“Мама в косу мне вплела аленький цветочек”
— Игорь Миронович, а давайте начнем наш разговор с новых стихов.
— Самый последний из них — недельной давности:
Я в любое время суток
По влеченью организма
Побеждаю предрассудок
О вреде алкоголизма.
— Означает ли это, что по утрам вы пьете…
— …чай. Крепкий. Раньше я был “кофейник”, сейчас вот стал “чайником”.
Если вы имеете в виду крепкие напитки, сам не пью, только когда зашли друзья. Жена мешает. (Извиняющимся тоном.)
— В каких странах издаются ваши произведения?
— Самое забавное в том, что меня никто не переводит! Ни в каких странах, кроме России, мои книжки не выходят. Один безумный фанат перевел мои стишки на иврит, и вышла книжка со ста пятьюдесятью стишками. Полный кошмар. Ивритоязычные жители Израиля просто смеются. От неожиданности. Последние книжки, по скудости и старости, я пишу довольно похожие.
— Во Львове вы представляли одну из них, “Путеводитель по стране сионских мудрецов”. Как она была воспринята?
— По-моему, достаточно тепло. Я был там в качестве почетного гостя Международного фестиваля литераторов и Форума книгоиздателей. Оба названия красивы, но, по-моему, все это можно обозначить как “книжную ярмарку”. На которой чудовищное столпотворение, дикое количество людей. Это приятно.
— Какие записки от зрителей вам запомнились?
— Одна из таких была получена в Донецке. Мне одна девчушка написала: “Игорь Миронович, можно ли с вами хотя бы выпить, а то я замужем…”
— Есть ли у вас ученики — начинающие литераторы?
— Ни единого. Если можно считать учениками последователей, “заочных” учеников — их сотни. Убил бы, если бы увидел. Наверное, поэтому они присылают мне свои четверостишия только по почте. Кто “гарики”, кто “додики”, кто “ваники”, кто “верики”. Одна баба издала такой вот трехтомник “ириков”. Знаете, это просто чудовищно! Потому что еще ни разу не прислали стихов, как бы это покрасивей сказать… чтобы у меня появилось чувство, будто “есть кому лиру передать”. Хотя у графоманов в сотнях чудовищных стихов иногда кое-что попадается. Один графоман прислал недавно три тома, стишков 600, наверное, было. Ужасные. Но вдруг в середине — один гениальный…
Вот такой стишок, из чужих, запомнился:
Мама в косу мне вплела
Аленький цветочек.
А по полу волочился
Глиняный горшочек.
Верните Голанские высоты
— Как бы вы оценили теперешний интеллектуальный потенциал России и Украины?
— Отвечу невежливо, но честно. Уехали изумительные люди, в чудовищном количестве. Если думаете, будто я, как израильский националист, говорю о евреях, — нет. Из России уехали полтора миллиона по контракту. Врачи, ученые в Америке ходят на мои концерты, я с ними разговариваю, подписываю им книги. Полтора миллиона не самых последних людей по уму, по характеру — это огромное число.
— Анатолий Стреляный, обозреватель радио “Свобода”, тоже считает их отсутствие бедой для великой державы…
— Я очень рад, что хоть с кем-то из приличных людей совпадаю во мнении.
— Вы только что сказали о новом поколении россиян. Если это поколение подрастает в условиях отсутствия свободы слова, свободы митингов — какое будущее ожидает Россию?
— Многие из тех, с кем я встречаюсь в России, утверждают, что, если бы сейчас были свободные выборы и полная демократия, с большой долей вероятности можно было бы предсказать приход к власти фашистов. Фашисты, уж не знаю в каком они облике, или крайние националисты не ходят ко мне на концерты. Кто-то считает современную российскую молодежь чудовищной. А я вот вижу хорошую молодежь.
— Как заметил один из поводырей украинской нации, “Украина — не Россия”.
— Мне кажется, что на Украине, несмотря на такое же чудовищное количество беспредельщиков, злодеев, лихоимцев, жизнь улучшится быстрее, чем в России. Потому что у вас был Майдан. Хотя и вы, возможно, расколетесь — на Украину Западную и Восточную. Вот я сейчас из Львова прибыл. Там та-акие крутые ребята. И так хотят “на волю”! Я упоминал о презентации “Путеводителя по стране сионских мудрецов”. Она во Львове на самом деле была довольно глупой, потому что у них книжек-то нет, мы только читали отрывки из “Путеводителя…”, рассказывали о нем. Представьте, львовские студенты и особенно студентки ни слова не давали мне сказать про книжку, они все сводили на политику.
— О чем же они спрашивали?
— Они просто кричали мне, что я должен по возвращении немедленно заставить израильское правительство признать голодомор 1932—1933 годов актом геноцида украинского народа. С ними был профессор журфака (Национального университета имени Ивана Франко. — О.Б.), и я попытался с ними говорить, что, дескать, это был не геноцид, это было “нормальным” для советской империи; а то, что удар пришелся на Украину, поясняется ее ролью “житницы Европы”. Этим хлебом ведь тогда расплачивались и с Германией, и с Америкой за Магнитку, за индустриализацию с коллективизацией… Еще они в мягкой форме напоминали о том, что Ленин был евреем. А вокруг него были Троцкий, Каганович, Хрущев. Видимо, они подозревают, что Хрущев тоже еврей, может и не безосновательно подозревают…
Третье, что их интересовало, — как скоро мы освободим Голанские высоты.
— Что вы им ответили?
— Я им заявил: Голанские высоты мы никогда не освободим. На нас напали, мы их завоевали. Если мы эти высоты отдадим, с них будут стрелять по всем городам Израиля, у нас ведь страна крохотная. Невероятно, но они моим ответом так возмущались!..
Возвращение на круги своя
— При советском строе вам пришлось определенное время провести “за колючкой”…
— Диссидентом в общепринятом смысле я никогда не был. С советской властью не боролся. Просто ощущал себя свободным человеком.
— Какую статью УК РСФСР вам инкриминировали?
— КГБ для таких, как я, применял и 206-ю (“хулиганство”), и “наркоманскую”. Троих моих приятелей по ней спровадили, хотя они впервые увидели наркотики, только когда их у них “нашли”… Я пошел по этапу за “скупку краденого”. “Пришили” покупку 5 краденых икон. Но… их не нашли, пришлось судить за “сбыт краденого”. По сей день российская Фемида меня не реабилитировала. Числюсь как “условно осужденный”.
— Будете подавать апелляцию?
— Не буду. Я брезгливый человек, не хочу с НИМИ снова общаться. Одного только жаль — моей коллекции картин, которую изъяли при обыске. Она ушла, увы, безвозвратно…
— За что вас на самом деле преследовали?
— Имел неосторожность редактировать журнал “Евреи в СССР”. Издавали его весьма уважаемые люди — евреи-отказники, ученые. Творческий псевдоним мой незамысловатый — Игорь Гарик. Журнал хорошо расходился, хотя, конечно, более популярным изданием в те времена была самиздатовская “Хроника текущих событий”.
— Не улавливаете, часом, в нынешних политических веяниях в России и на Украине до боли знакомых вам тенденций?
— Когда я вернулся из лагеря, некоторое время не верил, что в России будет такое счастье, как свобода. Стишки периода перестройки писал как бы сомневаясь. А сейчас, перечитывая их, меня не покидает ощущение того, что все как бы крутится по кругу. Вышел я на свободу в 86-м, а в 88-м уехал. Мне тогда пришел в голову образ страны, в которой мы все жили. Образ огромного лагеря, который, кстати, так и назывался — “лагерь мира, социализма и труда”. Когда лагерь разваливается, его начальник созывает всех на поверку и громко произносит: “Свобода!” Никто, конечно, не верит. Пока с вышек не спускаются часовые и охранники не уводят овчарок. Кто самые первые опомнятся при крике “свобода!”? Конечно, начальство лагеря и охранники. У них и оружие. Вот они первыми стараются стать “хозяевами жизни”.
Немедленно вслед за ними опомнится всякая блатная прослойка. Их мы тоже сегодня видим миллионерами, бандитами. Часть друзей они закатали в асфальт, но они уже сняли малиновые пиджаки и перешли во власть.
По этому поводу недавний стишок:
Тернистый путь ко всякой власти
Всегда лежит через тоннель,
Откуда б…яди разной масти
Легко выходят на панель.
Кто опомнится самым последним? Интеллигенция. Поэтому ее судьба просто ужасна.
— Как часто удается приезжать в Россию?
— Стараюсь не реже одного-двух раз в год. Потому что очень люблю Россию, по-прежнему ощущаю там себя как дома. Мне очень нравится встречаться с очень хорошими людьми, стишки завывать, семью кормить. Ну и видеть города, новые и старые. В России очень забавные процессы происходят. Все, кто в Москве, — и те, кто за власть, и те, кто против, — говорят только о Москве и о Питере. А в огромном количестве российских городов течет своя жизнь, люди уже не чувствуют себя провинцией, у них свои театры, своя тусовка, своя элита. Ну и свои воры, свои проходимцы, конечно. Главное, они совершенно не зависят от Москвы. Скажем, когда-то Саратов считался “глушью” — сейчас это поразительный город. Екатеринбург, Пермь — там происходят процессы, о которых я ни в русской прессе, ни в книжках даже не могу прочесть.