Возможно, это главные слова ушедшего века, просто их не услышали. Из счастливых детей вырастают добрые и справедливые взрослые, а из несчастливых — жестокие и завистливые. Жестокие взрослые создают жестокий мир. В этом мире трудно вырастить счастливого ребенка.
И получается, что обездоленный ребенок — это растущая беда. Выходит, на свете нет ничего важней детской жизни, но, видимо, в это трудно поверить. Это неяркая, неброская истина. Многим хочется чего-нибудь погорячее. Как говорят скверные хозяйки, горячее сырым не бывает…
Указ президента о введении должности уполномоченного по правам ребенка в Российской Федерации я считаю историческим событием. История, правда, не так хороша, как хотелось бы. Неразрешенных детских проблем оказалось много больше, чем побед и успехов. Это и стало темой нашего разговора с уполномоченным при президенте РФ по правам ребенка Алексеем Голованем.
— Алексей Иванович, недавно вы встречались с Дмитрием Медведевым. Он спросил вас о том, чем служба уполномоченного будет заниматься в первую очередь. Что вы ответили президенту?
— Я сказал, что нельзя заниматься всеми проблемами сразу, потому что их много. Нужно выделить приоритеты, чтобы добиться хороших результатов, а уж потом приниматься за другие. Моими приоритетами будут вопросы насилия над детьми, сиротства и защиты прав выпускников детских домов, детская проституция и порнография, улучшение положения детей-инвалидов, детский алкоголизм и наркомания. Этих вопросов хватит, чтобы заниматься ими всю жизнь. И еще я сказал, что необходимо срочно разработать национальный план действий в интересах детей, это должен быть политический документ, который определит стратегию государства в отношении детей на ближайшие пять—семь лет. И в этом документе будет раздел, посвященный преодолению насилия в отношении детей. В ближайшее время необходимо ратифицировать некоторые международные документы, например, факультативный протокол к Конвенции ООН о правах ребенка, касающийся торговли детьми, детской проституции и детской порнографии, Европейскую конвенцию о сексуальных злоупотреблениях в отношении детей. Все признают, что это нужно сделать, но никто не делает. Есть еще Европейская конвенция о похищении детей — этим мы тоже будем заниматься в самое ближайшее время.
— Куда обращаться ребенку в экстренном случае? Почему в стране нет тревожного номера телефона, который любой ребенок может набрать в случае беды?
— Мы только что обсуждали этот вопрос с руководителем Национального фонда защиты детей от жестокого обращения. Мы говорили о том, что нужно разработать положение об этих телефонах, чтобы они были в каждом субъекте Федерации. Главное, чтобы в разных регионах был единый универсальный номер. Чтобы ребенок, выехав, например, из Москвы в область, понимал, что нужно набирать одни и те же цифры. Министерству связи следует выделить трехзначный номер, но главное — подготовить нормативный документ, который даст возможность работать на единой правовой базе.
Сейчас в разных субъектах РФ есть около полусотни телефонов психологической помощи, но каждый работает сам по себе. И далеко не всегда специалисты, к которым обращаются за помощью дети, выходят на какие-то службы, которые, собственно, и должны действовать. Мы договорились о том, что этот фонд по нашему заказу разработает проект такого нормативного акта. Я считаю, что он должен быть утвержден правительством и будет называться “Положение о телефоне доверия для детей и подростков в экстренной ситуации”.
— Удалось ли выяснить, сколько в России беспризорных детей?
— Посчитать их до сих пор не удалось. Есть разные данные: Генпрокуратуры, органов исполнительной власти, общественных организаций, но целенаправленно эти данные никто не собирает.
— В это трудно поверить…
— Тем не менее это факт. Ориентировочно в прошлом году речь шла о 100 тысячах детей в целом по стране, но прокуратура и другие эксперты считают, что их значительно больше.
— Вы согласны с этой цифрой?
— Пока не знаю. Сейчас будем запрашивать сведения по всем субъектам и посчитаем сами.
— Что можно сказать об итогах широко разрекламированной кампании по усыновлению и опеке?
— Насколько мне известно, в этом году количество детей, переданных на воспитание в семьи, уменьшилось. Людям стало трудней жить, они могут себе позволить намного меньше, чем до кризиса, то есть причины объективные. Но, с другой стороны, активно стали брать детей в приемные семьи, потому что за приемную семью государство платит деньги. И иногда это является единственным аргументом, чтобы взять ребенка на воспитание. Это порождает множество проблем. Худший случай: ребенка ненадолго взяли и вскоре вернули в сиротское учреждение. А брали потому, что есть не только ежемесячные пособия, но и единовременные разовые выплаты, когда ребенок передается в семью. Получив эти деньги, детей вскоре возвращают. Такие факты есть, но лучше считать по итогам года.
— А что делать в ситуации, когда один из родителей пьяница или наркоман, в квартире притон, а там находятся дети? Матери этих детей не знают, куда обращаться за помощью. Из-за полного равнодушия окружающих многие терпят до последнего, когда уже ничего невозможно исправить.
— Самое печальное, что в большинстве регионов России в таких ситуациях никто не поможет. Это в Москве строят социальное жилье и улучшают положение детей в таких исключительных случаях. А в целом жилищный вопрос решается с трудом — если не сказать, что он вообще не решается — и отселить куда-нибудь такую семью, дать хотя бы временное жилье не представляется возможным.
Недавно я был в Архангельской области и поинтересовался жилищной ситуацией — это, конечно, катастрофа. Особенно если учесть, что это самая большая область России. Я стал рассказывать патриарху Архангельскому и Холмогорскому Тихону, что в Москве всем сиротам, например, предоставляют отдельное жилье, и он был очень удивлен. То есть вопрос остается открытым. И следует признать, что пока государство не может защитить таких детей. А их меньше не становится.
— Алексей Иванович, почему родители больных детей вынуждены сами собирать деньги на операции за границей? Помочь удается единицам, остальные отчаянно сражаются и проигрывают. Именно этим детям государство должно бросаться на помощь в первую очередь…
— Ситуация ненормальная, и я хочу понять, какова на самом деле потребность в проведении операций за границей и сколько для этого нужно денег, сколько выделяется и как устанавливается эта потребность. В стране, где столько нефти и газа, просто не должно быть такой очереди.
— У нас есть множество учреждений, которые должны заниматься детьми. Никто, по-моему, точно и не знает, сколько их. А на деле даже сотрудники органов опеки и попечительства по большей части оказываются совершенно неквалифицированными и, главное, инертными. Почему же в органах опеки сидит этот пыльный “контингент”, которому нет никакого дела до детей и их проблем? Я считаю, что это педаль, которая не работает. А вы?
— И да, и нет. Такие равнодушные неквалифицированные люди есть не только в органах опеки. С моей точки зрения, это системная проблема всех государственных учреждений. Как правило, они просто не настроены на работу с людьми, которым нужно помогать, за которых нужно брать на себя ответственность. А на самом деле должна быть оценка эффективности работы этих специалистов. И либо они сидят в своих кабинетах и просто всех посылают, либо они помогают добиваться каких-то результатов. И от того, насколько эффективна была работа, должна зависеть их зарплата. Ведь у нас много людей, искренне преданных своему делу, которые работают и после того, как их рабочий день закончился, но постоянно эксплуатировать их готовность к полной самоотдаче мы не должны. Если люди достигают более высоких результатов, они должны и больше получать. А те, кому это не интересно, должны покинуть эти учреждения, причем в недобровольном порядке.
— Специалисты органов опеки падают в обморок при одном упоминании о лишении родительских прав. Они говорят — это крайний случай. А край уже давно достигнут…
— Вы ошибаетесь. Есть множество случаев, когда иски о лишении родительских прав предъявляются с пол-оборота, хотя можно было бы помочь по-другому. Вот пример. Выпускница вспомогательного интерната, немного бестолковая. После окончания интерната сестра не пустила ее в квартиру, она стала жить где придется. От одного парня, кстати, тоже детдомовца, стала рожать детей. Они жили у друзей, на дачах. И в прошлом году, когда она ждала пятого ребенка, органы опеки потащили ее в суд с иском о лишении родительских прав. Причем они сделали так, что, когда было судебное заседание, она об этом не знала, потому что повестки высылали по тому адресу, где она не живет. И прав ее лишили заочно. Мы об этом узнали, стали помогать. После отмены заочного решения, когда дело стало слушаться по существу, у нее уже родился пятый ребенок. Двое старших были в приюте, двое младших — в доме ребенка, а она с новорожденным пятым ребенком находилась в центре “Надежда”. В суде выяснилось, что с этой женщиной просто два раза поговорили в коридоре, а потом посоветовали обратиться к Голованю, что она и сделала. А обратиться в департамент жилья ЮАО, чтобы ей дали хоть какое-то временное жилье, никому и в голову не пришло. Времени хватило только на то, чтобы подготовить иск о лишении родительских прав — и то лишь после того, как к ним пришла проверка из прокуратуры и им сказали, что в приюте есть двое детей, статус которых не определен. И чтобы не было претензий со стороны прокуратуры, опека подала свой иск. Муниципалитет действовал исключительно в своих интересах, а у прокуратуры не возник вопрос, что сделал муниципалитет, чтобы помочь этим детям. То есть каждое ведомство к этой ситуации подошло суперформально. К счастью, мы добились решения: семье выделен коттедж. Но почему все это время четверо детей должны были находиться в сиротских учреждениях? За последние пять лет количество удовлетворенных исков о лишении родительских прав только в Москве выросло в полтора раза. Суды, похоже, просто штампуют такие решения. И никто не пытается помочь этим детям.
— Ваше личное мнение: жестокость общества усиливается?
— Безусловно. Данные прошлого года: 126 тысяч детей стали жертвами преступных посягательств со стороны взрослых, из них 1914 детей погибли, 2300 получили тяжкий вред здоровью. Чрезвычайно возросло количество сексуальных преступлений против детей. Честно говоря, сначала я думал, что цифры завышены. Но когда Следственный комитет стал присылать мне дайджест федеральной и региональной прессы, я понял, что это не так. Вот, например, дайджест от 21 сентября.
В Улан-Удэ задержали 27-летнего подозреваемого в изнасиловании и убийстве 14-летней школьницы. Арестован подозреваемый в изнасиловании юной соседки в Подмосковье, ему 37 лет. В Верновском районе Волгограда родители забыли в огне полуторагодовалого ребенка. В Энгельсе 33-летний мужчина изнасиловал 16-летнюю падчерицу. В Ялуторовске подросток надругался над мальчиком 11 лет. Жительница села Талда Амурской области пришла в больницу, и медик определил, что она недавно родила. На вопрос, где младенец, пациентка ответила, что у нее произошел выкидыш. Милиция провела в доме обыск и в печи обнаружила обгоревший труп ребенка. Житель Красноярского края 7 лет насиловал дочь и падчерицу. Завершено следствие по делу чуйского педофила, Горный Алтай. В Прикамье убийца 4 человек, в том числе и ребенка, предстал перед судом. В Брянской области женщина приговорена к 8 годам лишения свободы за убийство дочери. Жителя Воронежской области будут судить за изнасилование 5-летнего племянника. В Тюменской области милиционер задушил подростка-инвалида. Это все неполная сводка за один день…
— Несколько лет назад появилась новая тема: дети в церковных и монастырских приютах. Никто не знает, что там происходит с детьми, потому что попасть в такое учреждение практически невозможно. Ясно лишь одно: попав туда, ребенок оказывается во власти взрослых, которые никому не подчиняются, никем не проверяются. Как быть?
— Органы опеки и прокуратура не должны зависеть от того, что это церковное учреждение, и проверять его нужно точно так же, как проверяются светские интернаты и приюты. Есть законы божьи и земные. И эти дети имеют такие же социальные гарантии, как дети в светских приютах. И в случае нарушений настоятели должны нести такую же ответственность, как если бы это был обыкновенный городской муниципальный приют. Ситуацию со сбежавшими из суздальского монастыря девочками сейчас пытаются замять. Что делать? Несмотря ни на что, проводить проверку. Два года назад я сам занимался делом детей, у которых папа умер, а мама психически больна и находится в интернате. Детей устроили в одну очень известную обитель в Ярославской области, эту обитель постоянно показывают по телевидению. Так вот, настоятель этой обители квартиру детей, которая находится в московском районе Отрадное, использовал под общежитие. Дети, естественно, не получали никакой платы за сдачу жилья, 4-комнатную квартиру привели в ужасное состояние, потому что там постоянно находились не менее 10—12 человек. Я нашел там молодого человека, который попал в это “общежитие” студентом первого курса, а сейчас он институт закончил, но продолжал там жить. И все это происходило с молчаливого согласия органов опеки. И, конечно, настоятель не был привлечен к ответственности, а его обитель постоянно показывают нам как образцовую. Нельзя выгораживать таких людей и занимать более чем сомнительную позицию: в церкви такого не может быть, потому что не может быть никогда. Мне известно много очень достойных православных детских домов и приютов, где работают удивительные люди.
— Последний и очень грустный вопрос: кто занимается поиском пропавших детей?
— По данным Следственного комитета, в прошлом году в розыске находилось 12,5 тысячи детей. И, к сожалению, очень многих найти не удается. Думаю, что этой проблемой нужно заниматься в рамках программы, связанной с насилием над детьми,. — мы сейчас над ней работаем. Понятно, что необходима служба быстрой помощи, поиска и оповещения общественности. За рубежом, если пропадает ребенок, информацию об этом дают молниеносно, а у нас ее предпочитают замять. В Александрии под Вашингтоном есть центр поиска пропавших детей, у них интересный опыт, и мы могли бы его использовать. Я считаю, что очень важно создать структуру параллельно государственной, которая могла бы по крайней мере четко ориентировать родителей. Детям должны помогать все.
