— Для всего мира Кнут был и остается великим писателем, автором бессмертных новелл, пьес и рассказов, вы ощущали барьер в общении с ним?
— Я понимал, что он очень знаменит, но дома он был самым обычным дедом. Я любил играть с ним, дергать его за бороду. При этом я всегда прислушивался к тому, что он говорил, очень его любил и уважал. В моей памяти он остался примером человека, сохранившего внутреннюю силу и гордость, несмотря на все тяготы, выпавшие на его долю. Особенно тяжело ему было пережить разлуку с моей бабушкой Марией. (Мария поплатилась за преданность мужу. Она шла за Гамсуном повсюду и была его верным соратником во все времена. В то время как самого Кнута Гамсуна после окончания Второй мировой войны за поддержку нацистов отправили в психиатрическую больницу, Марию на годы посадили в тюрьму. — “МК”). Ее возвращение из заключения было очень эмоциональным моментом для всей нашей семьи, и в первую очередь, конечно, для самого старого Кнута (так я привык называть его). Он очень любил ее. Историю их отношений можно было бы сравнить разве что с романом шекспировских героев. Здесь было все: и огромная страсть, и грандиозные ссоры, но в конце жизни они были самыми близкими друг другу людьми. Помню, как трогательно они смотрелись, когда, будучи уже стариками, гуляли вместе, держась за руку.
— Все те события, которые постигли Кнута в конце жизни, должно быть, заставили его разубедиться в своих политических взглядах?
— Я думаю, нельзя оценивать великого писателя только с одной точки зрения, — вступил в беседу биограф Кнута Гамсуна Ингар Шлеттен-Коллоен. — В его жизни было три периода: период отчаяния и нищеты в молодости, признания и богатства в зрелости и период, когда он увлекся взглядами Гитлера, пропагандируя его идеи. Этот, последний период его жизни стоил писателю очень дорого. Его стали называть изменником, он лишился признания, жену посадили в тюрьму, и в конце концов он умер в бедности.
— Гамсун был очень популярен в России, а в политических конфликтах он занимал противоположную ей сторону, как объяснить такое противоречие?
— В его произведениях не было места политике. Вне зависимости от того, какими взглядами он обладал, его талант выражался в другом. Он был вдохновлен творчеством Достоевского, и, думаю, это одна из причин, почему его так хорошо понимали в России, — говорит Шлеттен-Коллоен. — Хотя надо сказать, что он сам до конца не мог понять, почему его произведения в таком объеме печатаются в России. Однажды он даже задал этот вопрос русскому переводчику. Он спросил: русские писатели — одни из наиболее признанных в мире. Почему вы переводите меня, норвежца? Не знаю, каков был ответ, но известно, что на протяжении многих лет Гамсун переписывался с Максимом Горьким, а в его комнате всегда висело два портрета. Лейф должен помнить — какие.
— Да, один из них был портретом Гёте, а второй — Достоевского, — откликнулся внук писателя. — Они висели там до самой его смерти.
— До сих пор сложно понять, как при такой способности проникать в суть вещей Гамсун смог не замечать всего безобразия фашизма...
— Я сам размышлял об этом неоднократно, — говорит Лейф Гамсун. — Понятно, что в то время фашизм и коммунизм были двумя авангардными течениями, и они не могли оставить безразличными творческого человека. Но почему Гамсун из двух зол выбрал худшее — для меня загадка. Мне бы очень хотелось понять, что происходило тогда в его голове.
— В годы Второй мировой войны писатель даже презентовал Геббельсу свою нобелевскую медаль, он не жалел об этом позднее?
— Я поражен этим поступком и в особенности тем, как дед его совершил. В сопроводительном письме он написал такие слова: у меня нет ничего более ценного, чем эта медаль, поэтому я дарю ее. Когда слышишь эти строки, создается впечатление, что он преклонялся перед этим человеком и как будто извинялся за свой “скромный” подарок. А перед кем было извиняться? Перед фашистом? Я не понимаю этого.
— Считается, что встреча вашего деда с Гитлером изменила его отношение к нему, думаете, это так?
— Да, Гитлер разочаровал Гамсуна. Поскольку дед был очень влиятельным человеком в Норвегии, люди приходили к нему и просили содействия. Нацистский комиссар, который в то время управлял Норвегией, был ужасным человеком, он казнил людей без суда и следствия. К моему деду приходили жены и матери солдат, которых схватили по приказу этого комиссара. Дед надеялся убедить Гитлера прислать в страну другого руководителя. Но разговора у них так и не получилось. Дед к тому времени уже сильно страдал глухотой и не мог слышать то, что сказал ему Гитлер, а Гитлер просто не хотел слушать моего деда.
— Рассказывают, что, когда Гамсун был арестован и предстал перед судом, избежать сурового наказания за поддержку нацистов ему помог Вячеслав Молотов. Он попросил норвежского премьера отнестись к писателю не так строго, на что ему ответили: “Вы слишком мягки, г-н Молотов”...
— Я знаю об этом случае. Такое действительно было.
