Делать это на самом деле непросто. Крым стал границей водораздела, после которой жизнь и в России, и на постсоветском пространстве, и в мире уже не могла быть прежней. У одних это слово вызывает почти священный трепет, у других — раздражение. И это лишь начало.
Еще будут переломные последствия от воссоединения полуострова и России. Конечно, наша страна не отдаст Крым Украине. Однако то, что происходит на полуострове и вокруг него, на «материке», скорее настораживает, нежели воодушевляет. И выводы сейчас должны быть сделать насколько решительные, настолько и объективные.
Меж тем едва ли не любой разговор о Крыме сводится либо к патриотическому шапкозакидательству, либо к презрительному уничижению. Но и первое, и второе — из области пропаганды. Она не позволяет быть объективным.
Фетиш, дьявольский или божественный, — вот чем стал полуостров в итоге. Рассматривают его не с практических, а с мифологических позиций. И говорят о нем, как правило, не сами крымчане, а профессиональные комментаторы. Крымская история породила сонм зарплатных патриотов, которые глаголют пламенно, но не веря в то, что говорят.
А кому свидетельствовать вместо них? Вот еще одна крымская проблема. Воссоединение дало стране мощнейший энергетический импульс, однако дальнейшее воплощение его могло осуществиться только через конкретных людей. Новых людей. Но кого за эти три года дал Крым России? Те, кто на виду, откровенно разочаровывают. Они выглядят либо как блаженные, либо как казенные бюрократы, сменившие значки Партии регионов на «Единую Россию». Есть ли другие?
Большие надежды связывали с Алексеем Чалым. Именно он стал главным символом «крымской весны». Но он же не нашел в себе решимости двигаться дальше, брать на себя ответственность и добровольно отказался от власти, расчистив путь для не слишком профессиональных людей. При этом от притязаний на контроль Чалый не отказался. И это эклектичное сочетание желания управлять, но оставаться вне зоны ответственности во многом и породило до сих пор не затухающий севастопольский конфликт.
Он есть и в Крыму, однако там власть имущие не стали выносить его в публичное поле. И все эти разговоры Сергея Аксенова о монархии вовсе уж не такие и разговоры. Хотя проблемы в Крыму идентичны севастопольским: это и запредельные цены, и жесточайшая коррупция, и варварская застройка, и крах социальной сферы, и неумелое или откровенно воровское освоение федеральных средств.
Севастопольцы и крымчане сталкиваются с этим ежедневно. И тем печальнее, что тоскливая хлябь действительности диссонирует и во многом убивает то светлое, радостное, что виделось в начале пути Крыма в российскую гавань.
Хотя от власть имущих никто и не требует запредельных свершений — достаточно элементарного. Но, как показывает крымская практика, не удается даже нормально положить брусчатку на центральных улицах или наладить городское сообщение.
Впрочем, можно ли ждать чего-то иного, когда власть имущие заняты не решением проблем, а выяснением отношений? Особенно ярко пламя конфликта разгорелось в Севастополе, где меняются губернаторы, их команды, но свара не прекращается. Наоборот — обрастает новыми аспектами. И сомнительные общественники, что еще раньше служили Яценюку и Тимошенко, устраивают очередное шоу, а политические партии, объединившись, пикетируют Законодательное собрание, депутаты которого, похоже, окончательно утратили доверие.
Три года назад Севастополь стал не просто центром «крымской весны», но точкой сборки новой России. Той России, которая, казалось, ожила, пробудилась и имела все шансы на очищение не казенным, а истинным патриотизмом. Однако сейчас город-герой Севастополь превращен в точку разборки, дискредитирующую славные традиции нашей новой истории.
Негатив справедлив и в отношении едва ли не каждого крымского города. Будь то Ялта, превращенная в гигантскую уродливую стройку, или убитый, обесточенный Коктебель. Вряд ли о подобном мечталось три года назад, когда поверили, выступив единым фронтом.
Севастопольцы, крымчане в принципе непростительно доверчивы. Этим пользуются заезжие гастролеры с «материка». Слишком многое — то, что мы уже забыли, — приходит к нам сейчас из России. Это не движение вперед, а, наоборот, возвращение в тухлые девяностые. Цыгане на улицах, профессиональные нищие, грабежи пенсионеров, открытая реклама наркотиков — все это рождает одно весьма нехорошее чувство: на полуострове становится страшно жить. Севастопольцы и крымчане чувствуют себя защищенными от внешней угрозы, но внутренний раздрай ужасает.
Нам все время говорят: потерпите, вы еще в полной мере не стали Россией. Однако что если это становление и есть негативный опыт? Что если именно из России отчасти и приходит зло, разрушающее нормальный уклад? Мой знакомый врач из севастопольского роддома, вернувшись из Ростова-на-Дону с курсов повышения квалификации, заявляет: «Ужас! Мы работали так десять лет назад».
И действительно, в Крыму мы не можем рассматривать Россию как априорное благо. Полуостров является тем лакмусом, тем рентгеном, что высвечивает общероссийские проблемы, которые требуют незамедлительного, если мы хотим сохранить государство, решения.
Тут есть жуткое несоответствие масштабов. Потому что, с одной стороны, — и это очевидный плюс нового российского Крыма — реализуются огромные федеральные проекты, как то Керченский мост или ТЭС под Симферополем и Севастополем, на Украине о таком даже помыслить было нельзя, но с другой, крошатся и окончательно разрушаются ячейки, например, образования и медицины.
Опять же это проекты главным образом внешние. А что с внутренним развитием? Что, например, с сельскохозяйственным и промышленным сектором? Не самая лучшая история. Как и при Украине, сейчас главным и, по сути, единственным осваиваемым крымским ресурсом остается земля. Земельный вопрос испортил героев «крымской весны». А дрязги во власти отпугивают потенциальных внешних и уничтожают местных инвесторов.
При этом зачастую любой критический разговор о Крыме тут же упирается в украинское прошлое (хотя можно спорить, в ком больше русскости — в крымчанах или в некоторых россиянах), в обвинения в неблагодарности — то есть в скате в эмоциональную сферу. То же происходит и на «материке», когда полуостровом прикрывают собственные ошибки. «Премий не выдам, потому что все деньги уходят на Крым», — говорит вор-начальник подчиненным. Крымчане становятся своего рода козлами отпущения для большой страны. Нормально ли это?
Безусловно, нет. Как ненормально то, что большинство госкорпораций не признают российский Крым. Они не присутствуют на полуострове. Боятся.
Собственно, именно страх — то чувство, что все больше связывают с Крымом. Страх неопределенности, страх ответственности и, конечно, страх содеянного. Мне видится, что лишь один человек во власти знал, для чего Крым России. Только он ведал, что творит. Остальные же подчинились. Остальные согласно кивали головами, но, отворачиваясь, удивленно переглядывались друг с другом. И они, как раньше, вновь готовы потерять Крым за 24 часа.
Ужас заключается в том, что сегодня, в столетие Гражданской войны, российское общество, несмотря на бравурные заявления, расколото. И в расколе этом во многом «виноват» Крым. То, что должно было стать ключевым фактором объединения, сыграло обратную, негативную роль. И виноваты в этом мы сами.
Крым тестирует Россию. И ключевой вопрос: сможем ли мы ясно, открыто и, главное, честно взирать на то, что представляет собой наша страна? Сможем ли мы не упиваться медом эйфории, а, как уже было в нашей истории, вести кропотливую работу по своему исправлению? Сможем ли быть честными с собой?
Воссоединение Севастополя и Крыма с Россией не стало, как то было заявлено, панацеей от бед. Не принесло моментальных дивидендов, как того желали многие. Скорее, наоборот. Однако именно весна 2014 года, на мой взгляд, сделала больше — она указала на бреши, на слабые места, которые исправлять надо, и вместе с тем указала путь исправления.
И главное — она продемонстрировала, что есть подлинный патриотизм, а не тот суррогат, которым нас кормят со страниц и экранов. Патриотизм — это глубочайшая связь с Родиной, со своей землей и самопожертвенное чувство долга перед ней. Долга, позволяющего отстаивать правду. Ее крымской истории во многом и не хватает.
