— У вас в музыке ведь ничего не появляется просто так. Почему на этот раз “Веселые картинки”?
— Я считаю, что современный человек воспринимает мир исключительно образами, картинками. Идентифицирует других по их действиям, поступкам, их общественно значимым передвижениям, но сути вещей не видит. Мы смотрим фильмы, в которых важен исключительно передний план. Читаем книги, в которых нет подтекста. Мы верим на слово политикам и ведемся на новостной телетайп. Для нас важна просто фотография, срез. А мотивации спрятаны намного глубже. “Веселые картинки” — альбом о сути. Для обложки мы использовали “витрувианского человека” Леонардо да Винчи. Картинку, которая объясняет всю метафизику вселенной. Мне кажется, это очень важно. Если бы человек соизмерял свою жизнедеятельность с какими-то наивысшими началами и приоритетами, уже давным-давно на земле был бы рай. Выполнили мы обложку в ироничном ключе в стиле модного глянцевого журнала. Все розовое, гламурное, красивое.
— Вы серьезно говорите относительно рая на земле или это философские шутки?
— Я верю в это достаточно твердо. Сейчас человек может панорамно взглянуть на то, что цивилизация явила миру. И как бы мы ни придумывали новые философские доктрины, общественно-политические строи, как бы мы ни доверяли новым значимым для нас людям, все равно возвращаемся к тому, что пережило века, — к Лаоцзы, Будде, Пифагору, Аристотелю. Мне важны эти маяки и системы координат, с ними я стараюсь соизмерять свои действия. Конечно, это не всегда получается, часто я выхожу за рамки норм морали и приличия. Но я больше не вижу никакой системы координат, в которой бы я твердо и уверенно знал, что действую правильно и что именно этого хочет от меня космос. Если для меня будет существовать этот идеальный воображаемый мир, как минимум я буду себя чувствовать более комфортно. Если бы я не прожил восемь лет в глубоком аутсайде, если бы я не был знаком с тысячью маргиналов, с человеком в его полярных, аффектных состояниях, если бы я не прошел дурдом и притоны, поножовщину и так далее, я был бы сейчас пустомелей и всего лишь шарлатаном-эзотериком. Может, это по какой-то задумке со мной произошло то, что многие называют “перерождением” или “эффектом феникса”. Для меня важны мотивации, которые руководят людьми, но, к сожалению, эти “веселые картинки” — всего лишь намерения. Политики декларируют с экранов и из газет вечные ценности, словно наизусть знают Нагорную проповедь Иисуса Христа или Восьмеричный путь Будды. И их намерения мы уже воспринимаем как действительность. А на самом деле они творят трэш.
— И это всё — в вашем альбоме?!
— Он о чувственно-эмоциональных моментах. Что такое сопереживание в глазах чиновника? Способен ли он влюбиться в девушку, чья жизнь зависит от его сраной печати? Может ли революционер с “коктейлем Молотова” вспомнить, как он карасика словил в пионерском лагере? Куда это все девается? Почему мы все в какой-то броне? В маскировке все, такие самодовольные, радостные, чванливые? Конечно, можно условно разделить мир на добрых, порядочных и нет. Но это было бы не верно. Люди не понимают, что мы все с одной стороны баррикады. Когда я раздаю какие-то оплеухи, я занимаю круговую оборону и начинаю с себя. Деление на черных и белых условно.
— При этом пластинка получилась на редкость лиричной.
— Там много музыкальных декораций. То, что я делал до этого, определяли как “музыкальный хаммер”. Это было точно выверенное площадное представление с тоталитарными режиссерскими штампами и уловками. Это была агитбригада, которая реанимировалась в условиях современного рок-н-ролла, неофутуризм, музыкальное хулиганство, бунтарство, пафос эпатажа. Но в этом не могло быть психологизма и экивоков. Наши декорации были сделаны топором и рубанком — никаких напильничков, лобзичков. Если бы мы продолжали в том же духе, мы стали бы предсказуемыми, а артисту негоже быть таким. Этот альбом — космополитичный. В нем есть фольклорные народные мотивы, добавились музыкальные изыски: оргАны, баяны, дудочки. Я от этого раньше отказывался, смеялся и ехидничал по поводу рок-групп со скрипками. Получается, за что боролся, на то и напоролся. Я убрал песни-марши, песни скоростные, яростные, которые должны были нести мысли и идеи. Здесь более теплый, мягкий звук.
— Когда Земфира пустилась в творческие эксперименты, стала демонстрировать свой рост, оказалось, что публике это не совсем нужно.
— Если Земфира споткнулась или, наоборот, сделала то, что опережает время, это еще ничего не значит. Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же — древнегреческая пословица. Мы не усложнили, мы, наоборот, сделали прослушивание более легким. Ведь альбом “Культпросвет” не каждому доступен. Не все любят такую яростную музыку, многим не хватает своей собственной фантазии, чтобы услышать отголоски других звуков мира.
— Вы случаем не возвращаетесь в попсу?
— Мы не превратимся в людей, которые будут делать мейнстримовые штамповки. В любом случае всегда есть возможность записать более радикальные пластинки. Но если не сейчас, то когда добавить выразительности в свою музыку? Сейчас нам важно не стать нишевой группой, на которую уже навесили ярлыки “ска-панк”, “протестный рок-н-ролл”. На нас уже поставили точный акцент. В музыкальном магазине нас положили на полочку с определенной стилистической привязанностью. Это все фигня! Я не хочу быть предсказуемым. Не хочется превратиться в группу, которая играет исключительно для спортивно подготовленных ребят. Пусть девушки тоже слушают наши прекрасные творения, видят, что мы тоже в прошлом — эмо.
— А вам говорили, что у вас улыбка похожа на улыбку Медведева?
— У меня нет телевизора, я слабо представляю, как улыбается Медведев. Моя улыбка была известна миру, когда об улыбке Медведева никто еще не имел представления. Рискну предположить, что мы еще посмотрим, чья улыбка переживет тысячелетия!
— Так как вы “лежите” на полке протестных рок-групп, то в декабре, когда в Белоруссии разгоняли оппозицию, на вас обратились общественные взоры: мол, что скажут наши доблестные рокеры?
— Меня интересуют эмоционально-чувственные состояния, связанные с подобными катаклизмами. Этот трэш — возрождение тоталитаризма в нашем обществе — как в романе “1984” Оруэлла, когда освободившиеся люди поняли, что у самих не получается ни лодку сделать, ни сети, и решили опять идти кланяться и сдаваться в рабство, чтобы кто-нибудь стоял над ними с кнутом и вовремя давал пряник. Этот разрушительный хаос касается не только Белоруссии. Весь бывший Советский Союз должен призадуматься. Как минимум — свободолюбивые и мыслящие люди, а не зомбированное большинство, которое за всеми сериалами и комедийными программами ничего не видит. Грустно. Недолго мы радовались тому, что вновь печатаются Солженицын и Варлам Шаламов. Вся эта вохра криминальная, “уважаемая” элита, буквально оккупировала бывший Советский Союз. Все эти “Менты”, “Улицы разбитых фонарей”, шушера из сериалов, весь советский нуар ринулся в жизнь. Поэтому мы сейчас имеем такую эстраду, такое телевидение, таких руководителей. Мы видим не мудрецов, философов, не ученых, не поэтов, не ясновидящих. Мы видим криминально-милицейских авторитетов, которые больше всех добились успеха на своем нелегком огнестрельном поприще и сейчас пытаются нас всех идентифицировать и разогнать по точным клеточкам.
— Может, и популярность шансона этим объясняется?
— Я думаю, здесь все очень закономерно. Когда-то было очень хорошо чтобы нашей культурой правила профессиональная эстрада с перьями, подтанцовками, дорогими клипами — вся эта метросексуальная звездная пыль, весь этот профессиональный трэш. Сейчас есть один объединительный вектор, который все так ищут. Скажи в любой точке планеты “Владимирский централ”, услышишь в ответ “Ветер северный”. Но это же субкультура! Она была хороша, когда она была субкультурой. Я с детства помню, когда человек в татуировках что-то пел во дворе, об этом нельзя было сказать маме, это была тайна. Я не против шансона. Но какие ценности воспеваются во всем этом? Эстрада сдалась и прогнулась перед шансонными богами, потому что мы явили миру новую гулаговскую действительность. Сейчас на концертах блатных артистов в первом ряду сидят руководители области, во втором ряду руководители города, а в третьем — местные криминальные авторитеты. Все вместе в веселом хороводе они слушают эту “забавную” и “интересную” музыку. Вокруг слишком много всего, что связано с криминалом. Я, может быть, наивный, но вообще-то эти люди убивают невинных, а таких, как я, называют лохами. Их задача — развести меня, кинуть, обмануть, побить. В их иерархии я лох, неуважаемый, я не знаю, как они строят свою криминальную лестницу. Я, конечно, смотрел кучу фильмов, таких как “Крестный отец”, но не хочу все это романтизировать. Не хочу из современных Аль Капоне делать Робин Гудов.
— В декабре, когда в Минске шли аресты, вы и другие рок-музыканты подписали письмо властям, чтобы этих людей выпустили. В Москве совестливые люди пишут в защиту Ходорковского. Разве такие письма в условиях нашей действительности приносят результат?
— Но они должны быть, такие письма! Если все мы будем молчать, то этой светлой и, может, утопической идеи не станет даже в виде сказок. А если она пропадет, тогда точно крышка.
— То есть вы это сделали ради идеи?
— Ради себя, ради своего сына, ради людей и ради того, чтобы мы могли в этом тумане видеть какие-то маячки. Надо показывать, что мы все не шуганулись и не залегли по углам. Когда ссышь, собака кусает. Я живу в Белоруссии и не собираюсь никуда оттуда линять. У меня там папа больной Паркинсоном, у меня там родная сестра, мой сын… Это мой эпос, мой тотем. Я не уеду, потому что, видите ли, мне не нравятся условия существования. Мне не было бы хорошо даже в центре Монако, у меня бы там вообще постоянно голова болела. Я в Москве не могу больше трех дней выдержать. Не важно, что здесь полно рок-н-ролльных клубов, сюда приезжают рок-звезды и здесь очень много друзей. А жить я буду в Минске. Почему я должен молчать? Надо понять, что инакомыслие — это не преступление. Я не нарушаю законов, не бью витрины. Я такой же гражданин, как и все. Я лично и есть национальный интерес. Да, я по-другому думаю, мне многое не нравится, но я такой же белорус. И я хочу, чтобы моя страна процветала, чтобы были хорошие дороги, много магазинов, люди могли заниматься искусством, чтобы человек творчески мог подходить к любой профессии и получать за это хорошую зарплату. Дайте мне мое жизненное пространство, оно должно быть у меня априори, потому что я там рожден. Я не должен его заслуживать. Они себя называют слугами народа. И что? Я должен целовать их в жопу? Приносить какие-то дары? Платить, чтобы они мне разрешали жить? Все это попахивает чем-то достаточно страшным, тем, что в мире уже было.
— Да уж — и вечный бой, покой нам только снится...