Наверное, был в истории вратарь более надежный. Вероятно, был лучше обученный.
Такого яркого и своеобразного больше не было точно, да и не будет скорее всего.
Чтобы стать таким — для этого надо было родиться ранним-ранним утром 19 июля 1940 года в Батуми, начать играть в нападении и забивать больше всех, разумеется, а затем, когда будет набор в детскую школу и останется одна вакансия — в воротах, очертя голову броситься туда. И потом так же бросаться в ноги форвардам, постоянно рискуя получить по голове.
Случалось, кстати, всякое: спросишь у Анзора Амберковича про шрам на лице — а тебе в ответ история про нападающего из Кутаиси, кажется, который так железными шипами засандалил, что все в крови было, но мяч-то, мяч Кавазашвили не выпустил, конечно…
На международной, как тогда, в Союзе, говорили, арене, тоже бывало, что попадал в переделки. Да еще и похлеще в чем-то.
«Играли мы в Чехословакии со «Спартаком» из Трнавы на Кубок обладателей кубков, был такой турнир престижный.
Дома выиграли — 3:0. Поехали на ответный матч в Трнаву — а дело-то было в конце 67-го, прямо накануне событий 68-го.
Напряжение уже тогда чувствовалось — ужас, как были настроены против нас. Во всех газетах обещали обыграть — 5:0. Били нещадно, в том числе Стрельцова.
Ну его-то зря, они же не знали, что Эдика лучше не трогать, только злее будет. В СССР-то даже тренеры соперников защитникам перед матчем об этом говорили.
Если его не заденешь, так он, бывало, мяч получит — и спокойно назад отдаст. А зацепишь — разозлишь. Пойдет на ворота как танк — в жизни Эдика не остановишь!
Так и в Трнаве вышло: на нем по двое, по трое висело — без толку. И сам дважды забил, и пас голевой отдал. Выиграли мы — 3:1.
Но мне досталось тоже. Вышел на перехват — в меня соперник врезался. Так, что мяч выронил. А когда подобрал, то по рукам получил.
Тогда я одному как дал ногой по заднице! Смотрю, второй на меня — его кулаком встретил. Тут уже толпа летит, Володя Сараев спешит на помощь: «Анзор, держись!»
Куча мала — и вдруг крик Володи: «А-а-а, гады, ухо откусили!» Ну он даже похлеще слово сказал, а не гады, но это в газете нельзя печатать…
В итоге разняли нас во многом благодаря Шустикову — Виктор же вообще никогда не дрался, хотя и его пытались спровоцировать. А судья голландский, когда все началось, аж на другую половину поля убежал.
Самое интересное — меня после игры вызвали в спорткомитет. Не помню уже, кто там был на трибуне, но он сначала мои заслуги перечислил, а потом сказал: «А вот в матче в Чехословакии…» Думал, сейчас продолжит: «…повел себя недостойно!». А тот: «…сумел отстоять честь советского спортсмена». И мне, как и планировалось еще до игры, вручили удостоверение и значок заслуженного мастера спорта!
Потом сгорело все на даче — вместе с фотографиями, дневниками…»
■ ■ ■
Вот как раз к Кавазашвили на дачу (уже давно новую, добрые люди помогли тогда) мы с нашим чудо-фотокором Наталией Губернаторовой и приехали на днях — послушать такие эксклюзивные истории. И познакомиться с замечательным доберманом по кличке Рэмбо — я-то застал еще его предшественника, Рокки…
Рэмбо в основном шалит на улице, в доме ему разгуляться особенно негде, а на второй этаж и вовсе вход запрещен.
Зато карликовый шпиц Риччи и такса Гаврюша («он у нас самый умный») тут как тут — на руках у дочки Вари.
«Вот они — мое счастье: Варварушка и жена Алла, которую мне Бог послал, — улыбается Анзор Амберкович. — Встретил Аллочку и влюбился в нее уже зрелым мужчиной, когда карьеру вратаря закончил и тренировать стал.
Многое прошли вместе: и в Африку ездили, в Гвинею, в Чад, где я работал со сборной, и здесь, когда бизнесом начал заниматься, она меня всегда поддерживала и вдохновляла…»
Впрочем, Кавазашвили — совсем не из тех, кому нужна поддержка в минуты кризисов и душевной слабости.
Просто потому что не бывает с ним такого, сдается мне. Слабость — точно не про него. Всегда бодр, подтянут, уверен в себе.
Как в 1956-м, когда он, 16-летний вратарь юношеской сборной Грузии, заявился в Москву. Точнее, в Тарасовку — на базу «Спартака».
«У меня же с детства были две любимые команды: «Динамо» (Тбилиси) и «Спартак».
Вот и приезжаю — на старую еще базу, деревянную. У входа вижу такого пожилого человека.
Спрашиваю: как бы мне со спартаковским руководством поговорить? А он: тебе, мол, зачем, мальчик? Отвечаю, что в «Спартаке» хочу играть. Нет, говорит, тебе еще рано, подрасти.
Тут я ему: «Почему это рано? Ты кто такой?». Да, именно на «ты».
В Грузии так принято — даже к старшим на «ты» обращаться. Если хотят выразить уважение, добавляют «батоно» — господин. К женщине — «калбатоно»…
В общем, оказалось, что это Николай Петрович Старостин. Легенда. Тогда — начальник команды.
И я ему, уходя, бросаю: «Вот даже будешь просить — не приду больше!». Молодой же был, обидчивый, горячий.
Но потом все-таки в «Спартак» перешел — уже после тбилисского «Динамо», «Зенита» ленинградского и московского «Торпедо»…»
Не просто перешли, Анзор Амберкович, но еще и чемпионом Союза стали. Как и до этого — в «Торпедо».
Кубок СССР он, впрочем, тоже два раза выиграл. И двукратно лучшим вратарем страны признавался. И в чемпионатах мира участвовал дважды.
Впервые — в Англии, в 1966-м, где наши футболисты единственный раз в истории добрались до полуфинала, а потом стали бронзовыми призерами. И — в Мексике через 4 года.
И для него тот мундиаль-1970 — конечно, незаживающая рана. По глазам видно, как болит до сих пор…
«Меня ведь тогда уже лучшим вратарем готовились признавать, — вздыхает Анзор Амберкович, когда я — вот же профессию выбрал, а? — вновь начинаю на ту рану сыпать соль. — Брали без конца интервью... Я и вправду в очень хорошей форме был. И на тебе — та игра с Уругваем в четвертьфинале и тот гол…
Мы там сыграли вничью с хозяевами-мексиканцами — 0:0, а потом уверенно победили в группе Бельгию и Сальвадор. Дальше — жребий: кто выпадет в четвертьфинале — Италия или Уругвай? Мы хотели уругвайцев, которых незадолго до этого обыграли в товарищеском матче на их поле — 3:0. Специально отправили на жеребьевку нашего одесского картежника-«шулера» Валерку Поркуяна, которого считали фартовым. Ну и он не подвел — вот же мы обрадовались!
Но сама игра получилась тяжелая. Тем более назначили ее в самое пекло мексиканское. Хотя несколько верных шансов мы упустили…
А в самой концовке уже дополнительного времени Кубилья упустил (даю сто процентов!) мяч за лицевую линию. Валя Афонин, который был рядом, поднял руку: удар от ворот. Другие защитники тоже выключились из борьбы. Да и я сделал пару шагов в сторону мяча, чтобы побыстрее ввести его в игру — мы же еще надеялись успеть забить.
Как вдруг Кубилья навешивает на Эспарраго — а тот один! Я начинаю пятиться, прыгаю — и понимаю, что не достаю этот мяч. А это — всё! Всё…
Знаешь, я два раза в жизни плакал. Вот тогда был — один из них».
■ ■ ■
Так, наверное, и слушал бы бесконечно: баек у Кавазашвили не перечесть — на любую тему.
И про то, как его, совсем пацана, пытались в Ереван увезти из Батуми, даже хотели фамилию изменить на Кавазян, но мама грудью встала: «В Армению не поедешь!». И про то, как потом она в «Динамо» тбилисское отпускать не хотела — молодой, мол, еще; так специально двух кагэбэшников по такому поводу прислали. И про переход из «Зенита» в «Торпедо» по приглашению великого Деда — Виктора Маслова…
Но — пора собираться: надо же кому-то и в газету все написать, а то была б у нас лучшая работа на земле, если бы этого не требовалось.
На прощание пробуем с фотокором удивительно вкусную белую черешню из сада («я специально накрыл, чтобы птички не поклевали — губа не дура у них»). И любуемся на розы — божественной красоты, Алла сама вырастила.
«Куда же вы? Я вас даже чаем не угостил…» — охает Кавазашвили.
А мы улыбаемся: да разве чай надо пить под такие-то истории?
Впрочем, не сомневаюсь: в воскресенье на юбилее Анзора Амберковича будет все. Как во времена Чехова в Греции (корнями-то он, кстати, оттуда — предок был Кавазисом, переделанным в Кавазашвили).
И я, поверьте, никогда в жизни так не жалел, что не смогу присутствовать на чьем-то дне рождения…
