А впервые родоначальницу классического балета Большой театр принимал в 1958 году. Тогда случился скандал. В результате интриг был отстранен от поездки и вскоре покинул свой пост Серж Лифарь — возглавлявший французский балет в течение 30 лет и возродивший его из небытия. Последний питомец (и любовник) Дягилева продолжал свою работу даже в оккупированном немцами Париже, за что был объявлен коллаборационистом и приговорен к смерти, но избежал печальной участи, укрывшись на время в Монте-Карло. Именно в годы гитлеровской оккупации Лифарь и поставил свой главный балет — “Сюита в белом” (1943), ставший символом Парижской оперы. Этот шедевр и сейчас, как и во времена предыдущих приездов, вошел в гастрольную программу.
Однако парадный “портрет” знаменитой труппы нынешние артисты танцевали в Большом вымученно и без прежнего блеска, свойственного французским танцовщикам. В бессюжетной композиции на музыку Лало труппа выходила в строгом порядке, демонстрируя техническую оснащенность и культуру исполнения, но слишком походила на вымуштрованных школьников, сдающих экзамен. Из всего парада звезд, представшего в этот вечер перед московской публикой, своей точностью, элегантностью и шармом безошибочно выделялся любимец Парижа Матьё Ганьо, танцевавший мазурку.
“Арлезианку” Ролана Пети на музыку Бизе французы показали во втором отделении трехчастной программы. Сочиненный Пети экстравагантный сюжет по одноименной повести Альфонса Доде о юноше Фредери, что выбросился из окна из-за прямо во время первой брачной ночи, Жереми Белингар станцевал впечатляюще. Но завершал программу классик в XX веке самый главный и непререкаемый — Морис Бежар. Имя этого хореографа, произведшего в 1978 году в СССР своими балетами настоящую сексуальную революцию, до сих пор культовое в России, а “Болеро” — его медитативный гимн Эросу — вызвал шок. История повторилась и на этот раз. Залом манипулировали, словно в ритуальных магических обрядах. С публикой творилось что-то невероятное. Исполняя этот экстатический религиозный танец на кроваво-красном столе, Николя Ля Риш уже на третьей минуте заставил зал почувствовать восторженную нервную дрожь. Экстаз и потрясение от такого танца испытали, кажется, все зрители.