Он плоть от плоти победитель. Человек, который обязательно стал бы лучшим в мире в любом виде спорта, которым бы занялся всерьез. Будь то прыжки на лыжах с трамплина (а что вы удивляетесь, он с них начинал) или хоккей (те, кто видел его на площадке сейчас, говорят «супер!»).
Для кого же создан тогда пост министра спорта, если не для него, скажите? Хотя наверняка он предпочел бы занять это кресло в более спокойные времена. Но их, времена, как сказал некогда поэт, не выбирают... Да и вызовов Колобков никогда не боялся!
Собственно, наш разговор в редакции «МК» мы и начали как раз с непростой, мягко говоря, ситуации, сложившейся в спортивном, и не только спортивном, мире: «Новые дисквалификации объявлены. Снова пожизненное отстранение. Теперь скелетонистов. Что происходит?»
— Мы с этим категорически несогласны. Дисциплинарная комиссия выносит решения, не предоставляя доказательной базы. Она делает выводы на показаниях одного человека, в отношении которого ведется уголовное расследование. Если комиссией заранее все определено, тогда не нужно тратить время и огласить решения по российским спортсменам. Уже очевидно, что они есть...
— Это политические игры, которые мы вынуждены разгребать, а может, выход из назревшего кризиса? Что сейчас можно сказать, что происходит и какой выход из этой ситуации?
— Ситуация очень сложная. Роль политики здесь велика, и это очень чувствуется. Мы сейчас находимся в очень сложной ситуации и в общении с нашими коллегами из ВАДА, с МОКом. Те, кого ты, казалось бы, знаешь много лет, стали совершенно по-другому к тебе относиться. Общая ситуация в мире сильно влияет на спорт. Конечно, очень хотелось бы, чтобы спорт был всегда вне этого. Очень неприятно, когда те, с кем ты провел много лет на одной дорожке (в фехтовании. — "МК"), требуют отстранения сборной команды в моем любимом виде спорта. Да, у нас были проблемы — так же, как в любой другой стране… Например, в той же легкой атлетике. Но ведь двойные стандарты не должны применяться. Вот говорим о терапевтических исключениях. Ведь не просто так сравниваем: в России перед Олимпиадой было 20 с чем-то исключений, в других странах доходило до 500. Может быть, у нас с экологией все в порядке, может, мы такие здоровые все, а в другой стране больные живут?
— Но, может, мы сами не использовали эту возможность полностью? Не подавали заявки или не очень правильно подавали?
— Всё подавали. И правильно. Но были отказы. И знаете, у наших спортсменов ведь вообще нет этого стремления — обязательно получать терапевтические исключения. Такого желания нет! Если ты не больной, тебе это и не нужно. У меня самого оно было, кстати, когда я выступал, правда, не помогало, а только мешало. Спортсмен, получая разрешение, может употреблять какие-то препараты, которые входят в запрещенный список. Но вот когда применяют сильнейшие препараты, которые создают преимущество, в этом нужно разобраться. Это очень сложный вопрос: когда одна страна получает 20 исключений, а другая 500, возникает вопрос. Но вопрос почему-то никто не задает. Задают другие вопросы.
— Все больше про Григория Родченкова…
— Сейчас ситуация связана с Григорием Родченковым, его история известна: он уезжает в Америку, дает информацию, снимает фильмы, мажет наш спорт черной-черной краской…
И при этом весь мир не разбирается в отношении каждого упомянутого Родченковым спортсмена, а серьезно ставит вопросы о дисквалификации всей нашей команды! И происходит то, что мы видели: наша команда по легкой атлетике участвует в чемпионате мира — уже не говорю, что без флага, — но судьи смотрят, как наши спортсменки красят ногти, какого цвета у них резинки в волосах… Это гадко.
Когда спортсмену вообще ставят условие: либо ты участвуешь под нейтральным флагом, либо никак, он оказывается перед моральным выбором. Это правильно? А как было перед Олимпиадой в Рио-де-Жанейро, когда наши спортсмены заключают дополнительные соглашения с международной федерацией, их дополнительно тестируют, они платят средства международной федерации, по три раза все проходят тестирование... А накануне Олимпиады всю команду не допустили к старту. И участвовала одна Даша Клишина! Создана и внутренняя обстановка морально неприятная. Получается, уже два года весь мир обсуждает не спорт, а непонятно что.
■ ■ ■
— Выход-то где?
— Спортивные чиновники всего мира и всё международное спортивное сообщество должны в какой-то момент задуматься: что они делают? Ведь сейчас разваливается весь международный спорт, спортивное движение — само это понятие. Все должны сесть и одуматься. Ведь в процесс обсуждения и осуждения вовлечены спортсмены.
— Как думаете, возможна ли допинговая амнистия? Обнулить все, не только в связи с Россией…
— Бессмысленно такие вещи предлагать, этого не будет. Вот создали структуру: Всемирное антидопинговое агентство (ВАДА). Оно должно существовать. Но ВАДА сейчас стало игроком, как само олимпийское движение, как государство, набрало мощь. Какая тут допинговая амнистия? Хотя половина препаратов, которые внесены в запрещенный список — тот же мельдоний, — вообще непонятно как туда попали. Есть критерии внесения в этот список, их три, и двум надо соответствовать. Первый — нарушение этических принципов спорта, второй — вред здоровью, третий — повышение спортивного результата. Апельсиновый сок тоже можно занести в какой-то момент в этот список.
Мне кажется, что помимо всех проблем мы теряем романтическое отношение к спорту, обсуждая всю эту грязь вокруг него. Хотя многие извлекают из этого пользу. Вот началось всё с фильма при участии Степановой, которая в течение года ходила, навесив на себя микрофоны, подходила к своим подружкам, провоцировала на какие-то беседы… Сейчас она на Западе герой, это ведь она обнаружила «такую» систему в легкой атлетике России. Сейчас это в западном мире называется «информатор». А ведь она, кстати, тоже была нарушителем допинговых правил. Если ты информатор, откажись от денег, откажись от работы: «Я вам рассказал, мне ничего не надо. Я за чистый спорт, я за идею». Тот же Родченков сегодня находится под системой защиты свидетелей и получает какие-то блага…
— Но мы же его, получается, и вырастили, закрывая глаза на…
— Я не могу этого сказать, должен быть факт, должно закончиться следствие, должен быть суд. Как я могу сказать, что кто-то преступник? Если мы считаем, что живем в правовом обществе и хотим его создать, мы должны жить по этим правилам. Это мое мнение.
■ ■ ■
— Среди великих и титулованных фехтовальщиков практически каждый — глубокая личность. Это связано конкретно с вашим видом спорта, потому что в фехтовании без анализа ситуации, без постоянной работы мысли успеха не добиться?
— В любом виде спорта яркие победители — неординарные личности. В гимнастике, борьбе, плавании — в любом. Карелин, Немов, Попов — все очень интересные личности. А в фехтовании всегда люди были особые. Мне повезло общаться со многими: с Марком Петровичем Мидлером, с Марком Семеновичем Ракитой, со Львом Федоровичем Кузнецовым… К сожалению, сейчас мы немножко такую школу потеряли — не знаю, как в других видах спорта. В фехтовании многое проходило на моих глазах. Помню, например, самые ужасные 90‑е годы, когда прервалась связь поколений. Кто-то закончил выступать, кто-то стал в Китай ездить… Помню 92‑й год — у нас замечательная сборная. А в 93‑м — уже никого, осталось 5–6 человек.
— Для занятий фехтованием всё у нас было импортное?
— Нет, всё у нас выпускалось в советское время. И очень хорошего качества. ВИСТИ выпускал это оборудование, весь СССР завод снабжал. Клинки выпускала Украина, очень хорошие клинки. Динамовская фабрика была, по-моему, в Луганске. Кстати, всё это продавалось за границу, очень нравилось иностранцам.
— А на каком этапе подготовки тренеры и спортсмены в фехтовании решают, кто и какой вид оружия выбирает?
— Раньше тренер ходил по школам и отбирал детей. Я помню, мы пришли в зал — стояло там 40 человек, очень маленький зальчик. Тренировались потом два дня в ЦСКА и три дня в обычной школе в очень простых условиях... Каждое 1 сентября набирали еще новичков. Зал примерно метров 14 на 10, работали три группы — сорок саблистов, сорок шпажистов, сорок рапиристов...
— Кто-то менял специализацию?
— Все хотели заниматься саблей — это весело, там же бьют по голове, всё очень динамично. А у нас скучно — ходят себе шпажисты… Когда я начинал, это был, правда, более статический вид фехтования. Хотя я для удовольствия и на саблях фехтовал, но лучше мог на рапире. Мидлер даже иногда меня ставил на соревнования в команду.
— Вы рассказали, как с детьми занимались в СССР. Сейчас что-то похожее есть?
— Я не вижу, чтобы сегодня все были так посвящены своему любимому виду, как мои тренеры. Иногда думаю: ради чего мой тренер приходил в зал каждый день с 9 утра и оставался до 9 вечера? Не ради зарплаты точно — ее и не было, большой-то. Он просто жил этим. Мы сохранили всю систему, сохранили линейку школ. Да, к сожалению, не обеспечиваем финансирование по подготовке — пока. У нас более пяти тысяч школ. Они не все бесплатные. Базовый вопрос: аренда школ, тренеры — мы это сохранили. Когда я пришел в школу, нам оплачивали все в полном объеме, вплоть до летней подготовки, всю экипировку. Но и денег было в разы больше: существовало несколько параллельных систем управления. Была система профсоюзного управления, система динамовского управления... Сегодня мы перешли на другую систему: у нас 85 регионов, 85 министерств. Раньше было 16 республик плюс два города. Все эти системы между собой конкурировали. На сломе этой системы мы находились с 90‑го года и до 2000‑х годов, только сейчас идет совсем новое поколение. Но при этих сложностях, которые пришлось пройти, мы сохранили лидерские позиции.
Например, в моем виде спорта у нас было несколько школ — московская, эстонская, армянская, грузинская; потом ничего не стало. Осталась одна Россия. В России осталось 5–6 городов, где есть школы, сейчас еще несколько появилось. Можно сколько угодно себя критиковать, но мы остаемся при этом лидерами. Если посмотреть итоги этого летнего сезона в целом по видам спорта, мы выиграли в тех видах, где давно ничего не выигрывали: стрельба из лука, стендовая стрельба, в гимнастике пришло новое поколение. Да, у нас есть сложности — не такая большая, например, скамейка запасных во всех видах… Но результат не всегда связан с массовым спортом.
■ ■ ■
— На ваш взгляд, трудно чемпионам найти себя в жизни после большого спорта или это во многом надуманная проблема?
— Я уверен: кто хочет работать, всегда найдет себе сферы применения опыта. Когда ты заканчиваешь со спортом, то, конечно, многого лишаешься. Ты был всё время обеспеченным человеком, вокруг тебя крутился весь мир: сборы, тренеры, чиновники помогают, билеты покупают, визы ставят… Но ведь спортивный мир не будет вокруг тебя крутиться всю жизнь, каждый спортсмен должен быть взрослым человеком и это понимать. Те, кто хочет трудиться, они трудятся: находят себе сначала, например, работу тренера. У нас здесь большой кадровый дефицит, но не очень много желающих — ведь это тяжелейшая работа, не всегда благодарная.
Я видел миллион тренеров, но ведь не факт, что они должны все ими работать. Работа тренера — это призвание. Можно попробовать, не получилось — ищи дальше. Так что мне кажется, что эта проблема скорее надуманная. Нужно научиться перестраиваться. У нас вся страна так живет. Помню, когда мне было 30 лет, не хватало денег даже на «МК». Ну не было! А у меня уже двое детей. Учиться пошел в юридическую академию. Ольга Слуцкер взяла меня в World class, восемь лет работал, потом в «Динамо» работал. Было бы желание — работу всегда можно найти.
— А почему в юридическую академию пошли?
— Я считал, что, получая эту профессию, ты получаешь некое общее видение жизни. У тебя в голове структурируется все. Мне это помогло.
— Перед уходом из спорта вы в интервью «МК» сказали, что хотите быть вечным спортсменом.
— Я и сейчас хочу быть им. Скажу: ничего нет лучше, чем быть спортсменом. Это самое счастливое время.
— Вы сказали в олимпийской Барселоне в 1992-м фразу: «Я за деньги не фехтую»? Или вам ее приписали?
— Там фраза была другая; стоял вопрос, что наша команда не участвует в Играх, нам не выплатили премию за предыдущий цикл. И было голосование внутри команды. Не хочу вдаваться в детали, но ситуация была непростая. По тем временам это были серьезные деньги, нам всё время обещали: завтра, завтра…
— Фраза-то была сказана или нет?
— Это наше внутреннее, то, что должно остаться, мне кажется, в команде. Честно скажу, для меня деньги в спорте никогда не были на первом плане. Это огромное удовольствие и счастье — выходить на дорожку. Деньги к результату в спорте вообще не имеют никакого отношения. Хорошо, что они есть, потом… Хорошо, когда весь труд не зря. Вот в 2000 году в Сиднее все хорошо у меня сложилось: и возраст подошел, и опыт.
■ ■ ■
— Вот стали вы министром спорта. Про тренеров часто говорят, что тренеру надо забыть, каким он был футболистом, хоккеистом, фехтовальщиком, потому что это мешает ему сосредоточиться на тренерской работе. А для министра важно ли забыть свое прошлое?
— Зачем забывать? Мне это помогает, точно помогает. Но я стал немного по-другому воспринимать всё, что происходит в спорте. Спортсмен считает — и я так считал, — что все должно крутиться вокруг него. Ты выходишь на дорожку один, вокруг тебя никого нет, поэтому и создается такое обманчивое впечатление. Но результат — совместная работа всех, кто тебя окружает, даже директора базы, где находишься. И повара в том числе. И даже коллег-спортсменов. Ты не один в спорте, нужно это помнить. А фехтование для меня — вся моя активная молодая жизнь. Хотя даже лет пять назад, если бы немножко потренировался, можно было и соревноваться. Мой товарищ, с кем я фехтовал, которому ни разу не проигрывал, занял на Играх второе место. Младше меня года на три. Фехтование дает возможность долгой жизни в спорте. Я вообще стал собирать книги по фехтованию. Есть иностранные издания, учебники, где от руки написано, интереснейшие экземпляры. Шпаги раньше покупал для коллекции. Сейчас не до этого, хотя коллекция редко, но пополняется.
— В жизни не приходилось в какой-то ситуации шпагу использовать? Оружие романтичное…
— Мне не приходилось, но друзьям приходилось. Когда ребята шли с тренировки в Казани, сабли на всякий случай вытаскивали — сложное время было. Достаточно неприятно, должен вам сказать, если по голому телу клинком попадают. Они это знали — раньше ведь была большая конкуренция в спорте, даже на тренировки могли специально так ударить. Все за место под солнцем бились. Дедовщина? Была, конечно. Старики всегда хотели быть в сборной, молодых принимали настороженно. Это в каждом виде спорта есть. Меня это, правда, не коснулось. Я сразу стал выигрывать, лет в 17. Тренер учил, что нужно всегда быть первым, тогда и вариантов не будет. Так что было всё уважительно.
— Министерство спорта ведь работает с министерством образования?
— Очень хорошо работаем вместе.
— Тогда у нас вопрос о многострадальном третьем уроке физкультуры в школе. Всего ведь свыше 40 федераций, и каждая хвалит свой вид.
— Это хорошо, что появилась жесткая конкуренция за ученика, аудиторию. Да, это конкуренция и между видами спорта тоже. Здесь велика роль федерации. Самбо, например, очень активный элемент, в школы идут. Третий урок физкультуры обязан быть во всех школах. Но и занятия спортом должны быть приближены к школе. Должно быть всё рядом.
— Зависит ли качество подготовки спортсмена от работы федерации того или иного вида спорта?
— Сейчас у нас есть система взаимоотношений между государством и федерацией, существует некий баланс обязанностей, ответственности и прав. Я считаю, что на данный момент самая оптимальная система для России — усиление роли государства именно в спорте. Федерации — общественные организации, и уровень их возможностей ограничен. В государстве есть система целей и задач, контроля, различных возможностей. Там, где федерации работают хорошо, там есть и результаты. В советское время роль федерации была декоративной. Спорт — единственная область, где возможно управлять, взаимодействуя с общественными организациями. Где есть взаимопонимание, будет и движение вперед.
Лучшее в "МК" - в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram
