На счету Яначека немало и других удач — “Енуфа”, “Средство Макропулоса”, “Приключение лисички-плутовки”. Но “Катя” удалась особенно: в ней более всего слышны интонационные и стилистические связи со старшим соотечественником Яначека — замечательным лириком Дворжаком. Музыкальным руководителем постановки стал главный дирижер Михайловского театра Петер Феранец. Он прекрасно воплотил в жизнь партитуру Яначека, подчеркнув в ней глубину страстей, яркость образных контрастов и непрерывность музыкального времени.
Автор не зря переименовал пьесу Островского, назвав свое сочинение именем главной героини: около двух третей оперы — это сольные эпизоды Катерины, наполненные славянским мелодизмом с характерным широким дыханием и тесситурным разбросом. Партию Кати исполнила Татьяна Рягузова — настоящая русская красавица с очень сильным и красивым по тембру голосом. Ее партнеры — Дмитрий Попов (Борис), Алексей Кулигин (Кудряш), София Файнберг (Варвара) — составили певице достойный ансамбль. Немецкий режиссер Нильс-Петер Рудольф для каждого придумал определенный характер: Борис — заторможенный слабак, Кудряш — уверенный в себе весельчак, а Варвара полна надежд и веры в жизнь, как Аня из “Вишневого сада”. И все это вполне убеждает. Кроме, пожалуй, Кабанихи (Наталья Бирюкова): режиссер увидел ее лживой ханжой, которая проповедует домострой, а сама не прочь пококетничать с подвыпившим соседом. Но самым выразительным, конечно, должен был получиться образ Катерины — экзальтированной, чувственной женщины не от мира сего. Именно так задумал свою героиню Островский, а Яначек добавил от себя свойственной его эпохе экспрессии и даже экзистенциализма. Рудольф не слишком проработал линию заглавной героини и, увы, не воспользовался подсказками авторов. Но благодаря игре и пению Татьяны Рягузовой образ вполне сложился.
Прочие находки режиссера и сценографа (Фолкер Хинтермайер) озадачили: зачем гора стульев на сцене? Зачем все время идет снег, не прекращаясь даже во время грозы? Зачем на заднике появляется проекция гигантского зрачка? И только гигантский светящийся шест, дважды — в начале и в финале — проплывающий через сцену, не взывает вопросов: конечно, это луч света в темном царстве. Тем не менее все эти не очень оригинальные режиссерские поиски не разрушают музыкальной архитектуры оперы и не мешают ее восприятию.