Подарок от Бога
— Вадим Иванович, вы богатый человек?
— Я, наверное, очень богатый, — вопрос ему явно не нравится. — Страна ограбила меня несколько раз, а я не люблю, когда меня грабят, особенно если это делает государство. А все, что осталось, — эта квартира и дача под Москвой. Вот, собственно, и все мое богатство.
— Значит, зря вас называли первым легальным советским миллионером!
— Считайте меня очень нескромным человеком, но вы задали мне неприятный вопрос: миллионер я или нет? К сожалению, нет. Но я когда-то создал форму, по которой на протяжении нескольких десятилетий работало 45 тысяч человек. Старатели добывали вольфрам, олово, золото, платину, серебро. Строили аэродромы, дороги. Это была очень интересная форма с оплатой по конечному результату. С 1980 по 1987 гг. мы работали в Свердловске, где Ельцин был секретарем обкома. Я чувствовал его недоброе отношение и поделился с директором объединения “Уралзолото”. Тот удивился моему непониманию: “А как он должен к тебе относиться? У вас рабочий получает в два раза больше, чем он — секретарь обкома, а ты — в два раза больше рабочего”. Это, кстати, не только Ельцина злило, но и многих в Политбюро. И министр цветной металлургии Ломако мне как-то со смехом сказал: “Туманов, у тебя зарплата выше моей!” Я предложил ему поменяться местами, и мы расхохотались.
Однажды министр выделил Туманову “Волгу” — дефицит по тем временам. Когда через несколько лет он подписал распоряжение на вторую “Волгу”, что было единственным случаем за всю историю министерства, начальник УРСа (Управление рабочего снабжения) не выдержал: “Петр Фаддеевич! А вы ведь вторую машину ему даете!” — Ломако вскипел: “Да этому парню уже два раза надо было Героя Соцтруда давать!”
Ему давали только “Отличника социалистического соревнования”, иногда по два раза в год, словно в насмешку.
В тумановские артели был конкурс 60 человек на место, как в престижных творческих вузах.
Работали экспедиционно-вахтовым методом, по 12 часов в сутки, без выходных. Но на каждом участке сауна, вкусная еда, чистая постель, обязательно врач. И жесткий сухой закон. За выпитую бутылку водки можно было потерять месячную зарплату и лишиться работы.
Четырнадцать крупнейших предприятий-артелей, организованных Вадимом Тумановым, добыли в общей сложности 500 тонн золота — шестую часть всей старательской добычи по стране.
— Слово “старатели” я никогда не любил, оно ассоциировалось у меня с Филькой Шкворнем из “Угрюм-реки” или с персонажами Джека Лондона, но артель была единственно возможной формой, где мы могли получать непосредственно за конечный результат. Вы можете себе представить, что один из лучших, а если не скромничать, то лучший коллектив был уничтожен, — разгром “Печоры” для Туманова болезненная тема. — Если бы наша форма была принята, сегодня страна была бы другая, заново построенная от Калининграда до Владивостока. Никаких 500 дней Явлинского не требовалось. За полгода страну можно было перевести на другие рельсы. Только по 50 наименованиям минерального сырья Россия обладала запасами — уже найденными и подсчитанными, — которые оценивались в 30 триллионов долларов. Имея такие богатства и прекрасных, умеющих работать людей, мы прозевали свой шанс. Мне стыдно и смешно, что нас обогнал Китай. А ведь Дэн Сяопин предложил использовать подобную модель хозяйствования в 1979-м, спустя четверть века после внедрения ее у нас!
…“Печору” разгромили в 87-м. Позже стало известно, что в разгроме участвовало 6 отделов ЦК. Инициатором, как выяснилось, был Лигачев. Началось все публикацией серии лживых заказных статей, подписанных Цековым и Капелькиным, в нескольких номерах “Социалистической индустрии” — влиятельной в то время газеты, органа ЦК КПСС.
Когда в журнале “Коммунист” готовился к выпуску материал в защиту “Печоры” и Туманова, Егор Кузьмич позвонил в редакцию. Мало того, главному редактору журнала был звонок лично от Горбачева: “Вы взяли под защиту не того человека”.
И дело, и жизнь Туманова раскатали по бревнышку.
Сняли с работы его жену — ведущую пятигорского ТВ. От всех переживаний Римма Васильевна тяжело заболела: нервное потрясение и два инфаркта в один год. Вадим Иванович со дня на день ждал ареста.
После вмешательства влиятельных людей — Святослава Федорова, Станислава Говорухина, Отто Лациса, Николая Шмелева, Владимира Тихонова и многих других — уголовное дело было прекращено, но “Печору” все равно похоронили.
В 1990 году тумановский коллектив пригласили строить МКАД. 12-километровый отрезок дороги сделали за 28 дней вместо года по плану.
— Вскоре наше участие закончилось. Теперь думаю, и соглашаться не стоило. Как известно, добыча золота, строительство дорог и домов — одни из самых трудоемких процессов. Но о том, что у нас цены зашкаливают в разы, прекрасно знают наши руководители. Вмешательство первых лиц могло бы все поставить на свои места.
— Вадим Иванович, смотрю на вас сегодняшнего и изумляюсь: вежливый, выдержанный, интеллигентный человек. А когда-то миски железные кулаком в стену вбивали, от вашего удара кирпичная кладка рушилась. Сила осталась?
— Ума как не было, так и нет, а сил уже не осталось. Я как-то Говорухину посетовал: “Славка, годы!” Он ответил: “Чего ты ноешь? Ты и так уже на подарок от Бога живешь!” Я всегда завидовал тем людям, которые накачивают голову, а не кулаки.
— Но навыки боксера все-таки пригодились в жизни?
— Бокс мне и помог, и очень навредил. И если бы не бокс, возможно, все сложилось бы у меня по-другому. Моя жена Римма говорила: “Вадька, если бы я знала, что ты занимался боксом, я бы подумала, можно ли за тебя выходить замуж. Объясни мне, что за желание бить человека, чтобы он упал? И тебя самого бьют по голове. Неужели это удовольствие?” Я даже не знал, что ей ответить. У меня как-то был Тайбашев, один из магаданских боксеров, чудесный парень, кажется, претендент на звание чемпиона СССР в легком весе. Я его спросил: “Вовка, ты чего бросил?” Он сказал: “По голове больно бьют!” И засмеялся.
— Сколько раз в жизни вы были на краю?
— Я все время находился в самых страшных условиях. Бывали такие моменты, когда вообще жить не хотелось. Меня арестовали в 21 год по политической статье и отправили на Колыму, а в пятидесятом я ухитрился в побеге получить статью за бандитизм за ограбление кассы дражного управления. Это был приговор навсегда. После смерти Сталина мое дело пересмотрели, все надуманное отменили, но статья 59, часть 3, осталась, и я помню, как мне начальник спецчасти сказал: “Если бы не это, был бы ты уже на свободе!”
“Я на Вачу еду — плачу”
— Вы были близким другом Высоцкого. Чувствовали, что он так рано уйдет?
— Нет, и он не чувствовал. Он очень хотел жить. Сейчас только и пишут о его бесконечных пьянках. Такое ощущение, что он постоянно пил. Я его не помню таким, как описывают некоторые так называемые друзья. Было несколько случаев, когда Вовка напивался, но я его знал другим: работоспособным, умным, глубоко порядочным. Думаю, что семь лет — это достаточный период, чтобы узнать человека. Мне вчера позвонил Володя Мокрогузов — парень, о котором Вовка когда-то написал: “Я на Вачу еду — плачу”. Вот это парень был веселый. Весь вагон, в котором ехали ребята с прииска, качался. А Высоцкого я не могу назвать пьяницей. Мне есть с чем сравнивать, я ведь работал с категорией людей, которые действительно пьют. В жизни Володи были периоды, когда он вообще не пил. А если срывался, то пил, и его никто не мог удержать.
— Сохранились записи ваших ночных разговоров?
— Ночные разговоры были, записали семь пленок. Там много слов “французских”. Вообще я совершенно не переношу жаргон и мат, особенно когда ругаются пожилые люди, а самого иногда прорывает. И вот в этих ночных разговорах у меня мата больше, чем у Володи, и меня это немножко злит. Но сказать о некоторых людях без мата, например, назвать негодяями, будет ласково.
— О чем вы говорили?
— У нас всегда было много тем и никогда не хватало времени. Есть байка про двух зэков, которые вместе отсидели в камере 10 лет, вышли за ворота и продолжали разговаривать. А с другим человеком 15 минут проговоришь, и тебе кажется, что прошло уже два часа, и ты думаешь, когда же он уйдет. С Володей у нас было много общего. Мы любили одни книги, нам нравились одни и те же люди. Как-то он предложил мне написать имена ста человек, которые нам несимпатичны: на 70 процентов фамилии у нас совпали. Четвертым у обоих был Мао Цзэдун, а 14-м — Дин Рид.
— Дин Рид? Почему?
— Случайно. Он мельтешил в эти дни. И мне Володя рассказывал, как Дин Рид однажды с Васей Аксеновым встретился и заявил: “Я — тот самый Дин Рид!” Аксенов, наверное, нарочно сказал: “Мне ваше имя ни о чем не говорит”. — “Как? Я сжег американский флаг!” Аксенов удивился: “Зачем же вы такой прекрасный флаг сожгли?”
— Вадим Иванович, а вы знали, что Высоцкий употребляет наркотики?
— Конечно. Он мне сам сказал. Но он так уверенно говорил: “Вадим, я захочу и в одну минуту брошу”. А однажды признался: “Знаешь, я хочу тебе одну неприятную вещь сказать: я, кажется, не могу с собой справиться”. Мне стало не по себе, и мы начали думать, как выйти из этого положения. Договорились, что он приедет ко мне в тайгу на месяц. Уверен, что, если бы это получилось, Володя бы справился. Потому что он был крепкий, когда это требовалось. Но он не приехал.
— И тогда вы прилетели в Москву.
— А здесь пьянка с повтором. Звоню Володе, а мне отвечает его мама, Нина Максимовна: “Приезжайте, я уже час сижу дома, дверь была открыта, никого нет”. Я нашел его на десятом этаже у фотографа Валерия Нисанова. Оба были выпившие. В тот день я впервые увидел, как мама буквально набросилась на Вовку. Он оправдывался: “Мама, мамочка, все будет нормально!” А потом произошла история, которую мне рассказывал Валерий Нисанов. Когда Володя уже выходил из этой пьянки, к нему приехали Иван Бортник и Владимир Дружников. Сидели, и вдруг Дружников с какой-то злостью высказался: “Вот некоторые на “Мерседесах”!” Вовка психанул, они даже поругались. Он встал, налил себе стакан водки, и все пошло по второму кругу. Вскоре его не стало.
— Скажите, а Владимир Семенович дарил вам что-то на память?
— Дарил и привозил очень много. Он любил делать подарки. — Вадим Иванович приносит две картонные коробки. В одной — ручки, зажигалки, в другой — фен. На упаковке почерком Высоцкого: “Римма, с днем рождения! Завивайся, будь красивой!” — Однажды, когда Вовка дал 8 концертов в Америке, он привез Римме красивое кожаное пальто. Я полез за деньгами, меня Марина Влади схватила за руку, у нее цепкие пальцы, а Вовка сказал: “Ну чего ты суешь мне деньги? Я за эти восемь концертов получил больше, чем за всю свою жизнь здесь!”
— Слышали, что вы взвалили на себя все житейские дела Высоцкого.
— Это не совсем правильно. Мне на эту тему даже говорить неприятно. Недавно выступал на каком-то канале один из так называемых друзей Высоцкого и сказал, что Артур Макаров будто бы расплачивался после смерти Володи с его долгами. Чушь какая-то. Они в последние годы не дружили. Никаких долгов у Высоцкого в это время не было. Он строил дачу и зарабатывал сам: давал левые концерты. Если бы ему надо было, в минуту у него были бы деньги.
— Высоцкий посвятил вам не одну песню...
— Песню про Бермудский треугольник он написал после наших долгих споров с моей женой, которая верила и в будущую жизнь, и в летающие тарелки, и в снежного человека, и в тайну Бермуд. Осталась запись на пленке: “Римма, пишу это поздно ночью и только потому, что для тебя”.
Володя хотел со мной проехать от Магадана до Индигирки, сразу написать сценарий и сделать фильм. Я ему говорил: “Вовка, это же никогда не получится”. Когда он приехал к нам в Бодайбо, я познакомил его с журналистом Леней Мончинским, который у нас работал, и они решили вместе написать сценарий. Успели только первую часть. Когда Володи не стало, Леня дописал сам.
— Когда он прилетал к вам в Бодайбо, народ, наверное, ликовал?
— По метеоусловиям задерживали рейсы. Подлетаем к Хомолхо, и пилот говорит: “Я не могу посадить вертолет”, а Володя подходит к нему: “Командир, нас там так ждут!” Я вам расскажу историю. Он прилетал в июле. Накануне был паводок. В Бодайбо размыло дамбы, приехала комиссия, которая сразу вынесла решение — лишить 13-й зарплаты все предприятия объединения “Лензолото”. Тогда телефонистки слушали разговоры, и директор Мурат Зафесов не стал ничего говорить по телефону, попросил меня заехать. Он сказал: “Представители из Иркутска с ума сходят, узнав, что здесь Высоцкий. Ты бы не мог Володю попросить?” Вовка согласился встретиться. Подписанные акты порвали, дело спустили на тормозах. Такой популярности, как у него, не знал никто.
— Ему завидовали многие товарищи по цеху.
— Как-то я приехал в Ялту, зашел к Славе Говорухину в гостиницу, у него был Аксенов и какой-то третий человек в номере, по имени Григорий. Разговор коснулся Володи. Вдруг этот Григорий говорит: “Так писать может всякий”. “Вот вы поэт, — ответил я ему, — а ни одного вашего стихотворения не знаю!” Говорухин засмеялся: “Одно-то ты точно знаешь: “Третий должен уйти”. Это был Григорий Поженян. Мы с ним потом подружились.
— Вадим Иванович, а что случилось с камнем, который хотели установить на могиле Высоцкого?
— Когда Володя умер, его мама настаивала, чтобы был памятник работы скульптора Рукавишникова. А Марина просила найти дикий красивый камень. У меня была такая возможность. Поехали геологи и нашли редкую разновидность троктолита — камня, вытолкнутого из земли. Камень весом около шести тонн, темно-серый, поросший мхом, серебристый на сколе. Если ударить, он звенит — поет.
— А где он теперь?
— Этот камень у меня на даче. Слава Говорухин сказал: “Кто из нас первым умрет, тому он и достанется”.
Зло порождает зло
— Вадим Иванович, вы попали в лагерь по политической 58-й статье, а выбрали общество воров. Почему?
— Я далек от мысли представлять воров героями, но они были порядочнее других. Я 17 лет провел на Колыме и находился в группе людей, где малейшая ошибка не прощается, и срока давности там не существует. Если совершил подлость, не отмоешься никогда. Я дружил с ворами, потому что именно они оказались в состоянии сопротивляться советской лагерной морали. Я никогда не сотрудничал с администрацией и не был на должностях с какой-либо привилегией.
— Знаю, что вы за смертную казнь. Но, решаясь на преступление, человек не думает, что его поймают и осудят.
— Он думает. Но бывают моменты, когда человеку просто не хочется жить. Правда, его надо до этого довести, что-то с ним проделать, чтобы у него было столько ненависти, зла. Зло порождает зло. Я нормальный человек, но есть люди, которых я даже сейчас, когда прошли годы, не постеснялся бы просто пристрелить.
— Но своих тюремщиков вы, кажется, простили. Того же Мачабели, который надевал на вас смирительную рубаху, бросал в пресс-камеру к отпетым уголовникам…
— Сложный вопрос. Мачабели был начальником отдела по борьбе с бандитизмом в Сусуманском районе. Он мне когда-то сказал: “Штурман, да? Кассы штурмуешь?” (Пародирует грузинский акцент. — Е.С.) Но, когда я лежал больной на штрафняке Широком, меня не принимали в больницу, потому что полковник Пинаев написал: “Туманова только в морг и никуда больше”, Мачабели, уже начальник прииска, зашел, вытащил 100 рублей и сказал, чтобы мне выписали 4 ларька. Ларек — это 25 рублей. Булка черного хлеба с опилками, полмиски голубики и кусок синего маргарина, чуть больше кулака. Что это для меня значило, может понять только человек, который много лет голодал. Позже, уже бесконвойным, я видел Мачабели на прииске Перспективном. Как раз в это время развенчали Сталина. Секретарша попросила меня зайти к начальнику прииска Мачабели. Захожу: у него стол яйцеобразной формы, полностью уставленный шампанским, может, 50 бутылок, может, больше. Он сидит в кресле, напротив портреты Сталина и Дзержинского, и говорит: “Скажи честно: очень злой на меня?” — “Да нет, Заал Георгиевич, не вы, так другие!” Он поднял пьяное лицо: “Знаешь, как много сейчас понял…”
— Вадим Иванович, а кому вы никогда руки не подадите?
— Если таким, как Мачабели, многое можно простить, то есть несколько профессий в жизни, представители которых должны быть особенно внимательны и осторожны. Это врачи, учителя, следователи и журналисты. От них иногда зависит жизнь человека. Некоторых журналистов, которые причинили мне много зла, я не простил. Один мой знакомый по Колыме, очень известный журналист, неожиданно спросил: “Вадим, ты бы мог простить Капелькина?” Я звоню жене: “Римма, уже прошло много времени, ты могла бы простить Капелькина и Цекова?” Пауза. “Ты знаешь, Вадим, я вчера мыла ванну, и там таракан. Я их ненавижу и боюсь. Но убить его не могла, мне было жалко, замучилась вынимать его веником и совком. А вот этих негодяев, которые нам принесли столько горя, мне кажется, я могла бы и сейчас расстрелять”.
Она бы это не сделала. А я бы сделал. Видите, какой я недобрый человек.