— Он малоизвестный актер, вы балерина: “Арчил вошел в мою жизнь как ураган!” — как вы где-то сказали о вашем знакомстве…
— Ну да, все было стремительно: влетел — и до сих пор со мной!
— Да ведь намного старше вас!
— Знаете, когда удар молнии в голову — этого не чувствуешь. А познакомились в Минске, туда Арчил приехал на гастроли со своим “Остапом Бендером на эстраде” — по сути, первым советским мюзиклом. Ну, я бросила все и поехала с ним работать в этом спектакле дальше (там балет был — четыре девочки).
— Вот как? Первый раз слышу о мюзикле…
— Арчил играл там один все роли, сам придумал, сам поставил… еще до всяких “звездных ролей” у Гайдая. Жаль, что нигде не осталось записи… А ведь потом, когда он гастролировал в Горьком, на мюзикл как раз пришел директор гайдаевского фильма. Те уж начали снимать, но, увидев мужа на сцене, фильм остановили, вызвали на пробы. Так он и попал к Гайдаю. Не то что о роли Остапа мечтал — но просто уверен был, что играть должен именно он, а не кто другой! Хотя, на минуточку, на роль претендовали 32 человека.
— Но как-то не очень доволен оказался в итоге “Двенадцатью стульями”, сказав даже где-то, что “это полное г…”.
— Недоволен, да. Не раскрылся полностью, не выразил до конца своего Остапа, при том что вроде делал то, что хотел.
— А в чем дело? Режиссер?
— Нет, Гайдай его не зажимал. Просто фильм был какой-то экспериментальный — его должны были снять в предельно короткие, чем обычно, сроки. Регламент жесткий, но даже при этом Арчил умудрился выбрасывать какие-то свои штучки…
— Удивительно, что он вообще доснялся, не хлопнул дверью, с его-то темпераментом…
— Насчет “хлопнул дверью” — в итоге он так и сделал. Поссорились они с Гайдаем (хотя потом помирились). Для Арчила трагедией стало, что ему не дали озвучивать Бендера…
— А что — грузинский акцент?
— Да в жизни у него никакого акцента не было. Хоть и родился в городе Чиатура (отец там работал начальником шахты), но потом с родителями переехал в Ростов, заканчивал русскую школу… Конечно, озвучивать должен был сам, но опять-таки вмешалась эта экспериментальная ситуация, фильм надо было быстро-быстро сдать, всё делали бегом. За Бендера говорил Юрий Саранцев, он ас, конечно. Но Арчил очень обиделся. Его голос остался в единственном маленьком эпизодике на берегу Волги после шахматной игры, когда Бендер убегает…
— Когда-нибудь он высказывался по поводу Остапа, сыгранного Андреем Мироновым? Нравилось — не нравилось?
— Андрюшу очень любил, но по поводу его игры у Марка Захарова говорил лишь одно: “Напрасно Андрей это сделал”. Муж тогда работал в “Ленкоме”. То, что Захаров начал снимать свои “12 стульев”, от него тщательно скрывали. Все делалось тихо, за его спиной. Узнал Арчил о съемках случайно, и, конечно, ему стало очень больно.
— Да, но ведь он уже снялся у Гайдая?
— Снялся, но почему бы не сыграть еще и в музыкальном фильме? У Захарова, однако, видение было иным. Арчил все это не вынес и ушел из театра.
— Арчил Михайлович не раз шутил, что “всю жизнь прожил Остапом”…
— “Остап — это я!” — гордо заявлял. Да, он был в жизни Остапом, и еще каким! Тот, киношный, и рядышком не стоял!
— В одном интервью он якобы признавался что является “вором в законе”… неточность передачи?
— Ну кретинизм, конечно, сплошной. Какой там вор? Да, у него были разные друзья. Но если он общался с ними, это еще не значит, что сам был вором в законе.
— Как же он после Бендера сыграл столь неоднозначную фигуру Папишвили в “Мимино”?
— Да ну бросьте, роль потрясающая! Гия Данелия позвонил и спросил: “У тебя дубленка есть?” — “Есть”. — “А машина есть?” — “Есть”. — “Люстра тоже есть? Ну все, о'кей, приходи тогда сниматься!” Арчил прекрасно сыграл, это уже классика.
— Он вроде и на Штирлица пробовался?
— Да, помню эти замечательные фотографии в форме с проб… Но если б он снялся в “Мгновениях”, то у нас просто не было бы первой дочери. Так что слава Богу.
— Но пять раз играл Сталина…
— Обожал его… за глобальность. Считаю, был одним из лучших Сталиных, сыгранных нашими актерами. Когда в день съемок Арчил вживался в эту роль (скажем, в “Государственной границе”) — мы даже близко подойти к нему не могли, боялись. Он весь уже был там. Сверхсерьезное отношение.
— Начиная с 1957 года он снимался чуть не каждый год, но ролей знаковых было немного…
— Кинематограф был “одним из” явлений в его жизни. Обожал театр. Но в один прекрасный день вдруг р-р-раз! — и сказал: устал я, не те роли, не то это… Вот тогда и открыл свой клуб-ресторан. И все актеры, вся Грузия, все телепередачи про театр — все переместилось туда.
— Он не дожил до прямого противостояния России и Грузии, но как, интересно, к этому бы отнесся?
— Арчил застал “революцию роз”, когда убирали Шеварднадзе и приходил наш новый мальчик… Саакашвили. Очень переживал. На даче поставил “тарелку”, чтоб ловить грузинское телевидение, быть в курсе происходящего. Муж никогда бы не занял антироссийскую позицию; собственно, он даже не хотел ездить в Грузию в последнее время из-за всего, что там произошло… Но это совершенно не отражалось на наших грузинских друзьях: до последнего момента встречались с Вахтанчиком, с Софико, царствие ей небесное (Кикабидзе, Чиаурели. — Я.С.). Все они — когда приезжали в Москву — были то у нас в доме, то в ресторане. А сейчас я его ресторанное дело пытаюсь продолжать…
— “В нашем доме не закрывалась дверь”, — хвастался Арчил Михайлович. И даже после того, как вас обокрали…
— Было такое. По глупости. Жили тогда в “Ударнике”, в Доме на набережной. Все время там перемещались, три квартиры сменили, пока не въехали в ту, где некогда жила дочь Сталина. Квартира потрясающая, нет слов. Но я там не могла находиться. Аура — не аура, даже не знаю, чем это можно объяснить. Вроде и священника специально приглашали, чтобы ее освятить… все равно энергетика давила, воздуха не хватало. А когда ее еще и ограбили — это стало последней каплей. Мы съехали. Я, кстати, тут же ожила, вздохнула полной грудью!
— Арчил был трудным человеком?
— Трудным? Не знаю. Он был счастьем в доме. Солнышком, которое светит 24 часа. И мы не можем поверить в его уход до сих пор: ну уехал и уехал, всё. Скоро вернется. Ждем все время. И очень обижены за то, что никак не возвращается. А на столе его любимый борщ стынет…
— Он разве не грузинскую кухню любил?
— И ее тоже. А я выучила всю грузинскую кухню, 25 лет не работала — занималась домом, детьми и Арчилом. Он был такой непритязательный в еде, просто любил хорошо покушать, выпить бутылку доброго вина. Прежде чем приехать — звонил: “У нас, Таня, картошка есть? Я селедку купил…” И когда мы его с Каширки везли обратно в “кремлевку”, он уж слаб был, взял мою руку и сказал: “Как бы я сейчас твоего борща съел!”
— Диагноз проявился неожиданно или давно к этому шло?
— Совершенно неожиданно. Он же, как правило, шумно отмечал свой день рождения — наш главный праздник: друзья, застолье. А тут вдруг почему-то решил от всех убежать. Каждый год ложился на профилактику в “кремлевку”. Лег и в этот раз, сделал флюорографию. И как раз на 23 марта ему преподнесли “подарок” — результат этой самой флюорографии… а там… не хочу даже это слово произносить, оно запретное в нашем доме. Ну и началось. Ниночка, старшая дочь, поехала с ним в Америку на операцию. Сделали, но… Ужасный был год, тяжелый. Сам Арчил сник и не хотел бороться. Целый месяц молчал, не могли достучаться до него. В конце концов младшая дочь Катюшка спросила: “Папа, почему ты молчишь? В чем дело? Чем мы тебя обидели?” Тогда он только ответил: “За это время прошел всю жизнь — от рождения до сего дня и не могу понять, чем я провинился перед Богом”. Похоронили на Троекуровском, рядом с Наташей Гундаревой…
— Они дружили?
— Конечно. И так получилось, что лежали в одной палате. По очереди. Наташа первой ушла. Потом туда Арчила перевезли — он лежал. Я все время говорю, что им там с Наташкой теперь весело. А мы все очень тяжело пережили. Внучка Настенька вдруг начинает плакать и говорит: “Я не могу без дедушки, скучаю по нему”, — такая безмерная любовь была… Жаль, что он не увидел последнюю внучку, — это продлило бы ему жизнь.