалкова и весь мощнейший эпизод из “Предстояния” с гибелью кремлевских курсантов. Но Михалков и не снимал фильм о войне. Он, может быть, впервые в жизни снял фильм о себе.
Это в его реальности два самолета (после “Предстояния” невольно только и ждешь, когда же один из немецких пилотов начнет испражняться на русских прямо во время обстрела) будут бомбить везущие раненых машины, кроме той, где рожает дочь Анна. И в его реальности вызывает нежное умиление ситуация, когда другую дочь, Надю, уже “показавшую сиськи”, а теперь контуженную и заикающуюся, заставляют петь танго “Утомленное солнце”, когда папу может разорвать на куски.
Нам этого не понять. Это что-то свое, глубоко личное. Как сцена с Викторией Толстогановой, где она бьет комдива по щекам от ненависти и любви и плачет, точь-в-точь повторяя такую же сцену из первых “Утомленных солнцем”, но в исполнении Ингеборги Дапкунайте. Словно Михалков хотел доказать взбунтовавшейся актрисе: я и без тебя могу, и даже лучше (на самом деле нет, не лучше).
Но все это по отдельности уже не имеет значения. “Утомленные солнцем-2” (“Предстояние” и “Цитадель”) вкупе, как единое произведение, и есть сам Михалков, которого мы еще не видели. Не самый талантливый и тем более не самый тонкий из имеющихся у нас сегодня режиссеров, но однозначно — самый мощный из всех. Он как ракеты “Тополь-М”, которые повезли по Новому Арбату с репетиции парада сразу после премьеры “Цитадели”: им, конечно, далеко до изящности средневековых мушкетов, но и масштаб разрушений могут вызвать несколько иной.
И потом, вы только вдумайтесь в глубину творческого замысла (даже если все просто совпало, это тот случай, когда совпадения выглядят насквозь срежиссированными заранее): только что ты пять минут на финальных титрах наблюдал, как российские танки идут на Берлин, выходишь на улицу — и вот они, родимые. По иссиня-черному от воды асфальту, с гулом внушительным, как усы комдива Котова, строгой шеренгой идут на Запад. Ну кто так еще может? Да никто так больше не может. Свою “Цитадель” он взял.