Не знаю более близкого нам народа, чем немцы. Кажется, отмени визы и границы — и не только мы бы к ним рванули, но и они к нам. Не все, вероятно, однако многие. И слились бы мы где-то на полпути в братании и экстазе. Не потому, что нам брататься не привыкать, хотя и впрямь это было уже почти сто лет назад на русско-германском фронте. Не оттого, что победили мы их в сорок пятом и помогли путы нацистские сбросить. И даже не в том дело, что наш президент когда-то был у них в длительной служебной командировке. Близость эта какая-то глубинная, даже, возможно, генетическая. Хотя, говорят, общих генов у нас с немцами быть не может.
А все-таки мы их как-то незримо дистанционно греем, выходит. И весь мой длительный опыт общения с немцами это подтверждает.
Вот и на днях заехал я в один термально-банный комплекс под Берлином, каких в Германии сотни. Поплескаться в теплой минералочке под открытым небом и кости погреть в сауне немцы любят. Правда, собственно банная немецкая процедура от нашей отличается кардинально, в главном, и это давно известно: они все вместе парятся. И мужики, и бабы. Кстати, так когда-то было и в русских деревнях, когда баньки топились еще по-черному (не указатель ли это на «генетику»?).
Но в тот раз, совершенно неожиданно для себя, я попал на «русский день», который, как оказалось, владельцы этого популярного спа устраивают довольно часто. Прошу заметить: никакого отношения к России хозяева и менеджмент термального комплекса не имеют. И среди русскоязычного населения Берлина конкретно это место не пользуется большим спросом, хотя среди немцев оно популярно дико.
«Русский день» в немецкой сауне выглядел так. К дверям парной скотчем приклеили бумажку, на которой написали по-русски «баня». Внутри, в двух больших деревянных кадках, мокли с десяток березовых веничков. Когда парная набилась под завязку (а это человек сто, не меньше, — площади позволяют), к большой печке с камнями подошел сотрудник комплекса и выкрикнул: «Дабры вечор!» Ему по-русски — кто лучше, кто хуже — ответили все хором. Потом он брызгал на камни воду прямо с веников и вениками же брызгал в толпу, как православный священник, который освящает народ. Из колонок, закрепленных где-то прямо в парной, при этом звучала, естественно, «Калинка-малинка». Мне, конечно, было любопытно смотреть на все это, и особенно на то, как разгоряченные немцы выскакивали на свежий воздух и только там, на улице, принимались лупить себя вениками…
И тут я вспомнил, как года три тому назад привел своего немецкого друга в московскую городскую баню. Я ходил туда с детства, и меня там все знали, поэтому, когда мы с Алексом зашли в парную, и он чуть было не выпрыгнул обратно от пара и жара, в него из угла полетела чья-то шапка. Хозяин шапки крикнул: «Пусть наденет, а то лысину спалит!»
Потом Алекс разглядывал ржавые душевые краны и лейки, пожелтевшую от времени кафельную плитку и повторял брезгливо: «Я больше не пойду!» И что вы думаете? Пошел! Через полчаса сидел в парной, а два совершенно незнакомых мужика обрабатывали его вениками.
«Гут?» — спросил я Алекса на улице. «Зер гут!» — ответил он.
Если бы мой друг со мной был в немецком спа, он бы рассказал этой толпе, махавшей вениками на воздухе, что такое настоящая русская баня! Он бы рассказал им, что такое настоящая русская вера, когда народ бьется лбом об пол и припадает губами к мощам святых. Это Алекс увидел в Сергиевом Посаде.
Порывался щелкнуть какую-то старуху фотоаппаратом, но я, не желая быть изгнанным из храма блюстителями православия, предусмотрительно перехватил его руку.
«Что такой?» — спросил он. «Нельзя! Вера — дело интимное!»
Алекс не понимал, что это за вера. Он называл увиденное язычеством, говорил, что в XXI веке люди не должны, стоя на коленях, целовать мощи. А потом, задумавшись, произнес: «Но все-таки это лучше, чем у нас… У нас — как в сельском клубе. Пришли, сели, почитали книжку и разошлись».
Через год Алекс приехал в Москву с другом. Мы пили чай в кафе, и я спрашивал: «С лимончиком?»
«Представляешь, какой у них язык! — говорил Алекс другу. — Лимон-ЧИК! У них все имеет вот эти уменьшительно-ласкательные суффиксы! Гениально! Потрясающе!»
И эти двое людей, говоривших на языке Гете, Шиллера и Гейне, просили меня произносить побольше суффиксов в словах…
Но свою дочку Анечкой Алекс никак назвать не хочет. Анна. Вот только так. И жену (нашел ведь все-таки себе русскую) категорически отказывается называть Наташей, Наташенькой. Только Наталья.
«Мы же в Германии живем!» — оправдывается он. А в Германии, и это правда, Наташенек нет…
Мне кажется, у немцев все это кто-то забрал: чуть более крепкий пар, чуть более «варварскую» веру, чуть больше нежности и страсти в языке. А им иногда этого так хочется, они иногда об этом мечтают. Тогда и устраивают «русские дни» в своих саунах.
Я уважаю немцев.
За то, что у них три вида мусора, и они скрупулезно его сортируют.
За то, что у них хорошие дороги, а они их все ремонтируют.
За то, что подавляющему числу немецких чиновников даже намекнуть на взятку невозможно — язык не поворачивается.
И еще за то, что они пережили и победили в себе нацизм и до сих пор краснеют, когда о нем вспоминают.
И за то, что ко всем относятся одинаково. Одинаково хорошо, независимо от языка и цвета глаз. И за то, что тащат всю Европу на своих немецких плечах.
Нет, в Германии не все гладко. Не нужно питать иллюзий. Есть и бюрократия, и глупость бывает, и грязь встречается. Но это исключения. Людей, в основной их массе, их немецкая жизнь устраивает. Чуть-чуть бы еще им вот этого нашего русского «нерва» для тонуса — и были бы они самыми счастливыми людьми на Земле.
И иногда думаешь: а вот бы, правда, открыть границы! Мы бы рванули туда, напитались бы их устоями — чтобы дураков искоренить и дороги подлатать. А они бы взяли у нас то, чего им не хватает…
Но ведь это утопия. Мы никогда не будем такими, как они, а они — такими, как мы. Хотя, повторюсь, более близкого нам народа, чем немцы, я просто не знаю.
И нам остается лишь друг другу завидовать. Пусть эта взаимная зависть всегда будет только белого цвета. Как русский снег, в который они никогда с разбегу не плюхались после бани. Но если попробуют, уверен, что им понравится.
