Я познакомился с Черенковым в метро.
Это был 1999-й год. Чёрт его знает, куда я ехал, но оказался на «Таганской»-кольцевой. А там стоял он. Скромно, у колонны.
С пакетиком. Ждал кого-то.
Я почти не видел Черенкова на поле. Последний, может быть, сезон или два перед тем, как он завершил карьеру. Но я всё равно знал, кто он и что он мог. Мои отец и брат — торпедовцы. Брата уже нет, отец где-то в алкогольных трёх соснах, но то немногое, что они мне успели рассказать — это каким Черенков был футболистом.
Для них, автозаводцев, он был такой же «Федя», каким он был для спартаковцев. У них так же загорались глаза, а слова пронизывал восторг. Они искренне любили человека, который их регулярно обыгрывал.
Я не знаю других таких футболистов. Не в России — вообще. В мире.
Интернет тогда в мою хрущёвку еще не завезли – и я многого о Черенкове не знал. О его истории в сборной СССР. О болезни. О бесконечной доброте и даже наивности. Наивности где-то убийственной, ведь в современном мире таких людей неизменно превращают в лохов, бессовестно их добротой пользуясь. Обманывая, обижая, заставляя их терять веру в человечество. Но только не Черенкова.
Наивно? Супер.
И вот он стоит с этим своим пакетиком. И я, остолбеневший 17-летний идиот, ещё мечтающий о карьере спортивного журналиста, мечтающий стать комментатором. Как я мог пройти мимо? И что я мог ему сказать?
Я только и выдавил, что «здрасьти». Фёдор Фёдорович улыбнулся и протянул мне руку. Вот просто так. Я попросил его оставить мне автограф. И у меня не было ничего, кроме паспорта. Не так давно выданного, ещё хрустящего. Черенков удивленно посмотрел на меня. «Зачем? Не портите».
Он был со мной на «вы». Великий Черенков был на «вы» с каким-то недорослем.
Я пренебрежительно, так, по-семнадцатилетнему, махнул рукой. Мол, что ей будет, этой книжке? Черенков пожал плечами, поставил автограф и ещё раз протянул мне руку. И я уехал.
Что я еще мог ему сказать? Что сделать? Что бы я сделал сегодня? Да всё то же самое. Разве что тот самый паспорт я бы не потерял.
Мы снова встретились спустя четыре года. На Кубке ВВ, где я играл за одну из команд болельщиков, а Фёдор Фёдорович – за ветеранов.
Я был молод и горяч. Поэтому первым делом я прокинул на встречном движении Горлуковича.
Деду это не понравилось. Я притормозил, поднял голову и увидел, как на меня, изо всех сил, пыхтя как паровоз, несётся Горлукович. Стало ясно, что мне, скорее всего, кранты — надо избавляться от мяча как можно быстрее и стремительно валить в сторону канадской границы. Поэтому я сделал передачу и побежал открываться за спину Хидиятуллину. Вагиз высокий, туда передача точно не дойдёт.
Во втором тайме я был все ещё молод и горяч, поэтому в борьбе за верховой мяч врезался в Дасаева. После чего меня от греха подальше убрали с поля. Все равно счёт был – 0:3. В центре у ветеранов играли Пятницкий, Цымбаларь, Черенков, на краях Атаулин с Шавло и впереди Шмаров – 0:3 было не худшим вариантом. Я почти не пересекался с Черенковым на поле, я был нападающим и следил, чтобы меня не нашел Горлукович.
Но спустя месяц, пересматривая запись матча, я с открытым ртом смотрел, как ветераны стоя перекатывали друг другу мяч, совершая минимум движений — а между ними метались мы. Не в силах не то, что провести атаку — даже просто перехватить мяч. И в центре всего этого круговорота был Черенков. Он не сделал за матч ни одного лишнего движения. В этом просто не было необходимости. Минимум движений, максимум эффективности. Футбол запредельного уровня.
А спустя год мы встретились на поле снова — и на этот раз я уже играл в центре, где моим соперником оказался как раз Черенков. В какой-то момент Фёдора Фёдоровича не самой удачной передачей загнали в край, где его поджал я. Ага, думаю, попался! Сейчас я у вас, Фёдор Фёдорович, мячик-то и отберу. И буду внукам потом рассказывать.
Черенков, будучи ко мне спиной, показал за одну секунду примерно шесть финтов, после чего седьмым ушел в сторону и отдал голевую передачу на дальнюю штангу. Пока я лежал за бровкой с завязавшимися в узел ногами. Всё это он сделал легко, не напрягаясь. Он не игрался со мной, не показывал свое мастерство, не издевался. Он просто делал на поле то, что было нужно делать. Не больше. Этого хватило, чтобы я не мог приблизиться к нему даже на метр.
…Он ушёл из моей жизни так же неожиданно, как пришел в неё. Вечером игра в ЛФЛ — и мне приходит сообщение. «Черенков умер». Мы, команда спартаковских болельщиков, предложили нашим соперникам почтить память Федора минутой молчания. Я не помню, как закончилась та игра. Но я помню, что на нашу просьбу капитан соперников ни секунды не колеблясь ответил: «Конечно». И мы играли для него. Хреново. Как умеем.
Зато искренне. Как играл он. Наивно? Супер.
Черенков — из тех людей, о ком думаешь: «они будут жить всегда». Поэтому, когда они уходят — это всегда неожиданность.
Но потом понимаешь, что он никуда не ушел. Он вот тут, на Таганке, стоит у колонны. С пакетиком. А мне 17 лет.
Рядом с Черенковым мне всегда 17 лет.
