Тут надо напомнить, что тогдашняя советская номенклатура действительно отгородила себя от остального общества спецпайками и закрытыми распределителями, казенными дачами и «кремлевской» медициной, особыми школами и вузами для своих отпрысков. Это не вызывало открытых протестов даже со стороны тогдашних немногочисленных диссидентов, которые сосредоточили свою деятельность на открытом нарушении прав человека. Но народ, живущий в условиях хронического дефицита товаров, накапливал негатив в отношении партхозактива. Кое-кто среди интеллигенции, появившейся в хрущевскую «оттепель», вспоминал ленинскую скромность. Помню, как в московском музее вождя, что недалеко от Кремля, я пялился на его пальто, на котором дырки от пуль Фанни Каплан были старательно заштопаны Надеждой Константиновной…
Конечно, такой status quo, когда общество тихо возмущалось на кухнях номенклатурными привилегиями, но боялось в открытую выйти с протестами, мог сохраняться еще очень долго. Нужен был, как модно сейчас говорить, «черный лебедь», то есть резонансное событие, которое внезапно переворачивает всю картинку. Этим «лебедем», как оказалось, и стал Борис Ельцин — никакой не диссидент, а кадровый партийный работник. Его московская кратковременная эпопея привлекла к нему внимание потенциально наиболее активной части общества. А потом, в 1989 году, прошли первые относительно свободные выборы в Верховный Совет СССР, на которых Ельцин по одному из московских одномандатных округов получил 91,5% при почти 90% явки. И снова вопрос о привилегиях и льготах был поднят как один из приоритетных. Секретарем специально созданной в 1990 году комиссии, расследовавшей эту тему, стала Элла Памфилова.
6 июля 1991 года Комиссия после 9 месяцев напряженной работы представила результаты и, в частности, факты, уже известные общественности из прессы: строительство дач для высшего командного состава Министерства обороны СССР, использование военной техники, в том числе самолетов, в мирных (личных) целях, распродажа по дешевке госдач руководящим работникам Совмина и т.п. Было предложено все совершенные сделки по продаже дач признать недействительными и дела передать в правоохранительные органы, вынести на рассмотрение Верховного Совета вопрос о персональной ответственности министра обороны Язова и управделами Кабинета министров СССР Простякова, при утверждении на высшие должности подвергать претендентов «парламентской селекции» по моральным критериям. Однако тогдашние депутаты эти предложения отклонили, чем еще раз вольно или невольно подчеркнули нежелание расставаться с номенклатурными привилегиями и льготами. А Борис Николаевич к тому моменту уже возглавлял Верховный Совет РСФСР, который, как известно, еще 12 июня 1990 года принял Декларацию о государственном суверенитете России.
Конечно, если бы не ГКЧП и его практически мгновенный и оглушительный провал, а затем и распад СССР, то судьба Бориса Николаевича еще неизвестно как бы сложилась. Возможно, что советская номенклатура смогла бы все-таки переломить ход событий, и тема демократии и свободы, а заодно и ликвидации номенклатурных привилегий, была бы временно закрыта. А Ельцина бы либо репрессировали в той или иной форме, либо втянули обратно в привычную жизнь высших руководителей страны.
Но случилось то, что случилось. И здесь надо отметить, что тогдашняя харизма и всенародная популярность Бориса Николаевича строились, конечно, не на абстрактных лозунгах о свободе и демократии, а, если копнуть глубже, на его намерениях о ликвидации номенклатуры и ее привилегий, что было вполне понятно всем.
Почему я сделал этот исторический экскурс? Потому что нынешняя ситуация вокруг образа жизни некоторых высших чинов, которая выплеснулась в последнее время в публичное поле, в чем-то начинает напоминать описанные выше общественные процессы вокруг позднесоветской номенклатуры.
Намеренно не буду называть фамилии конкретных современных персонажей — и не потому, что боюсь их напомнить, а потому, что это, к сожалению, системная болезнь нынешнего российского государства. Время от времени мы случайно (или неслучайно) узнаем, что у какого-нибудь губернатора или мэра есть квартирка на теплых зарубежных морях, которая органически дополняет особняки, земельные участки и роскошные автомобили, находящиеся во владении супруги, родственников или дружественных фирм и офшоров. Или руководители некоторых госкомпаний, как оказывается, получают баснословные (даже по западным меркам) зарплаты и бонусы, обрастая все тем же стандартным набором недвижимости: особняки, квартиры, автомобили, яхты и т.п. И здесь простые люди не вникают в юридические тонкости: «владение» у главного персонажа или у его родственников, «аренда» или «пользование»… Советская номенклатура тоже, формально говоря, мало чем владела напрямую: в их казенных дачах стояла мебель с инвентарными номерками какого-нибудь очередного «управления делами», да и на машинах они (и члены их семей) раскатывали служебных. При этом ненависть к такой несправедливости была почти классовой.
Отдельная песня — это мигалки с машинами сопровождения, перекрытия движения, без которых даже рядовой губернатор уже не может представить исполнение своих обязанностей. Прислушались бы они к тому, что говорят по их адресу наблюдающие за этим прохожие и стоящие в пробках автомобилисты!
Я подвожу мои рассуждения к тому, что когда все эксперты (от прокремлевских до оппозиционных) говорят о потере института доверия в российском обществе, то это во многом следствие именно новономенклатурных замашек многих из власть имущих. А ведь это имеет вполне конкретные последствия — в частности, в хронической пробуксовке нашей экономики, которой остро не хватает инвестиций, приходящих только туда, где порядки (институты) не напоминают сословный феодализм. И все планируемые чисто экономические реформы после своего запуска тут же споткнутся об этот булыжник, что уже не раз бывало и в советской, и в российской истории.
А теперь пофантазирую. Например, президент, в распоряжении которого находятся многочисленные официальные резиденции по всей стране, объявляет о том, что оставляет себе только одну-две, а остальные, согласно его указу, приватизируются с обязательным перепрофилированием в общедоступные места отдыха. И этот процесс проходит под пристальным общественным и медийным контролем. Думаю, что в нашей иерархически выстроенной системе власти его примеру в той или иной форме последовали бы многие государственные начальники.
Еще более полезным была бы ликвидация ведомственной медицины (за исключением, пожалуй, той, которая обслуживает людей в погонах). Сейчас это особенно актуально в связи с быстро нарастающими проблемами нашего «бесплатного» здравоохранения, которые начинают беспокоить очень и очень многих рядовых людей.
А уж если бы правительство соизволило навести порядок с доходами иных руководителей госкомпаний, то и это не прошло бы мимо общественного мнения.
Конечно, эти гипотетические действия носят популистский характер. Но, во-первых, они сыграли бы свою роль в приближающейся президентской предвыборной кампании и, во-вторых, могли бы стать хорошей точкой для начала длительного процесса обретения института доверия в нашем обществе.
Я, конечно, понимаю, что мои фантазии так фантазиями и останутся. Но если все останется так, как есть сейчас, то прогнозировать развитие России даже до 2025 года просто невозможно. Останется только ждать прилета очередного «черного лебедя». Все-таки хотелось бы, чтобы наш лимит на потрясения был исчерпан в XX веке, который никак не хочет нас отпустить.
